Я поцеловала и поблагодарила ее.
- Вы всегда были добрым другом для нас с мамой.
- Мне не нравится наблюдать, как здравомыслящая женщина сбивается с пути, - сказала миссис Мансер. - Но я знаю причину всего этого. Все дело в Джоэле Деррингеме. Понятно, что после того, как все кончилось, вы хотите на время уехать.
Я не стала переубеждать ее. Мне не хотелось показывать, насколько я возбуждена.
Доехав в почтовой карете до побережья, мы сели на корабль, отправляющийся во Францию. Во время плавания нам везло с погодой, а на том берегу нас встретила супружеская пара средних лет - судя по всему, преданные слуги графа, они должны были сопровождать нас в дальнейшем путешествии.
Мы отправились не через Париж, останавливались в небольших трактирах и через несколько дней прибыли наконец в Пти-Монтли, где поселились в доме госпожи Гремон, которая предоставила нам кров на ближайшие несколько месяцев.
Госпожа Гремон приняла нас радушно, выразив сочувствие Марго, ставшей мадам Ле-Брен, перенесшей столько тягот в ее положении. Мне, к счастью, было позволено сохранить свое имя.
Не могу не сказать, что Марго, похоже, наслаждалась своей ролью. Она всегда любила разыгрывать какую-либо роль, а эта роль, несомненно, была одной из самых важных, какие ей только доводилось сыграть. Легенда была такова: муж Марго, Пьер Ле-Брен, управляющий обширным поместьем у одного очень знатного дворянина, утонул во время наводнения в Северной Франции, пытаясь спасти любимую овчарку хозяина. Его жена обнаружила, что у нее будет ребенок, а так как смерть мужа очень потрясла ее, по совету врача ее кузина поскорее увезла ее с места трагедии, чтобы молодая вдова дожидалась рождения ребенка в спокойной обстановке.
Марго всей душой отдалась этой роли, с любовью вспоминая о Пьере, проливая слезы по поводу его кончины и даже одаряя жизнью овчарку. «Бедный верный Шон-Шон. Он был так предан моему милому Пьеру, - говорила она. - Кто бы мог подумать, что именно он станет причиной гибели моего дорогого супруга».
Затем она начинала говорить, как прискорбно то, что Пьер не увидит своего ребенка. Я пыталась понять, не думает ли она в эти моменты о Джеймсе Уэддере.
Путешествие действительно получилось чрезвычайно утомительным, но очень хорошо, что мы не стали медлить с ним. Еще несколько недель - и Марго было бы трудно выдержать его.
Госпожа Гремон оказалась очень немногословной женщиной, и несколько последующих месяцев я гадала, не известна ли ей вся правда. Она была весьма привлекательна, а в молодости, судя по всему, отличалась красотой. Сейчас ей было за сорок, и мне подумалось, что в настоящий момент она оказывает услугу старому другу - разумеется, графу. Если я была права, то он доверял этой женщине, и у меня, конечно же, появилась мысль, что она - одна из многочисленных любовниц, которые, несомненно, у него были.
Дом был очень милый - небольшой, но стоящий посреди сада, через который проходила дорожка. Хотя и расположенный в городе, дом казался уединенным, так как был окружен деревьями.
Нам с Марго предоставили две соседние комнаты в глубине дома, выходящие окнами в сад. Комнаты эти были обставлены хотя и без роскоши, но весьма прилично. В доме были две горничные - Жанна и Эмилия, в обязанности которых входило прислуживать нам. Жанна была склонна к болтливости, в то время как Эмилия была довольно замкнута и едва ли произносила хоть слово, если к ней не обращались. Мы очень интересовали Жанну, ее темные глаза, полные живого любопытства, напоминали мне глаза обезьяны. Она суетилась вокруг Марго, пытаясь угодить ей. Марго, любящая быть в центре внимания, скоро очень привязалась к Жанне. Я частенько заставала их болтающими друг с другом.
- Будь осторожнее, - предупреждала я. - Ты можешь запросто выдать себя.
- Я ничего не выдам, - возражала Марго. - Знаешь, иногда я просыпаюсь ночью и едва не плачу по бедному Пьеру, что показывает, насколько глубоко я вжилась в образ. Мне действительно кажется, что он был моим мужем.
- Не удивлюсь, если он похож на Джеймса Уэддера.
- Именно так. Я решила, что лучше всего - играть как можно ближе к правде. В конце концов, Джеймс ведь отец ребенка, и я внезапно потеряла его - только по другой причине.
- Совершенно по другой причине, - язвительно заметила я.
Но меня радовало, что Марго оправляется от первого потрясения. Она повеселела и стала получать наслаждение от своего положения, что было бы нелегко понять, если не знать темперамент Марго.
