Хуже всего: мы знали – или догадывались, – что апостольские христиане, которые получали учение Христа напрямую из его уст до того, как вмешались римляне, на самом деле бессмертны. Они обрели бессмертие через плазмат, описанный Жирным в трактате. Хотя в действительности апостольские христиане были убиты, плазмат укрылся в пещере Наг–Хаммади, а теперь вновь вернулся в наш мир. И он, прошу прощения за резкость, голоден как собака. Он жаждет возмездия. И уже начал мстить, воздействуя на сегодняшнее воплощение Империи, на имперское президентство Соединенных Штатов.
Я очень надеялся, что плазмат считает нас друзьями, что он не принимает нас за провокаторов.
– Где же спрятаться, – размышлял Кевин, – когда бессмертный плазмат, который знает все и уничтожает мир посредством его изменения, начнет искать тебя?
– Хорошо, что Шерри не дожила до того, чтобы услышать такое, – проговорил Жирный, всех нас поразив. – Я имею в виду, это поколебало бы ее веру.
Все расхохотались. Вера, поколебленная открытием, что тот, в кого верили, действительно существует, – парадокс набожности. Теологические взгляды Шерри застыли и закоснели, им некуда было развиваться. Нам пришлось бы утаить свое открытие. Неудивительно, что они с Жирным не могли жить вместе.
Встал вопрос: как войти в контакт с Эриком Лэмптоном, Линдой Лэмптон и сочинителем синхронической музыки, Мини? Очевидно, используя меня и мою дружбу – если это дружба – с Джемисоном.
– Дело за тобой, Фил, – сказал Кевин. – Под лежачий камень вода не течет. Позвони Джемисону и скажи ему… да все что угодно. У тебя голова варит, придумаешь. Скажешь, что написал обалденный сценарий и хочешь, чтобы Лэмптон прочел его.
– Назовешь его «Зебра», – добавил Жирный.
– Ладно, – сказал я. – Назову его «Зебра» или «Конская Задница», как скажете. Вы, конечно, понимаете, что это против профессиональной этики?
– Какая этика? – вопросил Кевин в свойственной ему манере. – Твоя этика – точь–в–точь как у Жирного. Никогда не была на первом месте.
– Вот что ты должен сделать, – сказал Жирный. – Покажи ему, что знаешь о гнозисе, открытом мне Зеброй, который появляется в «ВАЛИСе». Это его заинтригует. Я напишу несколько формулировок, полученных напрямую от Зебры.
Вскоре он подал мне листок.
18. Реальное время закончилось в 70–м году о. э. с падением Храма Иерусалимского. Оно снова началось в 1974 году о. э. Промежуточный период был высококачественной подделкой, интерполяцией, подражающей творению Разума. «Империя бессмертна», однако в 1974–м была послана шифровка, сигнализирующая о том, что Железный Век закончен. Шифровка состояла из двух слов: ЦАРЬ ФЕЛИКС, что означает Счастливый (или Справедливый) Царь.
19. Зашифрованное послание из двух слов ЦАРЬ ФЕЛИКС предназначалось не для людей, а для потомков Эхнатона, представителей трехглазой расы, тайно живущих среди нас.
Прочитав написанное, я задал вопрос:
– Полагаешь, я должен показать это Робину Джемисону?
– Мол, отрывок из сценария «Зебры», – посоветовал Кевин.
– Шифровка настоящая? – спросил я Жирного.
На лице его появилось загадочное выражение.
– Возможно.
– Это тайное послание из двух слов действительно существовало? – спросил Дэвид.
– В семьдесят четвертом, – кивнул Жирный. – В феврале. Криптографы армии США изучали–изучали его, но так и не поняли, о ком идет речь и что это значит.
– А ты откуда узнал? – поинтересовался я.
– Зебра ему сказала, – хмыкнул Кевин.
– Нет, – заявил Жирный, однако дальше объяснять не стал.
