«Многочисленные ученые весьма преуспели в том, чтобы запутать этот вопрос, и если они будут продолжать в том же духе, то скоро уже ничего нельзя будет понять» – так высказался Марк Твен в 1906 году, со свойственным ему юмором отозвавшись на гипотезу об открытии Америки викингами. Действительно, саги, единственные источники, подтверждающие эту версию, описывают подвиги викингов и являются эпическими памятниками, которые, как и «Песнь о Роланде», неизбежно приукрашивают события, привнося в повествование элемент сказочности. Правда, методы исследования старинных текстов многократно усовершенствовались с начала XX века, и мы теперь можем достаточно точно прослеживать основные линии интересующего нас события. Изложим их без прикрас в переводе на современный язык.
Некий исландец по имени Херьюльф и его жена, поддавшись на уговоры Эрика Рыжего, отправились колонистами в Гренландию, пока их сын Бьярни был в далеком плавании. Когда Бьярни вернулся в Исландию, он увидел, что семейный хутор пуст – родители и скот исчезли.
– Где мои отец и мать?
Соседи указали на запад:
– Подались туда вместе с остальными. Говорят, они обосновались на земле равнин и высоких ледников, которую называют Гренландией. Два или три дня плавания.
Молодой морской волк хочет отыскать отца и мать – он привык проводить зиму вместе с ними. Он уходит в море и берет курс на запад. Проходит трое суток, но впереди никакой земли нет. Поднимается северный ветер, и внезапно опускается густой туман. Перегнувшись через борт, Бьярни видит, что не движется по курсу, а дрейфует. Наконец туман рассеивается, и Бьярни по солнцу вычисляет свое местонахождение. Ему удается «определить с помощью морских приборов, – говорится в саге, – восемь направлений». Малопонятная фраза, но расчет, по-видимому, оказался неточным. Бьярни считает, что находится к востоку от цели, хотя на самом деле его отнесло на юго-запад.
– Курс на запад.
Через двадцать четыре часа появляется суша. Он приближается к ней, идет вдоль берега. Невысокие лесистые холмы.
– Никаких ледников. Это не может быть Гренландией, – говорит Бьярни.
– Можно пристать, вытащить судно на берег, – предлагают ему спутники.
– Нет. Выйдем в море и возьмем курс на север.
Через сорок восемь часов слева по борту новая суша, «низкий берег, поросший лесом».
– А теперь высадимся? – спрашивают моряки.
– Нет. У нас достаточно провизии и воды, чтобы добраться до Гренландии.
С юга дует свежий ветер, и судно несется вперед. Через трое суток на горизонте возникает новая суша. «Крутые склоны гор, покрытые снегом». На берегу никаких следов жизни.
– Опять не Гренландия.
Действительно, это могла быть Баффинова Земля или юго-восточная оконечность Лабрадора. Сократим рассказ. Еще пятнадцать суток трудного плавания, и появляется огромный голубоватый ледник, а у его подножия полоска зеленого берега. На этот раз Гренландия. Бьярни так счастлив свидеться наконец с отцом и матерью, что оставался подле них, пока жив был отец. Бьярни охотно рассказывал о своем походе, не подозревая, что по пути в Гренландию открыл Новый Свет.
Одним из самых внимательных его слушателей был Лейф, сын Эрика Рыжего.
– Хочу отправиться к тем землям на западе. Покупаю у тебя твое судно.
Построить судно в Гренландии было невозможно из-за отсутствия леса. Бьярни получил за корабль хорошую цену. Лейф ушел с тридцатью членами команды, одного из которых, по имени Тюркир, называли «южанином». Он прибыл с Гебридских островов, но по происхождению был немец. Похоже, в ходе путешествия Лейф провел достаточно методичное исследование. Двигаясь вдоль Гренландии на север, потом вдоль Лабрадора на юг, он увидел земли, о которых говорил Бьярни, и высаживался там вместе со своими людьми. Хеллеландом (краем плоских камней) он назвал берег, который можно определить как южное побережье Баффиновой Земли, Маркландом (землей лесов) – юго-восточную часть Лабрадора и, наконец, Винландом – некое подобие сказочной страны, где в реках кишат огромные лососи и где «травы источают росу, сладкую как мед». Преувеличения северных людей, встречающиеся во всех древних рассказах о путешествиях. Название Винланд, конечно, означало страну винограда, и в том, что касается винограда, обстоятельный рассказ практически не расходится с истиной. Тюркир, немец, ушедший в разведку, был найден спустя несколько дней совершенно пьяным. Протрезвев, он объяснил:
– Я нашел виноградную лозу, увешанную гроздьями. Я раздавил ягоды и выпил сок. Поскольку я родился в стране, где немало виноградников, а из ягод делают вино, можете мне поверить, я знаю, о чем говорю. Вино было превосходным.