У нее была одна особенность, очень помогавшая ей. Марго могла полностью жить в настоящем, независимо от того, как угрожающе выглядело будущее. Сознаюсь, временами она заражала меня своим энтузиазмом, и происходящее начинало казаться веселым приключением, а не серьезным испытанием, каковым оно являлось на самом деле.
Погода стояла великолепная. Весь июнь мы наслаждались безоблачным небом. Сидели под платаном и болтали за шитьем. Нам доставляло большое наслаждение шитье приданого для малыша, хотя, вынуждена признать, мы обе не очень-то ловко обращались с иголкой, и Марго частенько надоедал какой-нибудь предмет одежды до того, как она успевала его закончить. Как оказалось, Эмилия великолепно шила, и она не раз приходила на помощь, дошивая какую-либо вещицу, украшая ее тончайшей «елочкой», в которой ей не было равных. Она забирала недошитую вещь, и затем мы находили ее законченной в одной из своих комнат. Когда мы принимались благодарить Эмилию, та заметно смущалась. Я находила общение с ней очень трудным.
- Все дело в том, что Жанна гораздо привлекательнее, - говорила мне Марго. - Бедняжку Эмилию трудно назвать красавицей, не так ли?
- Она отличная мастерица.
- Возможно, но поможет ли ей это обрести мужа? Жанна обирается со временем выйти замуж за Гастона - садовника. Она рассказывала мне об этом. Госпожа Гремон обещала им один из флигелей, который они смогут превратить в свой дом. Пастон - мастер на все руки.
И вновь я повторила свое предостережение:
- Тебе не кажется, что ты слишком много болтаешь с Жанной?
- А почему бы мне не болтать с ней? Так быстрее летит время.
- Мадам Гремон будет жаловаться, что Жанна болтает с тобой вместо того, чтобы работать.
- Мне кажется, мадам Гремон озабочена лишь тем, чтобы нам было уютно.
- Интересно, почему нас направили к ней?
- Это устроил мой отец.
- Ты думаешь, она… была… его подругой?
Марго пожала плечами.
- Возможно. У него много друзей.
У меня вошло в привычку просыпаться с рассветом и поднимать шторы, которыми завешивались все окна, так как солнце палило немилосердно. Я смотрела на сад, на нежные лужайки, плетеные кресла под платанами, пруд, в котором купались птицы. Это была картина полного покоя.
Первые недели мы частенько выходили гулять в город, делая заодно необходимые покупки. Вскоре нас уже все знали как мадам Ле-Брен, юную вдову, пережившую ужасную трагедию, так как она потеряла мужа, который никогда не увидит своего ребенка, и ее кузину-англичанку. Я знала, что о нас судачат, порой люди едва могли дождаться нашего ухода из магазина, чтобы начать разговор о нас. Разумеется, наш приезд явился событием в тишине Пти-Монтли, и временами я сомневалась, мудро ли поступил граф, отправив нас сюда. В крупном городе мы могли бы затеряться, здесь же находились в центре внимания.
Иногда мы делали покупки для госпожи Гремон, и мне доставляло удовольствие покупать горячие караваи, только что вынутые из раскаленной печи в стене. Пекарь вытаскивал их ухватом с длинной ручкой и предлагал нам выбрать наиболее приглянувшийся каравай. Недопеченные, пропеченные, с румяной коркой - выбирайте на любой вкус. И каким восхитительным был этот хлеб!
Затем мы направлялись на ярмарку, устраивавшуюся по средам. В эти дни из окрестных сел съезжались крестьяне, привозя на ослах продукты, которые они раскладывали на рыночной площади. Домохозяйки Пти-Монтли отчаянно торговались с ними, и мне нравилось слушать эту перебранку. Мы так полюбили бывать на ярмарке, что упросили госпожу Гремон разрешить нам делать покупки и для нее. Иногда с нами отправлялась Жанна или Эмилия, так как госпожа Гремон говорила, что крестьяне, увидев печальную вдову и ее кузину-англичанку, поднимают цены.
К концу июня нам обеим уже казалось, что мы живем в Пти-Монтли много месяцев. Моя жизнь изменилась столь круто, что временами я удивлялась необычности происходящего. Всего лишь год назад была жива моя мать, я даже не предполагала, что мне предстоит когда-либо заниматься чем-нибудь еще, кроме как преподаванием в школе, к чему готовила меня мама.
Каждый день был похож на предыдущий, а ничто не делает течение времени таким незаметным, как безмятежное приятное постоянство.
«Интересное положение» Марго стало заметным. Мы приготовили ей свободные просторные платья, и она смеялась над своим отражением в зеркале.
