Хотя до сих пор Шокерандит никогда не пытался войти в паук, он почувствовал раздражение от тона нового указа олигархии.
Допивая свой йядахл, Шокерандит вдруг подумал, что в душе давно уже ненавидит олигархию. Когда священник-военачальник Аспераманка отправил его с донесением олигарху, он чувствовал гордость. Но потом Фашналгид остановил его у самой границы Сиборнала; для того, чтобы поверить в то, о чем говорил ему этот человек, потребовалось немного времени. Правда заключалась в том, что его и всю возвращающуюся армию готовились хладнокровно истребить. И тяжелее всего было поверить в то, что армию Аспераманки готовились истребить по прямому приказу олигарха.
В том, чтобы помешать распространению чумы, был смысл. Но то, что запрет был наложен и на паук, говорило о том, что власти предержащие все больше поражает тоталитаризм. Лутерин утер губы рукой.
В результате последних событий Шокерандит превратился из героя в беглеца. Он и представить себе не мог, как повернулась бы его судьба, если бы его теперь арестовали как дезертира.
— О чем говорил Харбин, когда назвал меня человеком системы? — пробормотал он. — Я повстанец, я изгой — в точности как он сам.
Как ни крути, выходило, что нужно вернуться домой и воспользоваться покровительством и властью отца. По крайней мере, в отдаленном Харнабхаре власть олигарха не доберется до него. Об Инсил он сможет подумать потом.
Сразу после этого ему вспомнилось кое-что другое. Он в долгу перед Фашналгидом. Если Фашналгид согласится, ему придется взять его с собой в путешествие на север, в этот нелегкий для любого человека путь. В Харнабхаре от Фашналгида будет польза: там капитан может засвидетельствовать, что сотни молодых шивенинкцев были убиты по приказу олигарха.
«Я проявил отвагу в бою, — сказал себе Шокерандит. — Теперь, если будет необходимо, мне придется вступить в схватку с олигархом. Дома найдутся такие, кто разделит мои убеждения, если узнает правду».
Он заплатил за выпивку и вышел из таверны.
Вдоль набережной была высажена длинная аллея раджабаралов. С наступлением холодов деревья готовились к долгой зиме. Вместо того чтобы сбрасывать листву, эти деревья сбрасывали ветви, с самой вершины до подножия огромного ствола. В книгах по естественной истории Шокерандит видел картинки, на которых объяснялось, как из отверстий отпавших ветвей вытекала смола, обволакивающая ствол защитным покровом, предохраняющим дерево до наступления более теплого времени большого года, Великой Весны, когда придет пора давать новые семена.
Под раджабаралами, развернув флаги олигарха и Сиборнала, расположились солдаты олигархии. Шокерандит на мгновение испугался, что кто-нибудь может узнать его; но изменившийся облик служил ему защитой. Он повернул от гавани в город, к рынку, где помещались конторы, организующие поездки для тех, кто имел намерение посетить Харнабхар.
Чтобы защититься от холодного ветра, дующего с гор, ему пришлось поднять воротник и пригнуть голову. У дверей конторы агента толпились пилигримы, жаждущие посетить святые места и увидеть Великое Колесо, очень многие бедно и легко одетые.
Чтобы организовать проезд так, как казалось нужным Шокерандиту, ушло немало времени. Он мог отправиться в Харнабхар вместе с пилигримами. Но мог и сам по себе, для чего следовало нанять сани, упряжку, погонщика и проводника. Первый путь был безопасный, не такой дорогой, но медленный. Шокерандит выбрал второй способ, как более подходящий сыну Хранителя Колеса.
Но для того, чтобы зафрахтовать упряжку, требовалось внести залог наличными.
В городе он мог разыскать отцовских друзей, людей влиятельных и с деньгами. Немного подумав, Шокерандит решил обратиться к наименее привилегированному из друзей отца, человеку по имени Хернисарах, владельцу фермы и постоялого двора для пилигримов на окраине Ривеника. Хернисарах с радостью принял Шокерандита, снабдил его необходимой долговой распиской для агента и настоял на том, чтобы Шокерандит разделил полуденную трапезу вместе с хозяином и его женой.
Провожая Шокерандита, Хернисарах обнял его на ступеньках своего дома.
— Лутерин, я вижу, что ты открытый и честный молодой человек, подлинно невинная душа, и я с радостью помогу тебе. С приближением Вейр-Зимы фермерское хозяйство с каждым днем отнимает все больше сил. Но будем надеяться, что когда-нибудь мы снова встретимся и снова отобедаем вместе.
— Так приятно встретить воспитанного молодого человека, — прибавила жена хозяина. — Передайте отцу наши наилучшие пожелания.