Вот почему Лейф назвал этот край Винланд. Комментаторы-географы изучили вопрос (приняв во внимание южную границу обитания лососей, северную границу распространения винограда) и пришли к выводу, что Винланд должен был находиться на американском побережье, где-то на месте нынешних Бостона и Нью-Йорка.
Лейф вернулся в Гренландию. В 1004 году его брат Торвальд на том же судне побывал на американском побережье. В 1020 году торговец по имени Торфинн организовал экспедицию для колонизации края. Колонисты провели здесь три зимы, выстроили дома, обработали землю. В один прекрасный день поблизости появились туземцы – индейцы, и постепенно с ними установили контакт. Вначале добрососедские отношения – ткани менялись на шкуры – ухудшились, и викинги-норвежцы уплыли в Гренландию.
Братья и родственники первооткрывателей тем временем устремились покорять иные земли. Они принялись основывать герцогства, княжества и королевства в Западной Европе и на Средиземном море. Форштевни сицилийских и мальтийских судов и даже венецианских гондол еще долго хранили воспоминания об изогнутых угрожающих носах драккаров. Скандинавские викинги, или норманны, знаменитые своими военными набегами и грабежами, оказались также и невероятно талантливыми организаторами. Норманнская монархия Сицилии защитила и упрочила сложившуюся здесь великую смешанную цивилизацию. Нельзя забывать, что путь к славе начинался в Атлантическом океане, когда викинги, обладая беспримерной отвагой и непостижимой выносливостью, на своих беспалубных судах покоряли Северную Атлантику.
Глава третья К неведомым горизонтам
1971 год. Человек с твердым взглядом, крепким подбородком, прямым крупным носом на вопрос журналиста заявляет: «Я просто сыграл роль катализатора. Люди, которым нужны звезды, знают только меня, но все достижения – труд целой команды. – И добавил: – Мы должны окупить некоторые из наших исследований, чтобы финансировать дальнейшую работу». Человека, у которого берут интервью, – Вернер фон Браун. Он руководитель НАСА.
Пятьсот пятьдесят лет назад, в 1431 году, человек с открытым взглядом, крепким подбородком, крупным прямым носом говорил окружающим примерно то же самое. Это был Энрике, португальский инфант, более известный под именем Генриха Мореплавателя.
Похожие внешне, обуреваемые той же исследовательской страстью, обладающие схожим организационным даром и умением вести за собой людей, движимые какими-то мистическими порывами, которые обуздывались несомненной практичностью, оба этих человека имели еще одну особенность: Вернер фон Браун и Генрих Мореплаватель сами не исследовали ни космос, ни океан. Оба были вдохновителями научных поисков.
Дон Энрике, третий сын португальского короля Жуана I, родился в Порто в 1394 году. После блестящего успеха в сражении при Сеуте в 1415 году он обратился к отцу с просьбой разрешить ему возглавить командование походом на Гибралтар, который тогда находился в руках мавров. Разрешения не было получено.
– Не беда, – ответил Энрике, – мои планы простираются намного дальше.
Он был герцогом де Визо, сеньором Ковильи, губернатором Сеуты, руководил орденом Христа. Эти титулы и то, что он был инфантом, делали невозможным для него личное участие в морских экспедициях. Но именно море дон Энрике решил покорить.
Он создал свой штаб на юге Португалии, на мысе Сагреш, который является частью мыса Сан-Висенте. Построил там укрепленный город с обсерваторией, навигационной школой, верфями и учредил академию. Из этого комплекса, называемого Вилла-де-Инфанте, сорок лет почти беспрерывно отправлялись морские экспедиции.
Океан был обширен, а средства его покорения весьма примитивны. Барки были маленькими судами грузоподъемностью менее 50 тонн, едва способными идти против ветра. Для начала они годились, но Энрике ждал от своих корабельных мастеров более мощных судов.
В 1419 году два эскудейро, представителя мелкой знати, по имени Зарку и Тейшейра (или Ваш Тейшейра), отплыли из Сагреша на двух барках, выделенных им инфантом. Они вернулись через два года.
– Сеньор, – сказал Зарку, – мы от вашего имени присоединили к Португалии остров к западу от Африки. Остров гористый, но плодородный. Мы разбили там виноградники и посеяли пшеницу.