В киноиндустрии всегда имеешь дело с клерками, и никогда – с важными шишками. Однажды, будучи под кайфом, я пытался связаться с Кей Ленц, на которую запал после фильма «Бризи». Ее агент сразу же дал мне от ворот поворот. То же самое случилось, когда я хотел пробиться к Виктории Принципал, которая сейчас сама агент. На нее я тоже запал, но, когда начал дозваниваться на «Юниверсал», меня точно так же обломали.
В нынешнем случае, конечно, дело другое – у меня был адрес и телефон Робина Джемисона в Лондоне.
– Да, я вас помню, – раздался из трубки приветливый голос, когда я позвонил в Лондон. – Писатель–фантаст с юной невестой, как выразился в своей статье мистер Пурсер.
Я сообщил Джемисону об ударном сценарии под названием «Зебра», а потом сказал, что видел их сенсационный «ВАЛИС» и подумал, что Матушка Гусыня идеально подходит на главную роль – лучше, чем Роберт Редфорд, чью кандидатуру мы тоже обсуждали, поскольку сам он очень хотел бы сняться.
– Все, что я могу, – ответил Джемисон, – так это связаться с мистером Лэмптоном и дать ему ваш номер телефона в Штатах. Если Лэмптон заинтересуется, тогда он или его агент свяжутся с вами или вашим агентом.
Мы еще немного поболтали, и я повесил трубку с ощущением, что все впустую. Еще я ощутил легкий укол стыда за беззастенчивое вранье, хотя и знал, что это вскоре пройдет.
Является ли Эрик Лэмптон тем самым пятым Спасителем, которого ищет Жирный?
Странное дело, как реальность соотносится с нашими представлениями. Жирный был готов вскарабкаться на самую высокую гору в Тибете и найти там двухсотлетнего монаха, который объяснил бы ему: «Сын мой, все, что случилось, означает…» «Что время обращается в пространство», – сказал бы я. Но я ничего не сказал – мозговые цепи Жирного и так уже были перегружены информацией дальше некуда. Жирному требовался кто–то, на кого он мог бы эту информацию вывалить.
– Гусыня в Штатах? – спросил Кевин.
– Да, – ответил я, – если верить Джемисону.
– Ты не сказал ему о шифровке, – заметил Жирный.
Мы едва не испепелили его взглядами.
– Шифровка для Гусыни, – сказал Кевин. – Когда он позвонит.
– Когда… – эхом отозвался я.
– Ну пусть тогда твой агент свяжется с агентом Гусыни, – предложил Кевин.
Энтузиазм в нем теперь бурлил сильнее, чем в Жирном. В конце концов, ведь именно он обнаружил фильм «ВАЛИС» и втравил нас в это дело.
– Такого рода кино, – проговорил Дэвид, – изрядно всколыхнет болото. Наверное, Гусыня осторожничает.
– Ну, спасибо, – сказал Кевин.
– Я не нас имел в виду, – начал оправдываться Дэвид.
– Он прав, – кивнул я, вспомнив, какие письма иной раз получал по поводу своей писанины. – Вполне возможно, Гусыня предпочтет связаться с моим агентом. – И мысленно добавил: «Если он вообще захочет с нами связываться».
Его агент против моего агента. Этакий баланс разумов.
– Я займусь этим, – пообещал я.
Так случилось, что заниматься ничем не пришлось. Неделей позже я получил письмо от самого Матушки Гусыни, Эрика Лэмптона. В письме было одно слово – ЦАРЬ. А рядом знак вопроса и стрелочка, указывающая вправо.
Я чуть не обделался. Я задрожал. И приписал слово ФЕЛИКС. А потом отправил письмо обратно Матушке Гусыне.
Там был конверт с обратным адресом.
Сомнений в том, что все мы связаны друг с другом, не осталось.
