«Дух Сент-Луиса» переправили на аэродром «Рузвельт». Аппарат казался крохотным и хрупким, под порывами ветра его крылья дрожали. Помощники молчали, но их лица, обращенные к «летающему дураку» двадцати шести лет, выражали одну и ту же мысль: «Откажись, в крайнем случае дождись благоприятной погоды».
Линдберг забрался в машину. Кабина была закрытой, но из-за множества резервуаров с запасом бензина он ничего не видел прямо перед собой. Он мог смотреть только через боковые стекла. Линдберг завел двигатель, помахал техникам, которые убрали колодки из-под колес. «Дух Сент-Луиса» медленно покатил по лужам. Ему удалось оторваться от земли в самом конце взлетно-посадочной полосы.
Историки авиации пишут, что перелет обошелся «без приключений». Действительно, серьезных происшествий не было. Уникальным было то, что впервые за миллионы лет существования Атлантики над ее серо-зелеными пенными просторами летел человек-одиночка. Линдберг не мог не вспоминать о Нунжессере и Коли, исчезнувших в этой водной пучине. Он знал, что его самым страшным врагом был сон. Чтобы освежить лицо, он приоткрыл одно из окон: порывы ветра чуть не унесли карту. Незначительное происшествие, но оно могло положить конец его перелету.
Будучи хорошим штурманом, Линдберг летел по дуге большого круга, самому короткому пути на земном шаре из одной точки в другую. Почти все суда той эпохи следовали по локсодромической линии, кривой, пересекающей меридианы под одним углом, что позволяет не менять курс. Поэтому море под самолетом было пустынным. После Ньюфаундленда оно перестало быть таковым. Линдберг замечал на темной воде многочисленные необычные белые корабли: айсберги.
Время от времени по поведению машины авиатор ощущал, что она тяжелела от обледенения. Он спускался ниже, в менее холодные слои воздуха, и летел иногда прямо над волнами. Но когда подкрадывался главный враг – сон, приходилось подниматься выше.
Наступил день, туманный и серый, потом спустились угрюмые сумерки, настала ночь. Двигатель работал ровно, самолет выдерживал движение по локсодромии, точно рассчитанное опытным штурманом. Ночью враг-сон не отступал, напротив, сжимал объятия. Линдбергу иногда приходилось буквально держать веки пальцами, чтобы глаза не закрывались. Когда занялась заря, он уже пролетел 3500 километров – более половины пути. Вторая половина пути заняла меньше времени – дул попутный ветер. Летя на небольшой высоте, Линдберг заметил дельфина – первое живое существо с начала полета, потом флотилию рыболовецких судов. Он спустился почти до самой воды. Никого на палубах судов. Авиатор заметил только лицо человека в иллюминаторе. Он открыл окно и крикнул: «Ирландия в каком направлении?» Его, конечно, никто не мог услышать.
Когда Линдберг ближе к вечеру заметил темную полоску на горизонте, он прошептал: «Опять облака!» Но его сердце забилось быстрее, поскольку он чувствовал, что это может быть и землей. «Если мои расчеты верны». Они были верны. Это была суша. Ирландия. После этого полет уже не доставлял трудностей, кроме «кашля» двигателя, что на мгновение заставило предположить нехватку бензина. Но вскоре двигатель опять заработал в нормальном режиме. Линдберг узнал Плимут, опять пролетел над морем, увидел новую темную полосу с рядом огней маяков: Франция.
Молодой американец спрашивал себя, не встретят ли его французы холодно из-за неудачи Нунжессера и Коли. В маленькой записной книжке он отметил все, что «надо было сделать» после приземления: попросить у дирекции аэродрома ангар для своего самолета, позвонить по телефону в посольство и т. д. В конце списка несколько слов, которые свидетельствуют о скромности «летающего дурака»: «Отыскать недорогой отель». Линдберг даже не представлял себе, что с момента, как «Дух Сент-Луиса» был замечен над устьем Сены, громадная вопящая толпа уже ринулась на аэродром Бурже. Радио сообщало о старте пилота-одиночки, затем о его пролете над Ирландией и Плимутом.
Линдберг приземлился в 22.22 по парижскому времени. В Нью-Йорке было 17.22. Такое время записано в протоколе по предложению авиационного атташе Бельгии Вилли Коппенса Хоутхулста. Остальные «официальные лица» забыли посмотреть на часы, настолько велик был восторг. Их растерянность, кстати, видна из первых строк того же протокола: «20–21 мая 1927. Париж – Нью-Йорк» (!) вместо «Нью-Йорк – Париж».
Большая часть из ста тысяч парижан, прибывших на аэродром, сумела прорвать или обойти полицейские кордоны. Территорию аэродрома запрудили мужчины и женщины в вечерних нарядах, рабочие в спецовках, наспех одетые люди, которых поднимали с постели более информированные соседи, фотографы, загораживающие свои камеры, девушки, размахивающие букетиками цветов. Появились даже мэры предместий, с трехцветным шарфом через плечо.
