Рэнд опасалась, что внутри объективистского движения может наметиться раскол, поэтому стала особенно подозрительна по отношению к тем, кто говорил от ее имени. Даже студенческие клубы, которые, как грибы после дождя, возникли во множестве крупнейших колледжей и университетов страны, начали вызвать беспокойство Айн, поскольку они использовали ее имя без ее надзора. В 1965 Натан выпустил в «Новостях объективизма» выговор и предупреждение для студенческих организаций. Они и Рэнд были особенно обеспокоены названиями, которые выбирали эти клубы. Натан разъяснял, что если такие названия как «Студенческий клуб Айн Рэнд» были допустимы, то что-нибудь вроде «Общества Джона Голта» – нет. «Как вымышленный персонаж, Джон Голт является собственностью мисс Рэнд. Он не является общественным достоянием», – заявлял Бранден. Он также пояснил, каким должно быть самоопределение людей, восхищавшихся идеями Рэнд. Термин «объективизм» всегда тесно ассоциируется лишь с Рэнд и с ним самим, писал Бранден. Поэтому, «человек, который согласен с нашей философией, должен говорить о себе не как об объективисте, а как о последователе или приверженце объективизма». Более того, клубы, желавшие выпускать собственные печатные издания, должны были выражать свое согласие с объективизмом, но ясно давать понять, что они не являются официальными представителями этой философии. Натан заканчивал свое послание резкой критикой в адрес другой группы читателей Рэнд: «трусливых паразитов», которые пытались использовать объективизм для необъективистских целей. В эту категорию попадал любой, кто выступал в защиту политического анархизма или пытался вовлечь студентов ИНБ в волонтерские программы социалистского толка.
Наибольшее беспокойство у Рэнд вызывала деятельность так называемых «новых левых». Это движение постепенно разгоралось в кампусах, начавшись с нескольких студентов, протестовавших против обязательной для зачисления антикоммунистической клятвы верности. Оно набирало обороты, объединившись с движением за гражданские права. Вскоре объектом деятельности стали сами студенты – их права в кампусах, их место внутри университетской структуры. Позднее центральными проблемами стали война во Вьетнаме и призыв в армию. Рэнд однозначно высказалась против «новых левых» в эссе под названием «Кто наживается на студенческом бунте», которое было посвящено беспорядкам, устроенным в университете Беркли сторонниками Движения за свободу слова. Что характерно, в качестве источника неприятностей она указала современную философию. Согласно ее утверждениям, «человеком, ответственным за нынешнее состояние мира», был… Иммануил Кант, которого она считала «духовным отцом» лидера восставших студентов Беркли Марио Савио. Ее постоянное обличение «злодейств Канта» было одной из сумасбродных сторон объективизма – но также являлось и источником его притягательности, поскольку демонизация Канта говорила о серьезной интеллектуальности этого движения и его глубоком почтении к силе идей.
Антивоенные протесты стали для объективистов отличной возможностью начать практиковать то, к чему они призывали – и они охотно представляли себя как одинокий аванпост порядка и рациональности в море мистицизма и хаоса. При всем критическом отношении Рэнд к американской системе высшего образования, студенты-объективисты, все же, стремились отстоять академическую функцию университетов. Руководство по защите прав собственности утверждало, что он был создан для того, чтобы «работать в атмосфере ненасилия, которая необходима для прогресса в обучении», и предупреждал, что Колумбийский университет, являвшийся центром образования, находится под угрозой со стороны «толпы бородатых наркоманов-коммунистов». Протестующие из числа объективистов демонстрировали, что их намерения заключаются в первую очередь в том, чтобы учиться и получать знания, а не брать управление образовательными учреждениями под свой контроль. Объективисты выражали свое восхищение идеями, а не политическими программами (хотя в конечном итоге именно идеи и приводили к политическим переменам). Их версия восстания была принципиально схоластической: читать философию вместо того, чтобы захватывать здания.
Все же, студентам, причислявшим себя к объективистам, приходилось быть осторожными в том, как они использовали идеи Рэнд – иначе они рисковали навлечь на себя ее гнев. Однажды «Общество Айн Рэнд» из университета Вирджинии запланировало амбициозную трехдневную конференцию, с выступлениями ораторов, заседаниями дискуссионных групп, большим банкетом и несколькими коктейльными вечеринками. Желая заручиться благословением самой Рэнд и, возможно, получить от нее полезный совет, организаторы поделились с нею своими планами создать «интересный интеллектуальный опыт и яркое общественное событие». Вместо этого Рэнд обратила внимание на то, что на бланках, которые использовал клуб, была размещена цитата из клятвы Джона Голта. Ее адвокат направил в университет резкое письмо, предписывавшее удалить цитату, нарушавшую авторские права Айн Рэнд. Президент клуба, смущенный и опозоренный, лично отрезал нижние части у всех бланков, которые еще не были использованы.