«Интересное положение» Марго стало заметным. Мы приготовили ей свободные просторные платья, и она смеялась над своим отражением в зеркале.
- Ну кто бы мог подумать, что я буду выглядеть вот так!
- Ну кто бы мог подумать, что ты доведешь себя до этого, - возражала я.
- Положитесь на пристойную чопорную кузину-англичанку, и она не преминет напомнить вам об этом. О, Минель, я правда люблю тебя, ты знаешь это. Мне нравится твоя строгость… ты всегда спускаешь меня на землю, когда это требуется. На меня это не оказывает ни малейшего влияния, но мне нравится.
- Марго, - укоризненно заметила я, - порой мне кажется, что тебе следует быть серьезнее.
У нее внезапно исказилось лицо.
- Нет, пожалуйста, не проси меня об этом. Все дело в ребенке, Минель. Теперь, когда он шевелится, мне кажется, что он уже существует. Живет.
- Он существует. Он живет. И уже давно.
- Знаю. Но теперь это уже человек. Что произойдет с ним после того, как он родится?
- Твой отец тебе объяснил. Его отдадут. У него будет приемная мать.
- И я никогда больше его не увижу.
- Тебе известно, что именно так все и было задумано.
- Это казалось таким простым решением, но позднее… Знаешь, Минель, я начинаю хотеть этого ребенка… любить его…
- Тебе придется собрать все свое мужество, Марго.
- Знаю.
Больше она ничего не сказала, но задумалась. Моя легкомысленная малышка Марго начинала осознавать, что скоро станет матерью. Меня это отчасти тревожило, я предпочла бы, чтобы Марго и дальше вела себя легкомысленно и непоследовательно, ибо она будет очень несчастна, если станет горевать по поводу своего ребенка.
Однажды произошел весьма неприятный случай, нарушивший мирное течение дня. Марго уже редко сопровождала меня, так как сильно располнела и стала гулять преимущественно в саду. Я купила лент, чтобы украсить одежду для малыша, и, когда вышла из магазина, мимо прогрохотала карета. Это был роскошный экипаж, запряженный парой великолепных белых лошадей. На запятках стоял юноша в сверкающей ливрее цвета оперения павлина, отделанной золотистыми галунами.
Ребятишки, стоящие на углу, принялись издеваться над юношей, кто-то кинул ему вслед камень. Тот не обратил на это внимания, и карета проехала дальше.
Мальчишки начали оживленно переговариваться. Я уловила презрительно брошенное несколько раз слово «аристократы» и вспомнила свои разговоры с Джоэлом Деррингемом.
Несколько человек, выйдя на порог своих магазинов, стали перекрикиваться.
- Видел этот роскошный экипаж?
- Да, видел. И этих надменных господ внутри. Смотрят на нас задрав нос, да? Обратил внимание?
- Обратил. Но так будет не вечно.
- Долой! Почему они живут в роскоши, а мы голодаем?
Я не видела признаков голода в Пти-Монтли, но знала, что крестьяне, обрабатывающие небольшие наделы, действительно с трудом сводят концы с концами.
Но инцидент на этом не окончился. К несчастью, сидящие в карете решили купить сыр, который увидели в витрине одного из магазинов, и молодого лакея отправили за покупкой.
При виде его, в яркой, роскошной ливрее, дети словно с цепи сорвались. Они с криками бросились за лакеем, пытаясь оторвать галуны от его ливреи.
Тот поспешил подняться в магазин, а мальчишки остались снаружи. Господин Журден, бакалейщик, рассердился бы на них, если бы те побеспокоили его покупателей, особенно таких, от которых можно ждать хорошей платы. Я находилась рядом и увидела, как именно все случилось.
Когда молодой человек вышел из магазина, не менее шести мальчишек бросились на него. Выхватив из его рук головки сыра, они вцепились в ливрею. В отчаянии юноша ударил одного из мальчишек, и тот рухнул на булыжную мостовую. На его щеке выступила кровь.
Поднялся неистовый крик, и лакей, увидев, что противники значительно превосходят его числом, растолкал орущих мальчишек и бросился бежать.
Быстро пройдя по улице, я увидела, что карета стоит на площади. Крикнув кучеру, юноша вскочил на запятки. В мгновение ока экипаж помчался прочь, но из всех домов повыбежали люди, выкрикивая угрозы в адрес аристократов. Вслед удаляющейся карете полетели камни, и я облегченно вздохнула только тогда, когда она скрылась из вида.
Меня заметил булочник. Должно быть, он вышел из пекарни, чтобы взглянуть, в чем дело.
- С вами все в порядке, мадемуазель? - спросил он.
- Да, благодарю вас.
- Похоже, вы в смятении.
- Случившееся просто ужасно.
- О да. Такое бывает. Мудрым людям не следует ездить в экипажах по провинции.