При приближении самолета люди бросились бежать ему навстречу. В воздух взлетали шляпы, они падали, и их топтали. Женщины прокладывали себе путь, нанося удары сумочками. «Дух Сент-Луиса» остановился, и Линдберг поспешил выключить двигатель, чтобы винт не отрубил головы и руки неосторожных людей.
Чарльз Огастес Линдберг выиграл 25 тысяч долларов приза Ортейга, совершив первый воздушный перелет Нью-Йорк – Париж над Атлантическим океаном. Он был молод, хорош собой, в одиночку преодолел все опасности. На следующий день он стал настоящим идолом. Французское правительство наградило его орденом Почетного легиона. Американская армия повысила в звании до полковника. Он получил семнадцать наград от Франции и других стран. В поспешно учрежденный американским посольством комитет поступило три миллиона писем и триста тысяч телеграмм. Прямая воздушная связь между двумя столицами (Нью-Йорк практически является столицей) через Атлантику открыла новую эпоху для авиации.
Понадобился бы целый том, чтобы вспомнить обо всех воздушных покорителях Атлантики и о тех, кто погиб, предпринимая эту попытку и унеся свою тайну в пучину вод. Первый экипаж, который пролетел над этим океаном с востока на запад, состоял из трех человек, один из которых знал, что обречен на скорую смерть от рака. Его звали Гюнтер фон Гунефельд – чопорный человек в монокле. Он был очень богат и финансировал полет. Два пилота-штурмана: капитан Коль, начальник службы ночных полетов «Люфтганзы», и ирландец Джеймс Фицморис. Их одномоторный «юнкере» с двигателем мощностью 350 лошадиных сил стартовал из Балдоннела (Ирландия) 12 апреля 1928 года. Взлет оказался трудным, но сам полет прошел без серьезных происшествий. Джеймс Фицморис, провозглашенный «героем Ирландии», был торжественно награжден президентом Ирландской республики. Барон фон Гунефельд некоторое время спустя умер в немецком госпитале, где ему сделали рискованную операцию.
16 июня 1929 года распространилась новость, что три француза взлетели из Олд-Орчарда, неподалеку от Бостона, на моноплане «Бернар» с двигателем «Испано-сюиза» и пересекли Северную Атлантику. После двух вынужденных посадок в Испании в Мимизане (Ланды) они сели в Бурже.
Перед этим самолет совершил полет в Америку – тайно, небольшими этапами, потому что ему не дали разрешения на трансатлантический перелет из Франции. Самолет назывался «Канарейка» и был окрашен в желтый цвет. Трех новоявленных героев звали Ассолан, Лефевр и Лотти.
Менее чем через месяц после приземления «Канарейки» стало известно, что 13 июля в 9.30 утра с аэродрома Бурже вылетели два других французских авиатора – Кост и Беллонт. Они направились в Нью-Йорк на самолете фирмы «Бреге» с двигателем «Испано-сюиза». Их самолет назывался «Знак вопроса». В первых сообщениях, отправленных с борта, летящего над океаном, повторялось примерно одно и то же: «Все идет хорошо». Потом в 18.15 поступило сообщение: «Мы возвращаемся в Бурже». «Знак вопроса» попал в полосу встречных ветров необычайной силы. Остатки бензина не позволяли добраться до Нью-Йорка.
– Я хочу совершить наш полет в нормальных условиях, – сказал Кост после приземления в Бурже. – Буду ждать благоприятной метеосводки. Мы будем ждать сколько понадобится.
Люди говорили: «Он прав». Французы еще помнили об исчезновении «Белой птицы» Нунжессера и Коли, а Кост внушал доверие. Тридцать восемь лет, монбланец, он героически сражался в авиации во время Первой мировой войны. А главное – сумел осенью 1927 года вместе с капитан-лейтенантом Лебри совершить беспосадочный полет в Южную Америку, вылетев из Сен-Луи (Сенегал) и приземлившись в Натале (Бразилия). И сделал это на самолете, названном «Нунжессер и Коли», наплевав на предрассудки.
После неудачи первой попытки полета над Северной Атлантикой Кост поменял двигатель, поставив мотор мощностью в 780 лошадиных сил. Топливный бак на 5200 литров бензина обеспечивал дальность полета в 9 тысяч километров, то есть почти вдвое больше, чем расстояние от Парижа до Нью-Йорка. Дважды в день осторожный пилот осведомлялся о метеопрогнозах. 31 июля 1930 года он перегнал «Знак вопроса» в Бурже. Атлантика радовала хорошей погодой, но небо над Францией было закрыто облаками. Кост и Беллонт взлетели 1 сентября на рассвете.