Он создал свой штаб на юге Португалии, на мысе Сагреш, который является частью мыса Сан-Висенте. Построил там укрепленный город с обсерваторией, навигационной школой, верфями и учредил академию. Из этого комплекса, называемого Вилла-де-Инфанте, сорок лет почти беспрерывно отправлялись морские экспедиции.
Океан был обширен, а средства его покорения весьма примитивны. Барки были маленькими судами грузоподъемностью менее 50 тонн, едва способными идти против ветра. Для начала они годились, но Энрике ждал от своих корабельных мастеров более мощных судов.
В 1419 году два эскудейро, представителя мелкой знати, по имени Зарку и Тейшейра (или Ваш Тейшейра), отплыли из Сагреша на двух барках, выделенных им инфантом. Они вернулись через два года.
– Сеньор, – сказал Зарку, – мы от вашего имени присоединили к Португалии остров к западу от Африки. Остров гористый, но плодородный. Мы разбили там виноградники и посеяли пшеницу.
– К несчастью, – добавил Тейшейра, – среди высаженных на остров животных была пара кроликов, они уничтожили посадки.
– Ничего страшного, отправляйтесь на поиски новых островов.
Через три года Зарку и Тейшейра высадились на обширный остров, покрытый лесами, мадейрос. Остров так и назвали – Мадейра. Часть леса выгорела из-за случайных пожаров и специальных поджогов. Зола удобрила почву, ее засадили виноградниками и плантациями сахарного тростника. В ту экспедицию ни одного кролика не взяли, и два эскудейро разбогатели.
А дон Энрике уже загорелся новыми проектами. Его астрономы, кораблестроители, картографы и моряки без устали трудились над разрешением загадки почти легендарного мыса Бохадор. Расположенный далеко на юге африканского побережья, в районе нынешнего Дакара, он считался как бы границей мира. Ни один европеец еще не плавал дальше.
– За этим мысом, – говорили моряки, – море обрушивается в бездну.
– Нет, не обрушивается, – возражали другие, – оно начинает кипеть, а корабли охватывает огонь.
Со времен финикийцев мореплаватели распространяли жуткие легенды, чтобы запутать следы и ограничить конкуренцию. Дон Энрике упрямо посылал капитанов на юг. Его хронист Гомиш Ианиш ди Зурара утверждает, что это был человек, стойкий в беде и скромный в достатке, столь добрый и справедливый, что иногда его обвиняли в слабости, «ибо он ко всем относился одинаково». Он был «так сдержан, что всю жизнь сохранял целомудрие, и тело его было девственным, когда его покрыли землей». Все историки сходятся на том, что дон Энрике вел монашескую жизнь, но, вероятно, такое существование было ему свойственно не всегда. По слухам, у него была внебрачная дочь, а может быть, и несколько.
В 1432 году капитан Кабрал, один из самых доверенных лиц инфанта, методически исследовал архипелаг к западу от Африки, который уже открывали карфагенские, арабские и итальянские мореплаватели. Дон Энрике отправил туда колонистов. Самыми многочисленными пернатыми обитателями этих островов были коршуны, которых моряки по ошибке назвали ястребами – по-португальски açor, поэтому острова получили название Азорских.
В октябре 1434 года капитан Жил Ианиш доложил инфанту:
– Сеньор, я обогнул мыс Бохадор!
– Видел ли ты кипящее море?
– Нет, сеньор, море как море.
Инфанту пришлось отвлечься на поход (неудачный) против Танжера, но, вернувшись в Сагреш, он пристально следил за испытаниями совершенно нового типа судна, которое создали его кораблестроители. Это была каравелла.
И сегодня мы не можем с уверенностью ответить на вопрос, что вдохновило его мастеров – собственный талант или дошедшие до них рисунки китайских джонок, которые могли лечь в основу их работы. Подводная часть каравелл походила на тело водоплавающих птиц. Настоящие морские суда, эти корабли были очень маневренны – могли ходить вблизи берегов, лавировать, держать курс и хорошо выдерживали удары волн с кормы. Каравеллы XVI века имели длину от 15 до 25 метров. На них ставилось три или четыре мачты. В самом начале использовались косые паруса, потом часть их заменили на прямые.
На этих кораблях новейшего образца мореплаватели из Сагреша добрались в 1436 году до Рио-дель-Оро, района Западной Сахары, где плененные мавры заплатили выкуп золотым песком. Девять лет спустя Лансерот Песанья, обогнув мыс Бланко, открыл превосходное устье реки Сенегал. По возвращении в Вилла-де-Инфанте он продемонстрировал свою добычу: двести черных невольников.
– Пятая часть мавров принадлежит вам, – сказал Лансерот дону Энрике. – Мы разобьем их на пять групп. Выбирайте ту, что вам по нраву.
