В нескольких газетах упоминался не только Ланчестер но и его представитель, исполняющий также обязанности представителя Совета национальной безопасности, некий Говард Левин. Левин тоже сейчас находился в Брюсселе, сопровождая своего начальника и делегацию Белого дома в этом визите в штаб-квартиру НАТО.
Представители вроде Говарда Левина обычно досягаемы в любой момент; это их обязанность – как-то управляться с назойливым вниманием журналистов. Вернувшись к себе в комнату, Брайсон дозвонился Левину с первой же попытки.
– Мистер Левин, полагаю, мы с вами пока что не встречались, – произнес Брайсон уверенным, деловым тоном. – Я – Джим Годдар, руководитель европейского бюро «Вашингтон пост». Извините, что беспокою вас в такой ранний час, но у нас на руках оказались потрясающие сведения, настоящая бомба, и мы нуждаемся в вашей помощи.
Эти слова мгновенно заинтересовали Левина.
– Да-да, конечно. Так что у вас там... э-э, Джим?
– Мне хотелось бы для начала предупредить вас. Мы собираемся напечатать на первой странице статью о Ричарде Ланчестере. Заголовок во всю ширину полосы и тому подобные детали. Боюсь, это не доставит вам особенного удовольствия. На самом деле, если говорить напрямую, эта публикация может положить конец карьере Ланчестера. Это потрясающая статья – результат трехмесячного расследования.
– О господи! Что вы такое говорите?
– Видите ли, мистер Левин, должен вам сказать, что из-за этой статьи на меня оказывают сильное давление с самых верхов, и потому я не могу допустить даже малейшей утечки, пока она не пойдет в печать, но лично я полагаю, что она может нанести огромный ущерб не только самому Манчестеру, но, возможно, и национальной безопасности в целом, и я... – Брайсон на мгновение умолк, давая собеседнику возможность осмыслить его слова. Затем он продолжил мысль, и Левину не осталось ничего иного, кроме как стараться ухватить ее: – Я хотел предоставить вашему боссу возможность хотя бы ответить на это – может, даже придержать ненадолго эту статью. Я стараюсь не допускать, чтобы мои личные чувства, мое восхищение этим человеком препятствовали исполнению моих журналистских обязанностей, и, вероятно, мне даже не следовало звонить вам, но, если бы я смог лично побеседовать с этим великим человеком, возможно, мне удалось бы как-то смягчить статью...
– Да вы понимаете, что сейчас происходит в Брюсселе?! – возмутился Левин. От волнения он даже начал заикаться. – Это... это предупреждение в последний момент... в нынешней кошмарной ситуации... совершенно безответственный поступок со стороны вашей газеты...
– Послушайте, мистер Левин, я, конечно, доверяю вашим суждениям, но я хочу, чтобы между нами не осталось никаких недомолвок: я даю вам возможность затушить пожар, или весь этот скандал обрушится вам на головы... Простите, одну минуту, – и Ник прикрикнул на воображаемого коллегу: – Да не эту же фотографию, идиот! Фотографию Ланчестера крупным планом! – а затем снова заговорил в трубку: – Передайте вашему боссу, что я хочу поговорить с ним по этому номеру, через десять минут, или мы даем ход этой истории. И добавим подзаголовок: «Мистер Ланчестер от комментариев отказался». Вы поняли? Скажите Ланчестеру – я советую вам в точности повторить эти слова, – что главный акцент будет сделан на его взаимоотношениях с русским чиновником Геннадием Розовским.
– Как-как? Геннадием?..
– Геннадий Розовский, – повторил Брайсон и назвал номер своего сотового телефона – понять по нему, что владелец телефона находится не в Вашингтоне, а в Брюсселе, было невозможно. – Десять минут!
Телефон зазвонил через какие-нибудь полторы минуты.
Брайсон сразу узнал этот голос – хорошо поставленный баритон, с явственным акцентом уроженца среднеатлантических штатов.
Говорит Ричард Ланчестер, – произнес советник президента. Он явно был взбешен. – В чем дело? – Я полагаю, ваш представитель изложил вам суть нашей беседы.
– Он упомянул какое-то русское имя, которое я никогда прежде не слышал – какой-то там Геннадий. Что все это значит, мистер Годдар?
– Вы чертовски хорошо знаете настоящее имя Теда Уоллера, мистер Ланчестер...
– Да что за чертовщина! Кто такой Тед Уоллер? Что вообще происходит?
– Нам нужно поговорить, мистер Ланчестер. И немедленно.
– Ну так говорите! Я вас слушаю! Какую еще грязную выходку задумала «Пост»? Слушайте, Годдар, я вас не знаю, но я, как вы наверняка понимаете, знаком с вашим издателем. И я позвоню ей без малейших колебаний!