После неудачи первой попытки полета над Северной Атлантикой Кост поменял двигатель, поставив мотор мощностью в 780 лошадиных сил. Топливный бак на 5200 литров бензина обеспечивал дальность полета в 9 тысяч километров, то есть почти вдвое больше, чем расстояние от Парижа до Нью-Йорка. Дважды в день осторожный пилот осведомлялся о метеопрогнозах. 31 июля 1930 года он перегнал «Знак вопроса» в Бурже. Атлантика радовала хорошей погодой, но небо над Францией было закрыто облаками. Кост и Беллонт взлетели 1 сентября на рассвете.
Радиосвязь между самолетом и Парижем была постоянной благодаря кораблям, которые служили промежуточными станциями. На заре 2 сентября стало известно, что «Знак вопроса» летит к юго-востоку от Ньюфаундленда, потом к югу от территории Сен-Пьер-и-Микелон. В 12.30 позывные прекратились, связь оборвалась. Во Франции пытались сохранять спокойствие, основываясь на сообщениях американских береговых станций, которые уверяли, что якобы замечали «Знак вопроса», но сообщения были противоречивыми и недостоверными. Вновь появился призрак «Белой птицы», навевавший тоскливые предчувствия. Наконец красный самолет безошибочно опознали в 250 километрах от Нью-Йорка. Его сопровождали семь американских самолетов.
Толпа в Париже запрудила площадь Согласия. В 23.30 громкоговорители объявили: установлена прямая телефонная связь с американским аэродромом «Кертис». В те времена подобное сообщение было просто сенсационным. В странной тишине, воцарившейся на площади, из громкоговорителей доносился возрастающий шум на американском аэродроме. И вдруг рев двигателя, крики, вопли радости. Потом послышались голоса Коста и Беллонта, которые обращались к своим соотечественникам на расстоянии в 5 тысяч километров. Затем зазвучала «Марсельеза», подхваченная сотнями голосов на «Кертисе» и тысячами голосов на площади Согласия.
В 1927 году апофеоз Линдберга до предела разогрел авиационный энтузиазм в Соединенных Штатах. Богатая американка, супруга высокопоставленного британского чиновника из Министерства авиации, решила, что станет первой женщиной, которая пересечет Атлантику. Ничего не сказав родным, миссис Гест приобрела трехмоторный «фоккер», наняла пилота и механика и начала подготовку. Родные, узнав о ее замыслах, категорически воспротивились, так что от полета ей пришлось отказаться.
– Но, – сказала она, – при одном условии: мой «фоккер» перелетит через Атлантику, а на борту будет женщина, американка. Я поговорю с Патнемом.
Джордж Палмер Патнем был издателем. Убедив Линдберга описать свои «ощущения», он уже подготовил договор для миссис Гест, «первой женщины, которая померится силами с Атлантикой». Когда, отказавшись, она попросила найти ей замену, его осенила идея:
– Я как-то обедал у друзей, где была девушка, увлеченная авиацией. Она – настоящий двойник Линдберга.
Высокая и худенькая, короткая стрижка, серо-голубые глаза. Амелия Эрхарт действительно до странности напоминала героя перелета Нью-Йорк – Париж в женском варианте. Она родилась в Канзасе 24 июля 1898 года. В 1917 году стала медсестрой в военном госпитале, начала учиться на подготовительных медицинских курсах в Нью-Йорке, потом забросила учебу, чтобы стать социальным работником. Как и Линдберг, Амелия увлекалась авиационными представлениями. Как и он, она из простой зрительницы стала их участницей. Ей исполнилось двадцать три года, когда она впервые пилотировала самолет. Через год она побила рекорд высоты, поднявшись выше 4600 метров.
Амелия Эрхарт с энтузиазмом восприняла идею пересечь Атлантику на борту «фоккера» миссис Гест и, не читая, подписала все рекламные контракты, которые предложил ей Джордж Патнем. Когда она поняла, что вопрос о пилотировании самолета ею самою не стоит, что ее просто отправят пассажиром, она взъярилась, но было слишком поздно, чтобы отказываться. Самолет миссис Гест, который вел Штульц и на борту которого также находились механик Гордон и пассажирка Амелия Эрхарт, взлетел с Ньюфаундленда, без всяких происшествий пересек Атлантику и приземлился в Берри-Порте 18 июня 1928 года.
– Я путешествовала, как мешок картофеля, – заявила Амелия.
Однако все, забыв о пилоте, смотрели только на пассажирку, которой радио, газеты и кино сулили золотые горы.
Но сначала надо было исполнить контракты Патнема. Расположившись в доме издателя, Амелия написала «Двадцать часов сорок минут», рассказ о «своем полете», и посвятила его миссис Патнем. Она еще не знала, что издатель уже затеял бракоразводный процесс, чтобы предложить Амелии стать его женой.