Шокерандит уходил от своих новых знакомых с приятным чувством, довольный тем, что сумел произвести хорошее впечатление; Харбин теперь наверняка уже пьян. Но почему Хернисарах назвал его «невинная душа»?
С небес на землю начал падать снег; он медленными хлопьями кружился в воздухе и, подобно сахарной пудре, таял в лужах. Потом снегу удалось запорошить землю, снежный покров утолщался и, наконец, стал таким пухлым, что заглушал шаги прохожих по мостовой. Улица медленно опустела. Вытянулись тени полусвета, густые — от Фреира, более светлые — от Беталикса, и над гаванью собрались тучи, погрузившие весь Ривеник во мрак.
Внезапно Шокерандит остановился под одним из раджабаралов.
Следом за ним, придерживая воротник пальто у горла, шел незнакомец. Незнакомец миновал дерево, оглянулся, потопал ногами по снегу и быстро свернул в боковую улицу. С некоторым удивлением Шокерандит отметил, что она называется улицей Мудрости.
С несвойственной ему непредусмотрительностью он не сообщил своим товарищам-мореплавателям, что в голове Героя, охраняющего вход в гавань Ривеника, устроена сигнальная станция с гелиографом. Весть о том, что в порт на борту «Нового сезона» входят дезертиры, могла достигнуть цели задолго до того, как они ступили на сушу...
Он вернулся в дом Одо самым запутанным и кружным путем, какой только удалось придумать. К тому времени самый сильный снегопад уже закончился.
— Приятно, что ты прибыл вовремя, — сказал Одо, заметив, что Шокерандит у порога обивает снег с сапог. — Я, брат и моя остальная семья как раз собирались в церковь, поблагодарить Бога за то, что «Новому сезону» в конце концов удалось добраться до цели. Ты ведь тоже пойдешь с нами?
— Да... конечно. Это будет частная церемония?
— Совершенно верно. Только для нас. Будет один священник и все.
Шокерандит оглянулся на Одима, и тот утвердительно кивнул.
— Ты собираешься вновь пуститься в путь, Лутерин, начать новое путешествие. Те, кто перенес вместе столько бед, опять должны расстаться. Эта церковная служба придется как нельзя более кстати, даже если ты и не веришь в Бога.
— Я поднимусь к Фашналгиду, приглашу и его.
Шокерандит торопливо взбежал по деревянной лестнице к комнате, которую любезно предоставил им Одо. Там он нашел Торес Лахл, лежащую под шкурами на его кровати.
— Ты должна работать, а не валяться в постели, — резко бросил ей Шокерандит. — Или ты все еще оплакиваешь мужа? Где капитан?
— Не знаю.
— Разыщи его, слышишь? Наверняка уже пьет где-нибудь.
Шокерандит бегом спустился вниз. Как только все семейство отбыло в церковь, Фашналгид со смехом выбрался из-под кровати. На лице Торес Лахл не появилось и тени улыбки.
— Мне нужна еда, а не молитва, — сказал капитан, внимательно глядя в окно. — И выпивка, о которой вспоминал твой друг, тоже не помешает...
Клан Одимов собрался во дворе, где до этого бесполезно копошились рабы, которые по длинным шестам спускались осматривать бак с биогазом, впрочем, без всякой видимой пользы, распространяя в белом от снега воздухе вонь, и только. Во дворе стоял гул от многочисленных голосов.
Появился Шокерандит. Несколько женщин, плывших вместе с ним на борту «Нового сезона», бросились к нему, чтобы обнять, в манере, свойственной скорее кай-джувекам, чем сиборналкам. Шокерандит, оставив свои прежние суровые привычки, не возражал против столь вольного обращения.
— Ах, Ривеник такой славный город, — сказала, взяв Шокерандита за руку, одна из тетушек, плотно завернутая в меха. — Столько красивых зданий, и вполне цивилизованно. Даже памятники есть. Я собираюсь заняться здесь изданием книжек стихов, открою маленькую типографию. Уверена, что найду тут свое счастье. Как ты считаешь, жителям гор и долин, таким людям как ты, понравится поэзия?
Но Шокерандит не успел открыть рот для ответа: дамочка отвернулась от него и схватила за рукав Эедапа Мун Одима.
— Вы наш герой, кузен, ибо привели наш корабль к спасению. Позвольте мне стоять в церкви рядом с вами. Мы пойдем рядом — к моей величайшей гордости.
— Для меня большая честь идти рядом с вами, тетя, — ответил Одим с мягкой улыбкой. Постепенно говорливая толпа потянулась со двора к воротам на улицу, а оттуда к ближайшей церкви.
— Для меня большая честь идти рядом с вами, тетя, — ответил Одим с мягкой улыбкой. Постепенно говорливая толпа потянулась со двора к воротам на улицу, а оттуда к ближайшей церкви.