– Нам нужно поговорить лично, не по телефону. Я сейчас в Брюсселе; я могу появиться в штаб-квартире НАТО через час. Позвоните охране у ворот и скажите, чтобы они меня пропустили. А потом мы сможем поговорить начистоту.
– Вы в Брюсселе? Но я думал, что вы сейчас в Вашингтоне! Что за чертовщина...
– Через час, мистер Ланчестер. И я надеюсь, что до моего прихода вы не станете никому звонить.
* * *Брайсон осторожно постучал в дверь к Лейле. Женщина быстро отворила; она уже успела принять душ и одеться. От нее пахло шампунем и мылом.
– Я проходила мимо твоего номера несколько минут назад, – сообщила Лейла, когда Ник вошел в комнату, – и услышала, как ты говоришь по телефону. Нет, не надо, я все понимаю; ты расскажешь, когда придет время.
Брайсон уселся все в то же колченогое кресло, где он сидел прошлой ночью.
– Ну что ж, Лейла, я думаю, время пришло, – произнес он и испытал почти физическое ощущение свалившейся ноши. Как будто ему давно уже не хватало кислорода, и вот наконец представилась возможность вдохнуть полной грудью. – Я должен рассказать тебе все, потому что мне понадобится твоя помощь. Я уверен, что они попытаются меня остановить.
– Они? – Лейла коснулась его руки. – О чем ты?
И Брайсон, тщательно подбирая слова, принялся рассказывать ей о том, о чем не говорил ни с кем, кроме ныне исчезнувшего заместителя директора ЦРУ Гарри Данне. Он сообщил, что у него было всего одно задание: проникнуть в законспирированную организацию, известную под названием Директорат (известную тем немногим людям, которые вообще знали о ее существовании), а затем уничтожить ее. И Ник рассказал о своей отчаянной попытке втянуть в это дело Ричарда Ланчестера.
Лейла слушала, широко распахнув глаза; потом она встала и принялась расхаживать по комнате.
– Боюсь, я не совсем тебя понимаю. Это агентство – оно не американское, а какое-то международное?
– Можно сказать и так. Когда я работал на них, они базировались в Вашингтоне. А теперь их штаб-квартира куда-то переместилась. Не знаю, куда.
– То есть как – они что, просто взяли и исчезли?
– Примерно в этом духе.
– Невероятно! Любая спецслужба в чем-то похожа на все прочие учреждения: у нее есть телефонные номера, факсы, компьютеры – я уже не говорю о персонале. Это, если говорить по-английски, все равно что пытаться спрятать слона посреди комнаты!
– Директорат, когда я работал на него, был очень компактной и подвижной организацией. И чрезвычайно поднаторел в разнообразной маскировке. Скажем, ЦРУ маскирует свою собственность, создавая якобы частные корпорации. А в Советском Союзе зачастую создавали так называемые потемкинские деревни, фальшивые фасады, и маскировали, скажем, предприятие, производящее биологическое оружие, под мыловаренный завод или даже под школу.
Лейла покачала головой, задумчиво и недоверчиво.
– Ты хочешь сказать, будто они способны потягаться с ЦРУ, МИ-16, Моссадом и Сюрте? С осведомленностью других агентств?
– Нет, не совсем так. Его сотрудникам дали понять, что они занимаются операциями, которые для прочих агентств запретны то ли в силу их устава, то ли из-за политики правительства.
Лейла кивнула, очень серьезно глядя на Брайсона.
– И при этом они как-то умудряются держать собственное существование в тайне? Как такое может быть? Людям свойственно сплетничать, у секретарш есть приятели... есть еще всякие комиссии конгресса, которые надзирают за подобными организациями...
Она подошла к туалетному столику, повертела в руках свою черную кожаную сумочку, покопалась в ней – все движения женщины выдавали душевное смятение, – в конце концов вытащила тюбик помады. Лейла слегка подкрасила губы, промокнула их платочком и спрятала помаду обратно.
– Но это очень остроумный ход! За счет строго изолированных отделов и тщательного подбора людей – а работников они подбирают очень тщательно, выискивают по всему миру людей, которые за счет происхождения и личных данных наилучшим образом подходят для этой работы, – они создают кодекс молчания. Жесткое разделение приводит к тому, что ни один оперативник не знает о другом ничего сверх самых поверхностных сведений; более того – каждый имеет дело только с одним руководителем. Мой руководитель был живой легендой агентства – один из его основателей, Тед Уоллер. Человек, которому я поклонялся, – тоскливо добавил Ник.
– Но ведь президент наверняка должен обо всем этом знать!
