Вот так это и было, Давид. Я опубликовал «Шаг винта», не зная, кто его автор, не видев его в глаза, не обменявшись с ним ни единым словом. Опубликовал, потому что не опубликовать было просто невозможно. Когда пошли дивиденды, я перечислял их на указанный счет. И никогда не пытался связаться с автором лично – главным образом потому, что не знал, как это сделать. В письме не было обратного адреса и телефона, на конверте – почтового штемпеля. Чуть менее добросовестный человек просто опубликовал бы текст под любым псевдонимом, и не видать тогда Томасу Мауду своих денежек.
Но подобная кража дала бы вору меньше, чем мне – моя щепетильность. Первый роман оказался частью саги. Когда пришел успех – никто не ожидал, что он будет таким огромным, даже я – и люди потребовали продолжения, через два года по почте пришел еще один пакет. Я просто глазам не верил. Но было именно так. Рукопись второго тома. Письмо. От меня требовалось то же самое – чтение, решение, деньги на счет, тот же самый, и не искать контактов. Я опубликовал и перечислял автору все возрастающие денежные суммы. И так каждые два года: пакет, письмо, публикация, растущие читательские восторги во всем мире, перечисление денег.
Я подспудно понимал: все это как-то слишком. Неимоверный успех саги, неправдоподобный, однако длящийся уже десять лет фарс с Маудом-невидимкой… Когда каждые два года снова подходил срок появления следующей рукописи, я просто терял сон. Успех издательства, мой успех был так странно непрочен… словно подвешен на тонкой нити, которая скоро порвется. И тогда все рухнет. Это и случилось. Четыре года назад. Томас Мауд исчез с горизонта. Не писал больше писем, не присылал продолжение саги, никак не проявлялся. До конца повествования еще два тома. Я здесь сижу сложа руки и жду невесть чего – поверь, это были два года сплошной пытки, нет ничего хуже, чем бессильное ожидание, – сижу и не могу связаться с автором и узнать, в чем дело. Он перестал сочинять? Или просто пока не закончил шестой том? Обиделся на нас за что-то? Иногда я представляю, как эти две папки с продолжением саги пылятся в каком-то ящике… А вдруг он умер, а мы и не знаем? И не узнаем. Никогда ничего о нем не узнаем. Когда речь идет о Томасе Мауде, возможно все. Давид, я прошу тебя о помощи.
– Какой? – спросил молодой редактор.
– Вот уже месяца два, как я принял решение выяснить, кто такой Мауд и почему он больше не появляется. Решил не только из-за горящих сроков и грозящего нам разорения – из-за того, что я просто боюсь за свое душевное здоровье. Я нанял детектива, специализирующегося на поиске пропавших людей. Конечно, полностью обстоятельств дела я ему не открывал. Он узнал, что пакет был не отправлен с того почтового отделения, какое указано на штемпеле, а лишь переслан ими по получении откуда-то еще. Да, есть такая странная почтовая услуга – скрывать подлинный адрес отправителя. Прямо как в шпионских фильмах. В общем, детектив выяснил все же, откуда рукопись отправили первично. Это Бредагос, деревня в долине Аран, в Пиренеях. Четыреста человек населения. Среди них, как и следовало ожидать, никогда не был замечен никакой Томас Мауд.
Давид сообразил, чего от него хочет Коан. Он и боялся предложения президента, и ждал его всей душой. Коан сделал паузу, глядя в упор на молодого человека, как бы проверяя, хорошо ли тот его понял.
– Давид, необходимо, чтобы ты поехал в эту пиренейскую деревню и нашел Томаса Мауда.
Давид почувствовал себя персонажем типичного детективного сюжета. Со шпионско-политической окраской. Шакал, мы поручаем вам убить де Голля. Майор Ван Дамм, ваше задание – найти и обезвредить Алекса Вольфа. Джон Престон, вы должны выявить и задержать лицо, которое попытается провезти через границу радиоактивные материалы. А ты, Давид Перальта, отправишься в Пиренеи и найдешь в Бредагосе Томаса Мауда.
– Но почему я? – растерянно спросил он. – Разве тот детектив плохо справился с задачей?
– Да ведь найти Мауда лишь полдела. Надо с ним поговорить, а главное – привезти продолжение саги! Ты уполномочен издательством принять все его условия. Слышишь? Все. Деньги, если он хочет еще денег, – любые. Желает продолжать скрываться – пожалуйста. Нужна ли помощь в любом виде – немедленно будет. Только пусть пришлет следующий роман. Нам необходимо продолжение саги. Ты будешь с ним сердечен, искренен, будешь целиком на его стороне, намекнешь, что мы понимаем его проблемы и вообще свои в доску. Что может сделать бестактный сыщик? Только испугает. Нет, нужен человек с твоим опытом, который автора поймет, его проблемы разрешит, текст от него привезет. Разве смог бы я рассказать детективу то, что рассказал тебе?