Нападки Рэнд на университетские клубы были частью ее нарастающей нетерпимости по отношению к студентам ИНБ, которых она теперь регулярно разносила в пух и прах во время своих сессий вопросов и ответов. Изначально шанс лично услышать ответ от Рэнд был одним из главных факторов, привлекавших людей к Институту. В начале она была постоянной участницей занятий, проходивших в классах Нью-Йорка и время от времени читала лекции сама. Хоть Рэнд обычно и была щедра в своих ответах, общаясь с широкой аудиторией, студентам Брандена приходилось соответствовать более высоким стандартам. Любого, кто задавал ей неприемлемый или вызывающий вопрос, она могла выставить «человеком с низкой самооценкой» или заставить покинуть зал. В присутствии журналистов она назвала одного из спрашивающих «дешевым мошенником», а другому сказала: «Если вы не понимаете разницы между Соединенными Штатами и Россией, то вы заслуживаете того, чтобы ее узнать!» Это были драматические моменты, когда Рэнд выкрикивала гневные суждения, к вящему восторгу и аплодисментам публики. Однако столь пренебрежительное обращение с клиентами, заплатившими за посещения свои деньги, доставляло чрезвычайные неудобства Натану – и он начал отговаривать ее принимать участие в лекциях.
Всегда быстро приходившая в ярость, Рэнд теперь взрывалась регулярно. Она даже начала ругаться с Фрэнком. После того судьбоносного вечера, когда «Коллектив» экспериментировал с живописью, Фрэнк продолжил рисовать. Его работы были очень впечатляющими, а одна из его лучших картин, изображавшая небо, солнце и подвесной мост, в 1968 году украсила обложку переиздания «Источника». Но Айн запрещала Фрэнку продавать созданные им картины, заявляя, что она не перенесет расставания ни с одной из них. Когда она давала непрошенные советы по поводу его работы, он мог накричать на нее. Обществу людей ее круга Фрэнк предпочитал теперь компанию Лиги студентов-художников. Там он держался подчеркнуто скромно, никому не рассказывая о своей знаменитой жене. Но даже несмотря на это, он выделялся среди общей массы. Еще до того, как это стало модным, Фрэнк начал носить темно-синий плащ и наплечную сумку на ремне. Товарищи по Лиге описывали его как человека, «всегда выглядевшего очень шикарно и элегантно, не прикладывая к этому каких-то особых усилий». В 1967 они избрали его вице-президентом Лиги. Это выражение признательности совпало с концом его карьеры художника, оборванной телесным недугом. Пораженные неврологическим расстройством, к концу 1967 его руки тряслись настолько сильно, что он не мог больше рисовать. Бывший некогда игривым и остроумным, Фрэнк стал теперь резким и раздражительным. Он удалился в святилище своей студии, где пьянствовал дни напролет.
Помимо проблем с Фрэнком, Рэнд все больше беспокоило ослабление ее связи с Натаном. За исключением нескольких непродолжительных эпизодов, имевших место быть вскоре после публикации «Атланта», их отношения в течение многих лет носили исключительно платонический характер. Рэнд сама решила приостановить их роман, когда погрузилась в пучины своей депрессии. Теперь же, когда ее душевные силы восстановились, она захотела вдохнуть в эти отношения новую жизнь. Натан, однако, взирал на такую перспективу неохотно и без интереса. Он придумывал одно оправдание за другим: нежелание предавать Барбару, стресс, связанный с тем, что ему придется наставлять рога Фрэнку, большая занятость в ИНБ. Наиболее очевидное объяснение, впрочем, Натан от нее скрывал. Было же оно следующим: он влюбился в одну из своих студенток, двадцатитрехлетнюю модель по имени Патриция Галлисон.
Натан приметил Патрицию сразу, как только она появилась в учебном классе. Ослепительно прекрасная, как могли бы быть прекрасны Доминик Франкон или Дэгни Таггарт, Патриция, в то же самое время, была гораздо более легкомысленной, чем любая из героинь Рэнд. Беззаботная и веселая, она поддразнивала Натана по поводу его серьезного вида – хотя ее увлечение объективизмом было вполне искренним. Она завела роман с другим объективистом и пригласила О’Конноров и Бранденов на свою свадьбу, где Натану пришлось здорово понервничать, глядя на нее рядом с другим мужчиной. Скоро они с Патрицией начали встречаться наедине, под предлогом ее интереса к объективизму. Их разговоры в его офисе становились все более продолжительными. Вскоре отношения учителя и ученицы переросли в бурную сексуальную связь. Для объективистского движения это было взрывоопасным.