Амелия согласилась на брак, который многие называли фиктивным, но поставила свои условия: она продолжит летать, а муж будет ей во всем помогать. Так Джордж Палмер Патнем – он любил, чтобы его называли Дж. П., – стал менеджером своей жены. На специальных облегченных чемоданах авиапассажиров красовались этикетки «Амелия Эрхарт». Производители сигарет печатали виньетки, на которых изображали звезду авиации в спортивной одежде и с сигаретой в зубах (известно, что она не курила). Но Амелия желала доказать, что она не просто рекламная кукла, – и установила новый рекорд высоты для женщин, поднявшись на 6 тысяч метров. 20 мая 1932 года она вылетела в одиночку – наконец-то – с Ньюфаундленда в Европу на борту красного моноплана «локхид Вега».
В полете ее сопровождали громы и молнии. Когда лед слишком утяжелял крылья, Амелия спускалась, едва не касаясь пены волн. Самым трудным было сохранить равновесие самолета. «Мне казалось, что меня посадили в банку, куда постоянно лили воду, и что я сражаюсь со слонами». Она очень редко летала ночью, и ее пугало пламя, вырывающееся из выхлопных труб, поблекшее с зарей. «Наставший день только обострил мои страхи. Я с удовольствием наблюдала, как океан стал розовым, потом светло-синим. Но слабый дневной свет заставлял мое сердце сжиматься. Я заметила на крыле следы подтеков бензина. Ручеек вблизи выхлопной трубы. Пламени я уже не видела, но знала, что оно никуда не исчезло. Я спрашивала себя, чем все это закончится…» Это закончилось в Ирландии. Париж – истинная цель полета – оказался недосягаем для «локхида»: кончилось горючее.
«Вдруг я увидела поле. На нем паслись коровы. Я принялась летать над полем. Испуганные коровы бросались в разные стороны. Боже, повторяла я себе, если одна из них сломает ногу, то при приземлении меня встретит фермер с ружьем!»
Самолет приземлился, коровы перестали носиться по полю, а фермер только спросил:
– Откуда вы прилетели?
– Из Америки.
Он удалился, пожав плечами. Другие фермеры проявили больше любопытства, а две старые девы, хотя и шокированные одеянием иностранки в бриджах, оказали гостеприимство и угостили традиционной чашечкой чая.
Телеграмма, которую Амелии удалось отправить в тот же день в газету «Нью-Йорк таймс», финансировавшую полет, имела неожиданные последствия. Утром коровий луг превратился в настоящий аэродром. Специальные корреспонденты английских газет прилетели на множестве самолетов. Но это было лишь начало. В Париже новую звезду водили с банкета на банкет. Художница-модельер Жанна Ланвен подарила ей роскошные вечерние платья. Сенат устроил в честь ее празднество. Единственное, чего она не дождалась, как, впрочем, Олкок и Браун, так это упоминания в «Ларуссе».
В Белом доме президент Гувер ждал Амелию Эрхарт на обед – первый случай в истории Соединенных Штатов. Крест за заслуги в воздухоплавании впервые украсил женскую грудь.
А Амелия уже думала о другом океане – океане, который станет ее могилой.
– Моя работа – почта. Я – почтарь. Пересечение Атлантического океана не может быть только спортивным достижением. Должна летать почта.
Человек, произнесший эти слова, был французским летчиком, уже известным в Бразилии. Его звали Жан Мермоз. Бывший превосходный военный летчик, потом пилот авиалинии «Латекоера», Мермоз открыл вместе с Гийоме линию Рио-де-Жанейро – Сантьяго (Чили), проходившую над опасной горной цепью Анд. Потерпев аварию и упав в этих горах, он выжил благодаря нечеловеческому мужеству и занялся организацией воздушной почты в Южной Америке. Как и другие, Мермоз мечтал о полете Париж – Нью-Йорк, но так и не сумел получить нужный самолет. Пришлось довольствоваться почтой.
– Теперь мы должны обеспечить еженедельные почтовые рейсы между Сенегалом и Бразилией.
12 мая 1930 года он вылетел из Сен-Луи (Сенегал) на борту гидросамолета «Лате-28», названном «Граф де ла Во». Вместе с ним в полет отправились штурман Дабри и радист Жимье. «Граф де ла Во» встретился с «черным котлом» – скоплением грозовых туч в виде отвесной скалы высотой 5 тысяч метров: непроглядная тьма, прошиваемая зигзагами молний.
– Гидросамолет никогда не поднимется на такую высоту. Надо обойти препятствие снизу.
Этот проход под «черным котлом», почти у самой воды, в полной темноте, разрываемой молниями, под проливным дождем, был в равной мере и воздушным, и морским достижением. Авиаторы сидели, обнаженные по пояс, и с тоской прислушивались к чиханию затапливаемого двигателя. Океан походил на гигантскую чернильницу.