– Почему нет?
– Ты работаешь здесь. Договор, который тебя связывает, определяет твою карьеру, репутацию, всю твою жизнь. А детектив сегодня принял мое предложение, а завтра – чье-то еще, более выгодное. Ищи потом ветра в поле.
– Ясно, – кивнул Давид.
Вот, значит, почему в начале беседы его похвалили за умелую работу с Лео Баэлой. В телефонном разговоре с Коаном Лео создал его идеальный образ, Коан преподнес его Давиду, тот польщенно согласился, и теперь поздно возражать: именно Давид и есть тот, кто нужен издательству в деле с Маудом. Ловко.
– Не захочет дать рукопись, упрется – слегка надави. Тип вроде него, погруженный в себя, созерцательный, должен панически бояться журналистов и поклонников, – так ты пригрози, что мы откроем его инкогнито, если не предоставит нам текст.
– Да что вы такое говорите! – воскликнул Давид.
– С чего ты взял, что мы действительно сдадим его публике? Самого богатого писателя в мире? Да и как мы сами будем при этом выглядеть? Хорошенькая выявится подноготная у издательства «Коан», нечего сказать. Нет, Давид, этого никогда не будет. Ты бы постарался меня понимать потоньше. Поточнее.
– Ладно, а как же мне его там искать? Приехать, пойти по домам и спрашивать Томаса Мауда до тех пор, пока кто-нибудь не ответит: «Да, это я»?
– Разумеется, нет. Приедешь инкогнито, внедришься в жизнь деревни, определишь его и проведешь беседу. Тонко. Без насилия.
– Без насилия, вы сказали?! – Уж не думает ли Коан, что он, Давид, мечтает о подвигах наемного убийцы?
– Я имею в виду, что ситуация не должна показаться ему угрожающей. Ты же знаешь писателей. Угроза должна быть последним, отчаянным средством. Только если не сработают ни просьбы, ни подкуп.
– Да я ничего о нем не знаю, даже как он выглядит. Кого мне искать? Положим, деревня невелика, но мы совсем не имеем его примет.
– А вот тут ты ошибаешься. Одну, но яркую его примету мы знаем. Очень редкая особая примета.
– Вы не устаете меня изумлять, сеньор Коан, – устало заметил Давид. – Я уж думал, сюрпризы на сегодня закончились – оказывается, нет.
– А ты как думал? Моя жена часто говорит мне, что с сюжетостроением у меня все в порядке. Поможешь мне, Давид?
Давида не обманула вопросительная форма последней фразы.
Глава 4 Приметы
На подземных этажах жандармерии легкий сквозняк, гуляя между дверей, разносил запах антисептика и уносил его наверх по вентиляционным шахтам. Белый купол замыкал сверху насквозь простерилизованное пространство, выложенное белым кафелем. На сверкающих металлических столиках лежали десятки металлических полезных приспособлений, аккуратно прикрытых безупречно гигиеничной зеленой тканью.
Доктор химических наук Мануэль Альваро, служивший в жандармерии экспертом криминологической лаборатории, был другом Коана со студенческой скамьи, обладателем сверкающей лысины и веселых глаз за стеклами очков без оправы. Небольшой рост и тихий голос плохо маскировали его неукротимую энергию, а с рукописью первого тома «Шага винта» он обращался с ловкостью, выработанной годами практики.
– Мы, конечно, обработали не все страницы документа, – говорил доктор Альваро. – Ведь каждый новый отпечаток порождает больше вопросов, чем ответов: надо искать того, кто его мог оставить. Нас интересовали повторяющиеся отпечатки на схожих местах страницы. То есть оставленные предполагаемым хозяином рукописи. Вот он сидит перед пишущей машинкой, берет очередной лист бумаги, вставляет его в каретку: следы пальцев носят один и тот же характер и находятся примерно в одних и тех же местах.
– И что?
– Но это не оригинал, – отрезал доктор.
– Как?
– Ты расстался бы с оригиналом? То-то же. Фотокопия. А отпечатки пальцев она не берет.
– Действительно, жаль, – произнес Давид.
Коан сурово посмотрел на него, словно тот подал неверную реплику.
– Тем не менее результаты есть. Копировали уже сшитую рукопись, и приходилось переворачивать листы, получая листы копий одну за другой. Тот, кто их складывал, тоже делал однообразные движения, и мы засекли его отпечатки на листах фотокопий. По меньшей мере на тех девяноста, какие мы успели проверить. Причем шестнадцать из них годны к идентификации.