Генрих сделал выбор и немедленно передал своих рабов церкви Лагоса. Один из них позже стал францисканцем. Все пленники приняли христианство – добровольно или по принуждению. Они должны были работать, но в остальном условия их жизни нельзя назвать рабскими. Некоторые женились на португалках, а кое-кто из португальцев взял в жены черную девушку. Так началась торговля «эбеновым деревом». Смешанные браки стали почти исключительно португальской традицией, обеспечившей колониальной империи завидную прочность.
В год, когда Лансерот обогнул мыс Бланко, Диниш Диаш обследовал Зеленый Мыс, а еще через год Нуньо Тристан с Зеленого Мыса направился вглубь африканских земель. Вскоре были аннексированы острова Зеленого Мыса. Португальцы проникли в Гамбию, установили контакт с абиссинцами, пришедшими с восточного побережья. В 1460 году дон Энрике послал каравеллу к побережью Гамбии с аббатом на борту. Один африканский царек высказал искренний интерес к Богу христиан, и вот теперь первый миссионер плыл обращать в христианство тысячи черных душ. Это была последняя земная радость инфанта, избравшего девизом французское выражение «Талант делать добро». Умирая от лихорадки, он завещал своим капитанам часть личного имущества и страстную веру в будущие открытия.
Когда Энрике не мог заручиться официальной поддержкой для финансирования экспедиций, он занимал деньги у монахов и евреев. И разорился. После его смерти научное сообщество мыса Сагреш распалось из-за отсутствия средств и организующего начала. Капитанам, заинтересованным в поиске морского пути в Индию, к драгоценным пряностям, которые они надеялись раздобыть, обогнув Африку, нужен был заказчик, и он нашелся в лице Фернана Гомиша, лисабонского торговца, который в 1469 году согласился финансировать экспедиции.
– Вот мои условия. Меня удовлетворит первоначальная премия в пятьсот дукатов и монополия на торговлю с Гвинеей. В обмен я обязуюсь ежегодно обследовать сто лье новых побережий и всю слоновую кость, которую добуду, продавать только короне.
– Согласен, – ответил король Жуан II.
Обе стороны вскоре убедились, что заключили весьма выгодную сделку. Состояние Гомиша росло день ото дня, пока его моряки исследовали Золотой Берег, дельту Нигера, империю Бенина, пересекали экватор. Вся Португалия извлекала выгоду из его открытий.
– А теперь, – заявил Жуан II, – я желаю организовать решающую исследовательскую экспедицию.
Командующим флотилией был назначен Бартоломеу Диаш. В 1487 году снарядили две каравеллы и одно судно с припасами. Командующему поставили четкую задачу: «Идти вдоль побережья Африки до мыса, где она кончается». Оттуда, если возможно, добраться до царства некоего пресвитера Иоанна, который, по слухам, был христианином и торговал с Индией. Путь пряностей наконец будет открыт.
Тридцатишестилетнего Диаша переполнял энтузиазм. В августе он отплыл и двинулся на юг. Он пересек экватор и продолжил путь, сражаясь с бурями. «Когда наконец буря утихла, – пишет хронист Жуан ди Барруш, – Бартоломеу Диаш стал искать берег, считая, что он по-прежнему тянется с севера на юг. Через несколько дней, поскольку берег на востоке все не появлялся, он повернул на север и достиг бухты, которую назвал Вакейрош (Пастушьей), поскольку португальцы заметили в полях множество коров, которых пасли пастухи. Наши мореплаватели не имели переводчика, поэтому нам не удалось поговорить с этими людьми».
Побережье теперь тянулось на север. Диаш обогнул южную оконечность Африки, не заметив ее. Но моряки, измученные и напуганные плаванием в неизвестность, отказались идти дальше. Диашу пришлось повернуть вспять. «На обратном пути они увидели большой мыс, скрытый от глаз европейцев многие тысячи лет. И Бартоломеу Диаш, и все, кто был с ним, памятуя об ужасных бурях, которые бушевали, когда они огибали этот мыс, назвали его мысом Бурь (или мысом Мучений). Но Жуан II изменил имя на мыс Доброй Надежды, поскольку предвкушал открытие столь желанной Индии, которую все так упорно и долго искали».
В декабре 1488 года Диаш возвращается в Лисабон. В честь его устраивают празднество, его благодарят, жалуют почетную должность. Возглавит ли он новую экспедицию? Жуан II решает по-иному: слишком много славы на одну голову, монархи этого не любят. На должность командующего новой разведывательной экспедицией восточного побережья Африки назначен Эштеван Гама.