* * *
Итак, человек, которому предназначалась шифровка из двух слов ЦАРЬ ФЕЛИКС – пятый Спаситель, который, если верить Зебре – или ВАЛИСу, – уже родился или родится очень скоро. Я был страшно напуган, когда получил письмо от Матушки Гусыни. И гадал, что почувствует Гусыня – Эрик Лэмптон и его жена Линда, – когда получат ответ с добавленным словом ФЕЛИКС. С правильно добавленным словом, именно так. Лишь одно–единственное слово из сотен тысяч английских слов могло подойти. Нет, не английских – латинских. В английском это имя, а в латинском просто слово.
Процветающий, счастливый, плодотворный… – латинское слово FELIX появляется даже в устах самого Бога, который в Книге Бытия говорит: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле». Вот где главный смысл слова felix , в этом Божьем приказе, отданном с любовью. Мы не просто должны жить, но должны быть счастливы и процветать.
FELIX. Плодоносный, плодотворный, изобильный, продуктивный. Словно все благородные сорта деревьев, чьи плоды подаются на изысканный стол. Приносящий удачу, служащий добрым предзнаменованием, благоприятный, благосклонный, благожелательный, процветающий, успешный. Благотворный. Более успешный в.
Последнее значение заинтересовало меня. «Более успешный в». Царь, который более успешен в… в чем? В свержении тирании темного царя, которого он заменяет своим собственным счастливым и легитимным правлением? В окончании века Черной Железной Тюрьмы и наступлении века Пальмового Сада под теплым солнцем Аравии? (Слово felix относится еще и к плодородным землям Аравии.)
После получения письма от Матушки Гусыни наша маленькая группа собралась на заседание.
– Жирный сгорает от нетерпения, – лаконично заявил Кевин.
У него тоже глаза горели от возбуждения и радости. Радости, которую разделяли все мы.
После получения письма от Матушки Гусыни наша маленькая группа собралась на заседание.
– Жирный сгорает от нетерпения, – лаконично заявил Кевин.
У него тоже глаза горели от возбуждения и радости. Радости, которую разделяли все мы.
– Вы со мной, – проговорил Жирный.
Мы сбросились на бутылку коньяка «Курвуазье Наполеон» и теперь сидели в квартире Жирного, согревая рюмки, потирая их ножки, словно это палочки для добывания огня, и чувствовали себя большими умниками.
Кевин протянул, не обращаясь ни к кому персонально:
– Любопытно будет, если сейчас проявятся люди в облегающей черной одежде и перестреляют нас. Из–за звонка Фила.
– Не выйдет, – проговорил я, подыгрывая Кевину. – Мы посадим Кевина в коридоре со шваброй в руках и посмотрим, осмелится ли кто–нибудь сунуться.
– Если и сунется, это ни о чем не говорит, – подхватил Дэвид. – Кевин у половины Санта–Аны в печенках сидит.
Три дня спустя в два часа ночи зазвонил телефон. Я еще не ложился, поскольку писал предисловие к сборнику рассказов, отобранному из всего, что я сочинил за двадцать пять лет. Я снял трубку и услышал, как мужской голос с легким британским акцентом произнес:
– Сколько вас?
– Кто это? – в замешательстве спросил я.
– Гусыня.
О Господи, подумал я; меня начала бить дрожь.
– Четверо, – проговорил я дрожащим голосом.
– Доброе предзнаменование, – сказал Эрик Лэмптон.
– Процветания?
Лэмптон рассмеялся:
– Нет, у царя с финансами не очень.
– Он… – Я не мог продолжать.
– Вивит. Кажется. Или вивет? – спросил Лэмптон. – В любом случае он жив. Надеюсь, вы счастливы слышать это. С латынью у меня не очень.
– Где? – спросил я.
– Где вы? Телефонный код 714.
– Санта–Ана. Графство Оранж.
– Рядом с Феррисом, – сказал Лэмптон. – Вы севернее его усадьбы–у–моря.