– Вы думаете, это и есть хозяин рукописи? А может, это служащий в копицентре?
– В принципе так может быть, но, здраво размышляя, понесет ли свою драгоценную рукопись в фотокопировальный центр автор, желающий остаться инкогнито? Доверится ли случайному служащему?
– И все же мы точно не знаем, – задумчиво произнес Давид, который очень серьезно отнесся к заданию Коана.
– Дело в том, что отпечатки пальцев на фотокопии и письмах совпадают, – заявил доктор Альваро тоном, исключавшим дальнейшую дискуссию.
– А отпечатки пальцев – наш единственный след к нему?
– Когда ты его найдешь, отпечатки подтвердят его идентичность.
– Но я ведь не смогу собрать отпечатки пальцев у всего населения Бредагоса!
– Тебе и не потребуется. Нам невероятно повезло. У индивида, оставившего отпечатки, есть необычная аномалия руки, которая сразу на него укажет. – Альваро сделал паузу, словно предлагал Давиду самому догадаться, что это за аномалия. Давид промолчал, и Альваро объяснил: – Анализ показывает, что у человека, который писал письма и делал фотокопии, шесть пальцев на правой руке.
– Как у Ганнибала Лектера?
– Хватит развлекаться, Давид. Ганнибал Лектер – персонаж, а Томас Мауд – автор. Думай, что говоришь, – устало сказал Коан.
– Следует ли из этого, что у Томаса Мауда шесть пальцев на руке?
– С высокой вероятностью, – ответил доктор.
– То есть как с вероятностью? – спросил Коан. – Ты не уверен? А как его искать?
– В данном случае надо применять средства не столько доступные, сколько недоступные воображению, – холодно заметил доктор.
– Ты прав, – кивнул Коан. – Надеюсь, все это останется между нами. Ты знаешь, чем мы рискуем.
– Дорогой Коан, – произнес доктор Альваро, – в тот день, когда я вдруг заговорю о том, что знаю, не твоя голова первой полетит с плеч, есть и повыше. В любом случае знаешь поговорку? Единственный способ сохранить секрет, который знают трое, – это…
– …расстрелять двух из них, – закончил Коан.
– Точно.
На улице Карнеро, в самом сердце старинного мадридского торгового квартала, между прилавками букинистов притаилась вывеска «Эрранс. Комиссионный магазин». Маленькую лавчонку не мыли по крайней мере со времен гражданской войны. По углам и вдоль стен громоздились, почти касаясь почерневшего потолка, груды грязного, неопределимого старья. В сумраке можно было различить то детскую колыбельку середины двадцатого века, то компьютер, работавший, наверное, «с небольшими сбоями». Складывалось впечатление, что сюда стащили со всего света все, что только смогли найти пострашнее и погрязнее. Давид недоверчиво взглянул на шефа, но Коан остался невозмутимым. Слова Альваро словно еще раз прозвучали у него в ушах: «Он тебе покажется немного с приветом, так ты не смущайся. Лучшего знатока в Мадриде нет. То, чего он не знает о пишущих машинках, и знать не следует».
Эрранс, собственной персоной, находился здесь же и рылся в куче какого-то хлама. Давид не смог удержать при себе сомнения:
– Вы оставили роман этому типу?
– Господи, конечно, нет! Думай, что говоришь! Ох, ну и смердит у него тут… Ни за какие сокровища я не смог бы провести здесь восемь часов.
– Тогда что…
– Мы с Альваро оставили ему одну страницу текста. Помнишь, каков лучший способ сохранить секрет, если его знают трое?
– Да, да, – торопливо прервал его Давид, которого неприятно поразила серьезность, с какой доктор Альваро предлагал свой рецепт сохранения секретности.
Старьевщик, на ходу прощаясь с клиентом, уже подходил к ним, и Давид рассмотрел его. Маленький, он казался квадратным из-за широкого клетчатого пиджака, который был ему велик. Сальные волосы прилипали к затылку, колючий взгляд посверкивал голубым из глубоких, окруженных морщинами глазниц.
– Чего желают сеньоры? – Голос старика звучал резко, с характерной хрипотцой курильщика. Не менее двух пачек в день, решил Давид.
– Мы от доктора Альваро, – ответил Коан. – Помните, он просил вас о помощи? Нужно определить пишущую машинку, на которой напечатана рукопись?
– Документики ваши можно видеть?
Давид и Коан переглянулись. Посмотрев на предъявленный Коаном документ, старик воскликнул: «Ну вот и ладно!» – и, на ходу указывая им, куда идти, начал говорить:
– Так это вам надо определить тип машинки? Я исследовал страницу, да… были проблемы, но вполне решаемые.