— Мы горды тем, что ты идешь с нами, Лутерин, — сказал Одим, решивший развлечь юношу беседой, чтобы Лутерин не чувствовал себя оторванным от остальных участников церемонии. Потом Одим оглянулся по сторонам, довольный тем, что собралось сразу столько Одимов. Хотя их ряды сильно поредели после сражения с жирной смертью, то, что тела переживших болезнь стали крепче и шире в плечах, могло служить воздаянием за потери.
В церкви с высоким сводом Одим встал рядом с братом, и их локти соприкоснулись. Одим задумался, верит или нет (как не верил он сам) брат Одо в бога Азоиаксика. Он был слишком воспитан, чтобы в такой момент задать брату столь прямой вопрос; тайна — свойство людей, гласит пословица. Если в один прекрасный вечер брат решит открыть ему душу за стаканчиком вина — это другое дело. Сейчас же достаточно того, что брат стоит с ним рядом, что служба позволяет ему оплакать умерших, в том числе жену и детей и ненаглядную Беси Бесамитикахл, а также возрадоваться тому, что им самим удалось сохранить жизнь.
Трепещущий голос, бестелесный, бесполый, свободный от желаний и прихотей, свивал нить несколько утрированно-театрального покаяния и по спирали восходил к куполу церкви, словно желая оплести этой нитью перекрещивающиеся балки.
Распевая гимны вместе со всеми, Одим улыбнулся, чувствуя, как его душа воспаряет следом за голосом. Вера приносит облегчение! Даже желание веры несло в себе утешение.
Покуда собравшиеся в церкви хором распевали гимны, десять крепких солдат в сопровождении офицера промаршировали по улице и остановились у ворот дома Одирина Нан Одима. Сторож с поклоном открыл ворота. Солдаты оттолкнули сторожа и ворвались во двор, топча ковер только что выпавшего свежего снега.
Офицер отрывисто выкрикивал приказы. Четверки его людей отправились во все стороны обыскивать дом, с указанием останавливать всех, кто попытается выйти. Все обитатели должны были оставаться на местах.
— Абро Хакмо Астаб! — прорычал Харбин Фашналгид, выпрыгивая из постели. Только что он сидел в кровати полуодетый, одним глазом наблюдая через окошко за двором, другим скользя по страницам маленькой книжки стихов, откуда время от времени вычитывал Торес Лахл отдельные строфы. Повинуясь приказам хозяев, Торес занималась приготовлением пищи и как раз разжигала плиту, положив туда угли и горящую головню, которые принесла от рабов, с кухни.
Услышав запретное ругательство, Торес вздрогнула, хотя слышала эту ругань и раньше из уст солдат.
— Как мне нравится хорошо поставленный военный голос! «Под весенними небесами нет голосов слаще твоего...» — говорил Фашналгид. — «Стук армейских сапог». Да, вот и они. Пожаловали. Только посмотрите на этого молодого болвана-лейтенанта, форма новенькая. Я тоже был когда-то...
Фашналгид внимательно посмотрел вниз, на отряд солдат, выстроившихся перед рабами, по-прежнему занятыми очисткой бака с биогазом и бросающими на вооруженных пришельцев полные недоверия взгляды.
Фашналгид зарычал, продемонстрировав белые зубы под щеткой усов. Выхватив шпагу, он диким взором обвел комнату, словно затравленный зверь. Торес Лахл, бледная и неподвижная, стояла, прижав руку к губам, с горящей головней в другой руке.
— Ага...
Фашналгид бросился вперед, выхватил у Торес головню и, оставляя за собой шлейф дыма, рванулся к окну. Он распахнул створки, высунулся чуть не по пояс и изо всех сил метнул головню вниз, во двор.
Воинских навыков он не потерял. Огненное пятно, описав в темноте точную параболу, исчезло в жерле бака с биогазом. На миг повисла тишина. Потом двор взорвался. Во все стороны полетели осколки плиток, выстилавших двор. В вечерней тьме поднялся огромный огненный столб с синим пламенем в центре.
С радостным воплем Фашналгид устремился через комнату к двери и широко ее распахнул. За дверью стоял молодой солдат, в нерешительности обернувшийся на взрыв, в ту сторону, откуда только что пришел. Фашналгид без промедления бросился на солдата с кулаками и сбил того с ног. Солдат кубарем покатился вниз по лестнице и без движения замер у ее подножия, видимо со сломанной шеей.
— Теперь придется бежать со всех ног, женщина, от этого зависят наши жизни, — крикнул Харбин Торес Лахл и схватил ее за руку.