Не знавшая о новом увлечении Натана, но стремившаяся поддерживать объективистскую рациональность, Барбара попросила мужа разрешить ей возобновить отношения с бывшим бойфрендом, который теперь работал в Институте. Сперва Натан запретил ей это, но после смягчился. Новая санкционированная мужем связь Барбары заставила Бранденов признать, что на протяжении ряда лет их брак был не более чем пустым звуком. Они с самого начала не подходили друг другу и имели мало общего, кроме преклонения перед Рэнд. В 1965 они решили разойтись. Всего несколькими месяцами позже развелась со своим мужем и Патриция.
Всего этого было более чем достаточно, чтобы сделать Рэнд сварливой и несносной. Она наставляла Барбару и Натана по поводу каждого шага в их отношениях и являлась покровительницей их брака. То, что теперь они расставались, означало, что она ошибалась! Что еще более существенно: брак Бранденов, каким бы шатким он ни был, означал, что Натан занят женщиной, которая нравилась Рэнд и находилась у нее в подчинении – с Барбарой их секрет был в безопасности. Теперь Натан мог снова стать свободным мужчиной. И в этом случае он потерял бы возможность использовать единственное правдоподобное оправдание, чтобы объяснять свое нежелание возобновлять отношения с Рэнд. Айн переживала, что ее самый глубокий страх стал реальностью: Натан больше не любит ее. Она все еще была его кумиром, но более не являлась его возлюбленной.
После расставания с Барбарой, Натан предпринял неуклюжую попытку сделать Патрицию частью своей общественной жизни, хотя их любовная связь оставалась секретом для остальных. Он рассказал девушке о своем прошлом с Рэнд, стребовав с нее клятву молчать. Натан догадывался, что если Рэнд узнает о его новой интрижке, то изгонит его навсегда. Но все же позволял себе питать робкую надежду, что если Айн сперва познакомится с Патрицией, то ей не будет так больно, когда их отношения выплывут на свет. Он начал упоминать имя своей любовницы в разговорах и регулярно приглашал ее на собрания «Коллектива».
Сперва Рэнд не заподозрила в Патриции свою соперницу. Та стала видной участницей «Младшего Коллектива», благодаря своему эффектному внешнему виду и пытливому интересу к философии Рэнд. На объективистском показе мод она потрясла аудиторию, представ в гламурном подвенечном платье. Следуя наставлениям Натана, Патриция стала пытаться завязать дружбу с Рэнд. Она была учтивой и обходительной, сообщая ей в письме: «Когда я прочитала ваши книги “Источник” и “Атлант расправил плечи”, когда я впервые увидела вас, когда сейчас я думаю о вас и вижу вас – моя голова всегда почтительно склоняется». Когда Патриция решила стать актрисой, она взяла себе псевдоним «Патриция Уинанд», взяв фамилию из «Источника». Рэнд тепло относилась к Патриции и восхищалась ее красотой. Она просила девушку помочь ей с макияжем перед телешоу, а однажды даже попросила у актрисы одну из ее фотографий, которую хранила у себя в ящике стола. Но она не могла понять, почему Натан так часто упоминает Патрицию в их личных разговорах.
Покуда эти страсти потихоньку закипали под крышкой, объективистское движение продолжало стремительно расти. В 1966 Айн и Натан сменили формат своего издания на журнальный, а его название – на «Объективист». Количество подписчиков тем временем увеличилось до двухсот тысяч. Журнал отражал растущий интерес Рэнд к философии, что демонстрировал ряд статей под общим названием «Введение в объективистскую эпистемологию», которые были впоследствии выпущены в формате книги. Самые лояльные из ее учеников в течение долгого времени считали эту книгу лучшим из произведений Рэнд. Однако вскоре она стала намного более известна как политическая фигура, нежели как философ.
В 1966 году Рэнд добавила к линейке своих нехудожественных произведений книгу «Капитализм. Неизвестный идеал», являвшую собой сборник речей и ранее опубликованных статей. Помимо работ Рэнд и Натана Брандена, в книгу также были включены эссе Алана Гринспена и Роберта Гессена. Рэнд назвала этот сборник «нехудожественным дополнением к “Атланту”, который являлся необходимой надстройкой к ее более ранней работе». Это произведение должно было дать читателям более детальное и ясное представление о ее философии. Первая часть, «Теория и история», затрагивала экономические вопросы – такие, как монополия, регулирование деятельности авиалиний и закон об авторском праве. В блок, озаглавленный «Текущее положение» вошли мысли Рэнд о современных политических проблемах. Теперь в ее активе было равное количество опубликованных художественных и нехудожественных работ, но внешний мир все еще не проявлял к ней должного уважения как к философу. Негативные рецензии на книгу в американской прессе игнорировали растущее влияние объективизма – но вместе с тем они обозначали границы привлекательности идей Рэнд. Она потерпела крах в своем стремлении потрясти основы мироздания – однако их хранители не замечали, что за воротами она вдохновляет к действию поднимающее голову поколение политизированной молодежи.