– Наверное, трудно определить пишущую машинку по тексту? – предположил Давид.
– Вовсе нет. Следует тщательно учесть все особенности шрифта. Нынче люди не умеют пристально глядеть и много замечать. Положились на компьютеры, программы, сканирование. А в мире осталось множество вещей, которые даются лишь человеческому глазу и человеческой руке. Ничего особо сложного – только приложить внимание. А дальше… определить тип машинки, когда мне понятны все детали… Да это и ребенок сумеет. Не говоря уж обо мне. От первых моделей Генри Милля, который делал машинку для письма по заказу королевы Анны в 1714 году, до новейших «Оливетти» – все эти пишущие аппараты для меня открытая книга. Они индивидуальны, как людские руки.
Хозяин провел их в глубину лавки, где у него было нечто вроде крошечного кабинета, состоящего из письменного стола, двух стульев и ужасающего количества грязноватой бумаги, повсюду лежавшей грудами. Давид подумал, что перед ним уменьшенная, лишенная лоска, однако довольно точная копия кабинета Коана – но, разумеется, промолчал. На стулья уселись хозяин лавки и Коан, Давид остался стоять.
– Первой официально признанной машинкой, то есть такой, какая опережала ручное человеческое письмо, была отнюдь не эта дерьмовая штука, которую изобрел Уильям Берт. Нет, это была машинка Кристофера Шоулза, 1868 года. Через пять лет он вместе со своим компаньоном Глидденом работал на Ремингтона. Тот и прославился вместо них. Наверняка американец, хотя я не проверял.
– Простите, сеньор Эрранс… мы немного спешим. Если можно… – Коан попытался ускорить процесс.
Эрранс резко выпрямился, но ответил очень спокойно:
– Спешите? Мы теперь желаем жить быстро. Автомобили должны ездить еще быстрее, компьютеры еще быстрее работать, еда и та должна ускориться… Вот я и говорю: на детали больше глядеть некому. Не умеем. А мир состоит из деталей, сеньор Коан. И особенно это касается мира пишущих машин. А потому не торопились бы вы, сеньор Коан.
– Простите, я совсем не хотел вас обидеть, сеньор Эрранс.
– Да помолчите немного! Угомонитесь. Всему свое время. Вот, например, текст, который вы мне дали, содержит прописные наряду со строчными. О чем это свидетельствует? О том, что искомая машинка создана после 1878 года, раньше прописных не было. Собственно, этого и следовало ожидать. Если у кого и есть раритет, сделанный до 1878-го, на нем вряд ли будут много печатать. Вы знаете, что на машинках той эпохи литеры были неподвижны, а для отпечатка бумагу к ним прижимал специальный молоточек?
– Неужели возможно напечатать текст на такой старинной машинке, даже если она сохранилась? – удивился Давид.
– Вполне. Это всего лишь материальный предмет, и если за ним обеспечивался полный уход… Некоторые, в хорошем состоянии, могли бы использоваться и в наши дни, ну, конечно, пока не треснет пишущая головка. Заменить ее через сто тридцать лет после производства было бы затруднительно.
– Итак, наша машинка скорее всего моложе 1878 года? – снова попытал счастья Коан.
– Да. Скорее к делу. Оплата у меня не почасовая. Хотите и дальше лелеять свое невежество – воля ваша. На той пробе, что мне представили для анализа, буквы пропечатались с разной силой, что свидетельствует о механической машинке, поскольку в электрической, где удар идет за счет электропривода, он идентичен по силе на каждой букве. Измерение ширины каретки показало тридцать три сантиметра. Я вижу, что искомая машинка имела регулятор силы удара, позволяла устанавливать шесть различных междустрочных интервалов, могла печатать как прямым шрифтом, «цицеро», так и полусжатым «элит», была снабжена механизмом набора текста с разрядкой, несколькими сменными лентами, десятичным табулятором и индивидуальной настройкой его ограничителей.
Давид и Коан обменялись беспомощными взглядами. Они и половины не поняли из быстрой, пересыпанной техническими терминами речи старика, который невозмутимо продолжал говорить с таким видом, словно не замечал их растерянности.
– И что? – нервно спросил Коан. – К каким выводам вы пришли?
Эрранс откинулся на спинку стула и взглянул на них с сожалением, как на людей, не понимающих очевидного.
– Разумеется, я пришел к выводам. Вполне определенным. Эта машинка не может быть ничем, кроме «Олимпии SG 3S/33».
– Вы уверены?
– Абсолютно. Шрифт так же ярко характеризует машинку, как человека отпечатки пальцев. Никаких сомнений. Особенно в наши дни, когда все заполонили компьютеры. Настоящая беда, если хотите знать.