- Как же им еще передвигаться?
- Бедняки ходят пешком, мадемуазель.
- Но если у кого-то есть экипаж…
- Печально, что кто-то имеет экипаж, в то время как остальные должны ходить пешком.
- Так было всегда.
- Но это не значит, что так будет всегда. Народ устал от неравенства. Богатые слишком богаты… бедные слишком бедны. Богатым наплевать на бедных, но скоро, мадемуазель, их заставят изменить свое отношение.
- А экипаж… чей он?
- Наверняка какого-нибудь дворянина. Пусть наслаждается своим экипажем… пока может.
В задумчивости я вернулась домой. Входя в прохладную прихожую, я встретила госпожу Гремон.
- Мадам Ле-Брен отдыхает? - спросила она.
- Да. Она уже чувствует необходимость в этом. Рада, что сейчас ее не было со мной. Случилось одно неприятное происшествие.
- Пройдемте ко мне, там вы все расскажете, - предложила она.
В комнате было прохладно - опущенные жалюзи не пропускали солнечный свет. Она показалась мне несколько старомодной и очень уютной, с плотными синими шторами и великолепным севрским фарфором в стеклянном шкафу. У стены стояли роскошные часы из золоченой бронзы. Кроме того, в комнате были и другие дорогие вещи. Подарки от возлюбленного, подумала я, - возможно, от графа?
Я рассказала госпоже Гремон о случившемся.
- Теперь такое происходит часто, - ответила она. - Карета действует на простолюдинов словно красная тряпка на быка. Роскошный экипаж олицетворяет богатство. Своим я не пользуюсь уже шесть месяцев. Глупо, но мне кажется, людям это бы не понравилось. - Оглядев комнату, она поежилась. - В доброе старое время мне бы и в голову не пришло, что такое возможно. Но времена изменились и продолжают меняться.
- Безопасно ли нам выходить в город?
- Вас не тронут. Простолюдины настроены против аристократов. Франция - несчастная страна. В ней так неспокойно.
- В Англии тоже не все спокойно.
- Увы, наш мир меняется. Те, кто до сей поры имел все, возможно, в будущем не будут иметь ничего. Во Франции так много нищеты. Она порождает зависть. Многие богачи творят добро, но много и ленивых, от них только вред. По всей стране зреют ярость и зависть. Кажется, в Париже это более заметно. То, что вы сегодня видели, - обычное явление.
- Надеюсь, больше я такого не увижу. Воздух буквально был пропитан жаждой убийства. Думаю, этого невиновного лакея могли растерзать.
- Толпа сказала бы, что ему не следовало работать на богатеев и поделом ему - ведь он враг простых людей.
- Это опасные разговоры.
- Весь воздух пропитан опасностью, мадемуазель. Вы недавно приехали из Англии и еще не все знаете. Должно быть, у вас все по-другому. Вы жили в провинции?
- Да.
- И вы оставили родных… друзей… чтобы быть рядом с вашей кузиной?
- Да-да. Она очень нуждается в том, чтобы рядом кто-то был.
Мадам Гремон сочувственно закивала. Мне показалось, она собирается начать расспросы, и я поспешно поднялась.
- Мне пора к мадам Ле-Брен. Она может начать беспокоиться, что со мной.
Марго лежала в своей спальне на кровати, а Жанна складывала детские вещи, которые Марго, очевидно, ей показывала.
- Куда бы ни пошел Пьер, - говорила Марго, - Шон-Шон следовал за ним. Пьер бродил с ружьем, а собака бежала за ним по пятам. Поместье было очень большое. Одно из самых больших в стране.
- Должно быть, оно принадлежало очень богатому дворянину.
- Очень богатому. Пьер был его правой рукой.
- Герцогу, мадам? Графу?
- Привет, как ты себя чувствуешь? - вмешалась я.
- А, моя дорогая кузина, как я по тебе соскучилась!
Забрав у Жанны одежду для младенца, я положила ее в комод.
- Благодарю, Жанна, - сказала я, кивком головы велев служанке оставить нас. Сделав реверанс, Жанна ушла.
- Ты слишком много болтаешь, Марго, - сказала я.
- А что мне делать? Сидеть и хандрить?
- Ты проболтаешься о чем-нибудь таком, о чем не следует говорить.
Мне показалось, что за дверью кто-то подслушивает. Я быстро подошла и распахнула ее. За дверью никого не было, но мне послышался шум быстро удаляющихся шагов. Наверняка Жанна подслушивала. Мне стало не по себе.
Увиденное утром в городе не на шутку встревожило меня. Неприятности, происходящие в стране, не затрагивали наших личных проблем. И все же меня одолевали дурные предчувствия.