– По правде говоря, понятия не имею, в курсе он или нет. Я думаю, существование Директората всегда держалось в тайне от человека, занимающего Овальный кабинет. Отчасти для того, чтобы избавить президента от лишних знаний об этой грязной работе и предоставить ему возможность в случае чего правдоподобно открещиваться. Это стандартная процедура, ее используют спецслужбы всего мира. А отчасти, как мне кажется, потому, что сообщество спецслужб относится к президенту всего лишь как к арендатору Белого дома. Как к временному жильцу. Он въезжает туда на четыре года – ну, может, на восемь, если окажется удачливым, – покупает новые сервизы и мебель, кого-то нанимает, кого-то увольняет, произносит немереное количество речей, а потом удаляется. А шпионы остаются. Они и есть настоящий Вашингтон, подлинные наследники.
– И ты думаешь, что единственный человек из правительства, который может знать об их деятельности, – это председатель президентского Совета по делам внешней разведки? Ну, этой группы, которая втайне надзирает за деятельностью АНБ, ЦРУ и прочих американских спецслужб?
– Именно.
– А председатель этого Совета – Ричард Ланчестер.
– Верно.
Кивнув, Лейла произнесла:
– Именно поэтому ты и хочешь встретиться с ним.
– Правильно.
– Но зачем?! – воскликнула женщина. – Что ты ему скажешь?
– Расскажу все, что я знаю о Директорате, и все, что я по этому поводу думаю. Существует очень серьезный вопрос, из-за которого меня и отозвали из отставки: кто сейчас контролирует Директорат? Что происходит на самом деле?
– И ты думаешь, что знаешь ответ?
Лейла вдруг принялась вести себя воинственно, почти враждебно.
– Конечно, нет. Но у меня есть предположения, подкрепленные доказательствами.
– Какими доказательствами? У тебя ничего нет!
– Лейла, на чьей ты стороне?
– На твоей! – выкрикнула женщина. – Я хочу защитить тебя, и мне кажется, что ты совершаешь ошибку.
– Ошибку?
– Ты отправляешься на встречу с этим Ланчестером, не имея на руках ничего – совершенно ничего, кроме сумасшедших обвинений! Да он просто выставит тебя за дверь! Он решит, что ты чокнутый!
– Вполне возможно, – согласился Брайсон. – Но это моя задача – добиться, чтобы он мне поверил. И, думаю, это мне под силу.
– И с чего ты вдруг решил, что ему можно доверять?
– А что мне еще остается?
– Он может оказаться одним из твоих врагов, одним их этих лжецов! Почему ты уверен, что это не так?
– Я ни в чем больше не уверен, Лейла. У меня давно уже такое ощущение, будто я заблудился в лабиринте. Я больше не знаю, кто я и с кем я.
– Почему ты так уверен, что стоит верить рассказу того типа из ЦРУ? Почему ты уверен, что он не один из них?
– Я же тебе сказал – я не уверен!
– Здесь дело не в уверенности, а в расчете, в вероятности.
– Так, значит, ты ему поверил; когда он сказал, что твоих родителей убили?
– Моя приемная мать – женщина, которая меня опекала после смерти моих родителей, – вполне ясно это подтвердила. И хоть она и больна – кажется, у нее болезнь Альцгеймера, – она все еще в сознании. Строго говоря, единственные люди, которые знают правду, – это Тед Уоллер и Елена, а их я уже отчаялся отыскать.
– Елена – это твоя бывшая жена?
– Официально – не бывшая. Мы не разводились. Она просто исчезла. Скорее, я бы сказал, что мы расстались.
– Она бросила тебя! Отказалась от тебя!
Брайсон вздохнул.
– Я не знаю, что на самом деле произошло. Мне хотелось бы это знать. Мне очень нужно это знать.
– Она что, просто исчезла, не оставив и следа? Вчера была, а сегодня не стало?
– Именно так.
Женщина неодобрительно покачала головой:
– Похоже, ты все еще любишь ее.
Брайсон кивнул:
– Мне... мне трудно даже думать о ней. Я не знаю, во что мне верить. Любила ли она меня хоть сколько-то? Или я был ее заданием? Почему она бежала от меня – в отчаянье, или из страха, или потому, что ее вынудили? Где мне искать правду? Что есть правда?
Неужели бухарестская миссия каким-то образом обернулась против него самого? Вдруг «чистильщики» добрались до Елены и она от испуга поспешила скрыться? Но если так – почему она не оставила ему хоть какого-то сообщения, ничего ему не объяснила? Хотя возможен и другой вариант: Елена откуда-то узнала, что он провел те выходные совсем не так, как рассказывал ей, что он ее обманул. Вдруг она выяснила, что Брайсон вовсе не ездил тогда в Барселону? Конечно, она могла почувствовать себя обманутой, преданной – но стала бы она уходить, не высказав Нику все, что она о нем думает?