– Верно.
– Мы можем встретиться?
– Конечно, – сказал я, а голос в моей голове произнес: «Это все взаправду!»
– Можете прилететь ко мне? Все четверо? В Соному?
– О да, – сказал я.
– Летите в Окленд, оттуда удобнее добираться, чем из Сан–Франциско. Вы видели «ВАЛИС»?
– Несколько раз. – Мой голос все еще дрожал. – Мистер Лэмптон, в этом деле замешана временная дисфункция?
– Как может быть дисфункция в том, чего нет? – ответил он вопросом на вопрос. Потом помедлил. – Об этом вы не подумали.
– Нет, – признал я. – Позвольте сказать, что «ВАЛИС» – один из лучших фильмов, что мы когда–либо видели.
– Надеюсь когда–нибудь выпустить версию без купюр. Обязательно дам вам возможность увидеть. Мы не хотели купюр, но, сами понимаете… из практических соображений. Вы ведь писатель–фантаст? Вы знаете Томаса Диша?
– Да, – сказал я.
– Он очень хорош.
– Да.
Мне было приятно, что Лэмптон знаком с произведениями Диша. Хороший знак.
– В некотором смысле «ВАЛИС» – дерьмо, – продолжал Лэмптон. – Пришлось сделать его таким, чтобы прокатчики не отказались. Для любителей похрустеть поп–корном в зале. – Голос стал веселым, в нем появились музыкальные нотки. – Они думали, я буду петь. «Эй, человек со звезд, куда тебя несет?» Боюсь, я их разочаровал.
– Ну…
– Значит, увидимся. Адрес у вас есть, верно? В следующем месяце я уезжаю из Сономы, поэтому встретимся либо сейчас, либо уже в конце года. Мне нужно лететь в Британию, снять там телефильм. А еще концерты. Запись пластинки в Бербанке. Можем встретиться и там… как вы это называете? В Саутлэнде, на Южных Землях.
– Мы прилетим в Соному, – сказал я. – А другие есть? Кто связывался с вами?
– Люди Счастливого Царя? Поговорим при встрече, когда соберемся вместе: ваша группа, и Линда, и Мини. Вы в курсе, что Мини написал музыку к фильму?
– Да, – ответил я. – Синхроническую музыку.
– Он очень хорош. В его музыке многое. Вот только песен не пишет, говнюк. А я бы так хотел. Он бы писал чудные песни. Мои песни недурны, но я не Пол. – Он помедлил. – Я имею в виду Саймона.
– Могу я спросить? – проговорил я. – Где Он?
– О. Конечно, вы можете спросить. Но никто не собирается вам отвечать, пока мы не встретимся. Послание из двух слов не слишком много говорит о вас, не так ли? Хотя кое–что я уже выяснил. Вы сидели на наркоте, потом завязали. Знакомы с Тимом Лири…
– Только по телефону, – поправил я. – Один раз разговаривал с ним по телефону. Он был в Канаде с Джоном Ленноном и Полом Вильямсом – не певцом, писателем.
– Вас никогда не арестовывали? За наркотики?
– Никогда.
– В свое время вы были своего рода наркогуру для тинейджеров – где же?.. – ах да, в округе Марин. В вас даже стреляли.
– Не совсем так, – возразил я.
– Вы пишете весьма странные книги. Вы точно уверены, что никогда не подвергались аресту? Если такое случалось, мы не сможем встретиться.
– Уверен, – сказал я.
Лэмптон мягко, даже с некоторым удовольствием проговорил:
– Какое–то время вы были связаны с негритянскими террористами.
Я промолчал.
– Ваша жизнь – целое приключение, – заметил Лэмптон.
– Да, – сказал я.
Это и в самом деле так.
– Вы же сейчас не принимаете наркотики? – Лэмптон рассмеялся. – Снимаю вопрос. Мы знаем, что сейчас у вас все в порядке. Хорошо, Филип, я буду рад встретиться с вами и вашими друзьями. Кому из них… как это… кому был глас свыше?