— Лутерин... — прошептала она, но, слишком испуганная, чтобы попробовать что-то предпринять, покорно последовала за капитаном. Они выскочили на улицу. Внизу, во дворе царила паника. Газ продолжал гореть. Одимы, слишком юные, слишком старые или слишком толстые для того, чтобы отправиться в церковь, бегали по двору вместе с солдатами. Здесь же метался скот. Умный лейтенант пару раз пальнул в небо. Рабы кричали. Один из домов загорелся.
Обогнуть кучу-малу и выскользнуть за ворота не составило труда.
Как только они оказались на улице, Фашналгид пошел спокойным шагом и убрал шпагу, чтобы не привлекать внимания.
Они вошли на церковный двор.
Капитан толкнул женщину за контрфорс, задыхаясь от волнения. Внутри пели гимны богу Азоиаксику. От восторга Фашналгид больно схватил Торес за предплечье.
— Эти скопцы и здесь нас настигли... Даже в этом ледяном болоте...
— Отпустите меня. Мне больно.
— Отпущу, отпущу. А ты войдешь в церковь и позовешь Шокерандита. Скажи ему, что солдаты пытались схватить нас в доме его приятелей. На корабль нам больше дороги нет. Если он уже договорился насчет упряжки, то нужно ехать в Харнабхар как можно скорее. Иди и скажи это ему.
Он подтолкнул Торес в спину, чтобы та поторапливалась.
— Скажи ему, что они собираются нас повесить.
К тому времени, как Торес Лахл появилась на улице с Шокерандитом, вокруг прошло много народу, и не только мирных прохожих. Глядя на выбегающих с криками ужаса Одимов, Фашналгид спросил:
— Лутерин, ты уже договорился насчет упряжки? Мы можем уехать немедленно?
— Зачем ты разрушил дом Одимов? И это после того, что они сделали для нас? — разгневанно спросил Шокерандит, тоже с тревогой наблюдая за беспорядком.
— Не стоит так доверять Одимам. Они ведь купцы. А нам нужно уносить ноги. Армия ищет нас. Не забывай, твоя драгоценная Торес Лахл числится беглой рабыней. Ты знаешь, какое за это полагается наказание? Так что с упряжкой?
— Мы сможем получить упряжку в конторе, когда взойдет Беталикс. Что-то ты слишком быстро передумал... почему?
— И где нам придется прятаться до утра?
Шокерандит поразмыслил.
— У меня тут есть знакомый, друг отца, по имени Хернисарах. Он и его жена примут нас и спрячут до рассвета... Но мне нужно сходить к Одимам, попрощаться.
Фашналгид наставил на него толстый палец.
— Не вздумай сделать такую глупость. Тебя повесят. Там везде полно солдат. Но ты ведь ни при чем, верно?
— Ладно, безумец. Оставим перебранку, лучше скажи, отчего ты так внезапно изменил планы? Еще утром ты собирался отплыть в Кампаннлат.
Фашналгид улыбнулся.
— Предположим, мне внезапно захотелось приблизиться к Богу. Я решил отправиться с тобой и с твоей рабыней в Священный Харнабхар.
Глава 10 Мертвые не говорят о политике
В шестой день шестого теннера шестого малого года синод Церкви Грозного Мира собрался в Аскитоше.
Более мелкая церковная рыбешка почитала за счастье встречаться в задних комнатах дворца верховного священника. Встреча пятнадцати дигнитариев, составляющих синод, происходила в самом дворце. Они представляли как духовную, так и мирскую и военную ветви церковной организации. Тяготы конторской работы лежали на них тяжким грузом. Этим людям не разрешалось почивать на лаврах. И они не были расположены шутить.
Но человек остается человеком, и у каждого из пятнадцати были свои слабости. Один регулярно напивался, начиная с четырех часов дня. Кто-то прятал в своих покоях юных рабынь или рабов. Другие имели иные диковинные пристрастия и практиковали иные способы растления. Тем не менее большая их часть преданно служила церкви и отстаивала ее интересы. А поскольку в эти времена тяжело было найти хороших людей, эти пятнадцать слыли хорошими людьми.
Самым преданным из пятнадцати считался Чубсалид, уроженец Брибахра, взращенный святыми отцами в лоне церкви, ныне старший верховный священник Церкви Грозного Мира, полномочный представитель бога Азоиаксика на Гелликонии, бога, который существовал прежде жизни, стержня коловращения мира.
Самые внимательные духовные лица ни разу ни одним глазком не подглядели, чтобы рука Чубсалида подносила к его губам бутылку. Если у него и были какие-либо необычные сексуальные пристрастия, то они оставались тайной между ним и создателем. Если он когда-нибудь испытывал страх, гнев или печаль, то даже тень этих эмоций никогда не отражалась на его розовом лице. И он был умен.