– И ты предполагаешь, что узнаешь эту правду, мотаясь по свету и выслеживая оперативников Директората? Это безумие!
– Лейла, как только я выслежу это осиное гнездо, с ними будет покончено. Они не могут не понимать, что у меня достаточно улик против них. Мне в подробностях известны различные операции, проводившиеся на протяжении двадцати лет и нарушавшие почти все международные законы и множество законов отдельньис стран.
– И ты собираешься изложить все это Роберту Ланчестеру в надежде, что он остановит и разоблачит их?
– Если он действительно такой порядочный человек, как о нем говорят, именно это он и сделает.
– А если нет?
Брайсон промолчал. Лейла же не унималась:
– Ты возьмешь с собой оружие?
– Конечно.
– А где твое оружие? При тебе его нет.
Брайсон удивленно взглянул на женщину. Лейла ответила ему быстрым проницательным взглядом.
– В моем багаже. Я его разобрал, чтобы пронести в аэропорт, и пока что не собрал обратно.
– Ну, тогда... – протянула Лейла и вынула из сумочки свой «хеклер-и-кох».
– Спасибо, но я лучше возьму «беретту». – Брайсон улыбнулся. – Конечно, если у тебя завалялся тот «орел пустыни» пятидесятого калибра...
– К сожалению, нет, Ник.
Ник? Брайсону почудилось, будто что-то гулко толкнулось в его грудь изнутри. Лейла знала его настоящее имя, хотя никогда прежде не упоминала об этом, и сам Брайсон тоже ей его не говорил. О господи! Что еще ей известно?
Лейла же тем временем взяла его на прицел. Брайсону потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать происходящее. Ник оцепенел, и обычно молниеносная реакция на миг отказала ему.
Взгляд Лейлы был полон скорби.
– Я не могу позволить тебе встретиться с Ланчестером Ник. Мне ужасно жаль, но я действительно не могу.
– Что ты делаешь?! – возмутился Брайсон.
– Выполняю свою работу. Ты не оставил нам выбора. Я никогда не думала, что до этого дойдет.
Брайсону показалось, будто в комнате стало нечем дышать. Он похолодел, внутренности словно стянуло в тугой клубок.
– Нет, – хрипло произнес Брайсон. Кресло, в котором он сидел, медленно вращалось где-то в миллионе миль от него. – Только не ты! Они заполучили и тебя! Когда они...
И он сорвался с кресла, словно распрямившаяся пружина, и метнулся к Лейле. Внезапность броска испугала женщину, вынудила ее инстинктивно податься назад. Яростная сосредоточенность Лейлы на миг оказалась разрушенной. Потеряв равновесие, женщина выстрелила. В маленькой комнате грохот выстрела показался оглушительным. Пуля прошла впритирку с левой щекой Брайсона, пороховая гарь обожгла висок. Стреляная гильза звякнула об пол. И почти в тот же миг Брайсон взвился в воздух, его удар сбил Лейлу с ног. Пистолет отлетел в сторону.
Но она больше не была той женщиной, которую знал Брайсон; она превратилась в тигрицу, дикоглазую хищницу, обезумевшую от жажды крови. Лейла вскочила и правой рукой нанесла Брайсону удар в горло. Одновременно с этим ее левый локоть врезался Брайсону в солнечное сплетение, да так, что у него перехватило дух.
Кое-как распрямившись, Брайсон попытался с размаху нанести удар рукой, но Лейла поднырнула под его руку, одновременно с этим метнувшись вперед. Ее правая рука, пройдя под мышкой у Брайсона, обвила его шею, – и, перехватив правой рукой левую, женщина попыталась задушить противника.
Брайсону случалось сходиться в рукопашной кое с кем из самых опытных и опасных наемных убийц мира, но Лейла была из другой лиги. Она была по-звериному сильной, неутомимой, как машина, и дралась с такой яростью, какую Нику еще не приходилось видеть. С трудом вывернувшись из захвата, Брайсон снова попытался ударить Лейлу, но женщина отскочила назад, блокировала удар левой рукой, потом резко ушла в низкую стойку и ударила Брайсона под ложечку, продолжая при этом левой рукой прикрывать голову.
Судорожно выдохнув, Брайсон попытался вцепиться ей в шею, но Лейла оказалась слишком проворна: сильный удар в колено заставил ногу Брайсона подломиться, Локоть Лейлы тут же впечатался в затылок Брайсона. Она едва не сбила Брайсона с ног, но Ник, заставив себя не обращать внимания на боль, от которой мутилось в глазах, собрал все силы. И техника рукопашного боя, которую он изучал много лет назад, теперь вернулась к нему на уровне рефлексов.