– Информацией выстрелили в моего друга Жирного Лошадника.
– Но ведь это вы. «Филип» по–гречески значит «любитель лошадей», «Лошадник». «Жирный» – перевод немецкого слова «дик». Вы просто перевели свое имя.
Я промолчал.
– Могу я называть вас Жирным Лошадником? Так вам будет приятнее?
– Как скажете, – деревянным голосом проговорил я.
– Выражение из шестидесятых, – засмеялся Лэмптон. – Хорошо, Филип, думаю, мы узнали о вас достаточно. Кстати, поговорили и с вашим агентом, мистером Галеном – он показался нам весьма решительным и откровенным.
– Он молодчина, – сказал я.
– И явно понимает, куда ветер дует, как говорят в здешних краях. Вы издаетесь в «Даблдэй»?
– В «Бэнтаме».
– Когда вы приедете?
Я спросил:
– Как насчет нынешнего уик–энда?
– Очень хорошо. Вам понравится, не сомневайтесь. Все беды позади, не сомневайтесь, Филип. – Голос Лэмптона сделался серьезным. – Все позади, правда.
– Отлично.
Мое сердце заколотилось о грудную клетку.
– Не бойтесь, Филип, – мягко проговорил Лэмптон.
– Ладно, – сказал я.
– Вам через многое пришлось пройти. Девушка, которая умерла… теперь можно отпустить это. Все прошло. Понимаете?
– Да. Понимаю.
И я понял. Я надеялся, что понял; пытался понять, хотел понять.
– Вы не поняли. ОН здесь. Это правда. «Будда сидит в парке». Понимаете?
– Нет, – сказал я.
– Гаутама родился в огромном парке под названием Лумбини. Такая же история, как про Иисуса и Вифлеем. Вы знаете, что я имею в виду, не так ли?
Я кивнул, позабыв, что разговариваю по телефону.
– Он спал почти две тысячи лет, – продолжал Лэмптон. – Очень долго. А события шли своим чередом. Но… Впрочем, думаю, пока достаточно. Теперь он пробудился, вот в чем суть. Итак, Линда и я встретимся с вами вечером в пятницу или в субботу утром.
– Отлично, – согласился я. – Возможно, в пятницу вечером.
– Просто помните: Будда в парке. И постарайтесь быть счастливым.
Я спросил:
– Это он вернулся? Или пришел другой?
На другом конце провода повисла пауза.
– Я имею в виду…
– Я знаю, что вы имеете в виду. Видите ли, время не реально. Это снова он и в то же время – не он, другой. Существует много Будд, но в то же время только один. Ключ к пониманию – время. Когда вы слушаете пластинку во второй раз, играют ли второй раз музыканты? Если слушаете ее в пятидесятый раз, играют ли музыканты пятьдесят раз?
– Только один, – сказал я.
– Спасибо, – проговорил Лэмптон, и в трубке раздались короткие гудки.
Не каждый день такое увидишь, сказал я себе. То, о чем сообщил Гусыня.
К своему удивлению я понял, что перестал дрожать.
* * *
Такое было впечатление, что я дрожал всю свою жизнь, дрожал от какого–то хронического подспудного страха. Дрожал, бежал, попадал в неприятности, терял близких. Не человек, а персонаж из мультфильма. Наивного мультфильма начала тридцатых. Страх был первопричиной всего, что я делал.
Теперь страх умер, новости, которые я услышал, смели его прочь. Новости, вдруг осознал я, которые я мечтал услышать с самого начала. В некотором смысле я на свет–то появился, чтобы не упустить момент, когда они придут. Ни по какой иной причине.
Теперь я мог забыть о мертвой девушке. Сама вселенная в ее макрокосмических масштабах уняла горе. Рана исцелилась.