Вскоре ключевым моментом объективистского мировоззрения стал протест против военного призыва – даже несмотря на то, что Рэнд активно обличала активистов подобного протеста. Она не одобряла действия тех, кто публично высказывался против призыва, заявляя: «Человек не сможет остановить вихрь, если бросится в него». Ее позиция выглядела противоречивой: против мобилизации, против войны, и против протестующих тоже. Но у этого было достаточно простое объяснение. Воспитанная в высоких традициях европейского общества, Рэнд на физиологическом уровне не могла мириться с беспорядком в рядах протестующих богемных студентов. Их громкие лозунги, социалистская риторика и уличные акции давили ей на больную мозоль, напоминая о большевиках. Объективисты вместо всего этого призывали бороться против призыва легальными методами. Личный адвокат Рэнд, Генри Марк Хольцер, начал представлять интересы клиентов, которые подверглись мобилизации. Он и еще несколько объективистов начали ездить по городам с выступлениями, в процессе которых озвучивали объективистские аргументы против призыва, представляя его как нарушение прав человека.
Критический настрой Рэнд по отношению к мобилизации закрепил ее популярность в студенческой среде и еще больше отдалил от консерваторов. Вьетнамская война очень быстро сделала различия между либертарианцами и консерваторами предельно видимыми и ощутимыми. Консерваторы рассматривали эту войну как важную часть мировой борьбы против коммунизма и настаивали, что она должна вестись более энергично. Либертарианцы, напротив, сомневались в том, что эта война соответствует интересам США – и, как и Рэнд, они видели в призыве неприемлемое нарушение прав личности. В 1966 профессора Чикагского университета созвали конференцию, чтобы обсудить проблему воинской повинности. Многие либертарианцы, включая экономиста Милтона Фридмана, выдвинули обоснованные аргументы против призыва. Рэнд озвучивала схожие идеи своим последователям из студенческой среды. Один из ее юных последователей вспоминал: «Не нужно было цепляться за антикварный буржуазный балласт вроде уважения к старшим, поддержки заведомо проигрышной войны или воздержания от секса до брака. Вместо этого можно было встать на сторону свободы, весело и задорно воскликнув: “Убирайтесь к дьяволу с моего пути!”, процитировав триумфальные слова Джона Голта». Участие в президентской кампании Голдуотера 1964 года дало Рэнд первый всплеск популярности среди консервативно настроенной молодежи. Теперь ее протест против мобилизации принес вторую волну энтузиазма по отношению к ее идеям.
Так что, покуда во внутреннем кругу Рэнд кипели шекспировские страсти, популярность объективизма в Нью-Йорке достигла уровня лихорадки. В 1967 году Институт Натаниэля Брандена с большой помпой подписал договор аренды сроком на пятьдесят лет нескольких офисов в Эмпайр-Стейт-Билдинг, на тот момент – самом высоком здании мира. Даже несмотря на то, что эти офисы располагались в подвальном помещении небоскреба, это, все же, был идеальный адрес для любой организации, претендовавшей на серьезный статус. В число арендованных помещений входил также конференц-зал, идеально подходивший для масштабных лекций, кинопоказов, перфомансов и танцев, которые также стали частью повседневной жизни Института. Нью-Йоркское подразделение организовывало объективистские бейсбольные турниры, выставки, концерты, ежегодный бал и даже объективистский европейский тур. Во многом эта общественная деятельность проистекала из запросов студенчества, но также она была связана с мнением Рэнд, что ее окружает «мертвая культура». Для объективистов было аксиомой, что им приходится жить в эпоху кризиса искусства, а интересы и ценности окружающего мира ни в чем не совпадают с их интересами и ценностями. Это наиболее ярко проявлялось в приверженности Рэнд романтическому искусству и ее нападках на современное искусство, литературу и кино. Поскольку мейнстрим не содержал в себе ничего, что могло бы представлять ценность для объективистов, было необходимо создать собственный альтернативный мир, в котором студенты ИНБ могли бы найти удовлетворение своих культурных потребностей. Новые направления деятельности Института были залогом прочности и силы вселенной, которую мастерила Рэнд. Немногие заметили, что Натан на два месяца уехал в Калифорнию, чтобы лично преподавать курс основных принципов объективизма в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе.