Пограничный вертолет приземлился чуть выше места перестрелки. Тревожная группа с собакой на поводке бросилась к убитым. Старший немедленно передал информацию о ЧП на заставу. Через несколько минут в пограничном районе была объявлена тревога.
* * *— В трех метрах справа от кровяного пятна обнаружены гильзы автоматные, калибра пять сорок пять, в количестве двенадцати штук…
— Вот еще две, товарищ майор, под снегом были, — сказал один из рыщущих вокруг солдатиков и показал пальцем — где именно.
— В количестве четырнадцати штук, — повторил Алиев в крохотный цифровой диктофон.
Ему нравилось работать с военными — всегда под рукой есть люди, техника, транспорт, словом — все, что нужно. Вот и сейчас — место происшествия оцеплено, мышь не проскользнет… Правда, на такой высоте даже мыши не водятся, не то что любопытная публика. И понятых тут днем с огнем не найдешь, а у него вот, пожалуйста, два солдатика стоят, чуть ли не по стойке «смирно». Выполняют инструктаж: поедают его глазами, чтобы потом, в суде, если возникнут сомнения, подтвердить все, что происходило на осмотре. Хотя до суда в данном случае не дойдет…
— В пяти метрах впереди, в положении на спине, лежит человек в военной форме с погонами сержанта, в середине лба круглое отверстие с потеками крови в правую сторону…
— Гры-гры-ы, — солдатик-понятой отбежал в сторону, его стошнило.
Молодой еще, непривычный… Следователь вспомнил свой первый выезд: подорвавшийся на фугасе, сгоревший «УАЗ», обгорелые куски двух трупов среди разбросанных взрывом спелых груш, которые командированные милиционеры везли своим сослуживцам… Тогда он тоже с трудом сдерживался и еле-еле дописал протокол. А бойцы охраны выбрали груши почище и с аппетитом ели. Потом он тоже привык…
— Извините, товарищ майор, — солдатик вернулся, вытирая рот рукавом бушлата.
Бушлаты на вате или на синтепоне, в них тепло, а он в форменном плаще, не догадался одеться основательней — лето ведь! А тут кругом снег и продувает насквозь… Но надо держаться, делать вид, что ему все нипочем, как подобает руководителю следственно-оперативной группы УФСБ, старшему на месте осмотра! Ему подчинен взрывотехник, который уже отработал свое: обследовал трупы на предмет обнаружения взрывных устройств, получил отрицательный результат и с облегчением курит в стороне. Подчинен эксперт-криминалист, фотографирующий убитых пограничников, оружие, следы, пятна крови и обстановку вокруг, подчинен оперуполномоченный Соколов, отправившийся к трупу преступника в поисках информации для розыска, подчинен судмедэксперт, наговаривающий в подставленный диктофон свою часть протокола, от которой понятой кривится и сдерживает рвотный рефлекс:
— Три пулевых ранения в правой части груди, два слепых и одно сквозное…
Десяток солдат и два офицера следователю не подчинены, но приданы для обеспечения, а следовательно, тоже должны выполнять его распоряжения. Майор поежился. И подчиненные, и приданные — все в теплых бушлатах, ему тоже предлагали, а он сдуру отказался…
Осмотр убитых пограничников заканчивался. Алиев зафиксировал на диктофон характер ранений, состояние оружия: сержант успел выпустить очередь, а рядовые даже не привели автоматы в боевую готовность — один успел снять предохранитель, а второй и этого не сделал…
Снизу, по утоптанной тропинке поднялся капитан Соколов в форменном бушлате поверх штатского костюма.
— Ну, что там? — поинтересовался следователь. — Объектов много?
Его уже бил озноб. Сейчас бы в вертолет да в тепло, а придется осматривать еще одну площадку… Хоть бы там было поменьше работы…
— Только труп, без левой руки, — деловито сообщил оперативник. — Видно, барс откусил… Там следы рядом…
— Барс, говоришь? — скептически спросил Алиев. Следователи всегда критически оценивают информацию оперов. — А откуда тогда здесь кровь? И вон, кровяная цепочка вниз тянется…
— И что тут особенного? — невозмутимо ответил капитан. — Здесь его ранили в руку, а там барс ее отъел…
— Ладно, сейчас посмотрим… — Алиев повернулся к судмедэксперту и криминалисту: — Василий Петрович, Сулейман, пошли вниз. И понятые тоже.
Заметив движение следственной группы, к ним подбежал старший лейтенант — замкомандира заставы.
— Товарищ майор, можно тела грузить?
— Можно, — кивнул Алиев. И неожиданно для себя раздраженно выкрикнул: — И дайте, наконец, бушлат! А то придется другого следака вызывать — мой труп осматривать! Предупреждать надо, где предстоит работать!
Члены СОГ пошли вниз, как будто их вели пятна крови, зловещими цветами расцветшие на горном снегу. Некоторые, несмотря на многочисленные предупреждения Алиева, были уже затоптаны. Это оборотная сторона множества помощников. Впрочем, не страшно: на фотографиях будет ясно видно направление и расположение кровавых следов, а сколько их: сто пятьдесят или сто тридцать — роли не играет.
Через несколько сот метров, на валуне у обочины, они обнаружили обильные багровые потеки. И под ним образовалось изрядное красное пятно на подтаявшем снегу. Эксперт-криминалист сделал снимки, Алиев надиктовал увиденную картину на диктофон. И в теплом бушлате он не согрелся: промерзший организм никак не мог прийти в норму. Быстрей бы закончить, выпить немного водки да в баню, пропариться до костей… Но, несмотря на нерабочие мысли, окровавленный камень навел его на определенные размышления, хотя высказывать их вслух он не торопился.
Пройдя дальше, почти сразу нашли оброненный автомат АКС-74У, через десяток метров — нож, а потом и лежащий на боку труп неизвестного.
— Вот, видите, а вы не верили, — слегка обиженно сказал Соколов.
У трупа действительно не было левой руки, и вокруг действительно имелись следы огромной кошки.
— Сними отпечатки пальцев, Сулейман! — распорядился Алиев. — А что это у него во рту?
Василий Петрович нагнулся.
— Шоколад «Аленка». Прямо в обертке ел…
Майор кивнул. Ситуация предельно понятная: нарушитель границы расстрелял пограничный наряд, но ответным огнем был смертельно ранен. Надо только задокументировать все надлежащим образом: назначить экспертизы, установить, что наряд расстрелян из оружия нарушителя, а он — из оружия пограничников, и прекратить уголовное дело в связи со смертью виновного… Ну еще, конечно, допросить командиров и сослуживцев погибших об обстановке в зоне ответственности заставы в предыдущие дни, обстоятельствах инструктажа и выхода наряда на охрану границы. И обязательно установить личность убитого…
— Что там с отпечатками, Сулейман? Что-то ты долго возишься!
Криминалист с недоумением рассматривал то испачканные черной краской пальцы убитого, то бланк дактокарты со слепыми черными овалами.
— У него нет отпечатков, — растерянно произнес он. — Совершенно гладкие пальцы. Не знаю, как такое возможно… В моей практике это впервые!
— Разберемся! — сказал Алиев, как будто для него это было самым обычным делом. — Что у вас, доктор?
— Похоже, смерть наступила от острой кровопотери, вызванной травматической ампутацией левой верхней конечности трупа, произведенной режущим предметом с бритвенной заточкой клинка, — продиктовал Василий Петрович, а Алиев повторил его слова в крохотный микрофон.
— Вот тебе и «барс отъел»! — Выключив диктофон, он повернулся к Соколову: — Он сам отрезал себе руку, чтобы не мешала. На том окровавленном камне…
— А куда же тогда делась рука-то? — спросил оперативник.
* * *Тяжело взмахивая крыльями, орел летел над пологим склоном. Человеческая рука была тяжелой, она сковывала движения и тянула вниз, он медленно, но верно терял высоту, но стервятники никогда не бросают свою добычу. Склон поднялся и перешел в вершину, на гладком зеленом ковре шевелились беспорядочно рассыпанные серые шарики — там паслись овцы. У каждой отары есть пастух. Старый Омар издалека заметил низко летящую птицу, сначала показалось, что она ранена, но потом он рассмотрел, что орел тащит что-то тяжелое. Что это может быть? Неужели где-то схватил ягненка?! Обнаглеет, так и младенца утащит!
Он вскинул двустволку.
Бах! Бах!
Выстрелы гулко прокатились меж горных хребтов, волчья картечь со свистом ушла в небо. Основной заряд просвистел чуть левее, упруго колыхнув воздух, но один свинцовый шарик пробил крыло. Орел шарахнулся в сторону и разжал когти, выпустив чуть не погубивший его груз. Крыло болело, но слушалось, и он продолжил свой полет, надеясь дотянуть — до гнезда оставалось уже немного.
А Омар пустил на поиски собаку и через несколько минут с ужасом рассматривал принесенную ею добычу. Это была человеческая рука, отрезанная чуть ниже локтя. На запястье тикали массивные часы, явно не российского производства.
А Омар пустил на поиски собаку и через несколько минут с ужасом рассматривал принесенную ею добычу. Это была человеческая рука, отрезанная чуть ниже локтя. На запястье тикали массивные часы, явно не российского производства.
* * *— Я заночую на заставе, допрошу свидетелей, — перекрикивая гул двигателей, говорил Алиев оперативнику. — Проследи, чтобы трупы доставили в морг, вещдоки спрячь в сейф, напиши рапорт…
— Когда я успею, уже девять вечера! — недовольно ответил тот. — Я имею право переночевать дома?
— Имеешь, — меланхолично кивнул следователь. — Тогда трупы и вещдоки забери домой. А я вернусь завтра в полдень…
— Вот так всегда! — буркнул Соколов. Он с самого начала знал, что спать придется лечь только под утро. Если вообще придется. Трупы никуда не денешь…
Посадочная площадка находилась на территории части — за плацем. Не успел вертолет коснуться земли, как к нему подбежал начальник заставы — русский капитан лет тридцати с красным от ветра лицом.
«Еременко Виктор Алексеевич», — профессионально вспомнил Алиев. Несколько раз они встречались по служебным делам, и капитан произвел на него хорошее впечатление. Они были ровесниками, и, как показалось майору, это впечатление было взаимным.
«Сейчас пригласит к себе в гости, а там уже стол, хороший дербентский коньяк, может, и баня», — размечтался уставший следователь. Здесь было тепло, но он так и не согрелся: казалось, что это ледяное оцепенение не пройдет уже никогда.
Но Еременко встретил гостя прохладно: озабоченно, без обычной в таких случаях улыбки, пожал руку и занялся текущими делами: выслушал доклад заместителя, отправил в столовую рядовых, проводил тоскливым взглядом улетающий вертолет.
— Где тела наших ребят, Артур Михайлович? — хмуро спросил он. И следователь догадался, что у начальника неприятности. Только пока не понял — какие.
— В Махачкалу отправил, в морг, — ответил майор. — А что такое?
— Пришли их родственники. Требуют немедленно выдать. Обычай требует хоронить умерших до захода солнца…
— Так солнце давно зашло!
Капитан вздохнул.
— Так они давно и требуют…
— А как узнали?
— В горах выстрелы разносятся далеко. И плохие новости — тоже… Что им ответить?
Алиев развел руками.
— Нужно провести вскрытие, извлечь пули, составить акты… Так что дня через три…
— Они просто так не уйдут! — мрачно сказал начальник. — Я им все это говорил. Они такого не понимают… Что же делать?
— А давайте, я с ними поговорю, — внезапно предложил майор. — Я специально изучал обычаи…
— Правда?! — просветлел лицом капитан. — Да я… Да мы… Будем должниками!
В сопровождении начальника и заместителя, следователь прошел к воротам. За ними, в свете прожекторов, стояли четыре «Нивы» и толпились полтора десятка суровых, агрессивно настроенных мужчин, которые возбужденно переговаривались между собой по-аварски. Алиев тоже был аварцем. Он поздоровался на родном языке, и тут же со всех сторон на него обрушился шквал вопросов, упреков, обвинений. Смысл их сводился к тому, что если русский начальник не знает вековых обычаев, то уж он, земляк, должен понимать нужды своих единоверцев.
— Кто старший, уважаемые земляки? — очень вежливо, как и положено, поинтересовался майор.
— Вот, Газимагомед. — Ему указали на кряжистого мужчину с седой бородой. Он был в коротком поношенном пальто и в каракулевой папахе. Волевое лицо сковало выражение скорби.
— Уважаемый Газимагомед, что говорят наши адаты о похоронах погибшего? — подчеркнуто почтительно спросил Алиев.
Он знал: очень важно не только ЧТО говоришь, но и КАК говоришь. Он знал, что общая национальность и язык дают ему преимущество, а майорские погоны сглаживают молодость и если не делают его равным с аксакалом, то заметно приближают к нему. И он знал, что от этого разговора многое зависит. В горах неосторожное слово или необдуманный поступок могут вызвать большой пожар…
Вопрос удивил старейшину. Он ожидал ссылок на закон, на интересы следствия, которые в данном случае не имели никакого значения. Но чтобы официальное лицо обратилось к адатам…
— Это все знают! — Он махнул рукой. — Мертвых хоронят в тот же день до захода солнца!
Алиев кивнул:
— Вы правы, уважаемый Газимагомед. Это общее правило. Но из него есть исключения…
Суровые мужчины подошли ближе, сгрудились вокруг и внимательно слушали.
— Что за исключения? Не знаю никаких исключений! — отрезал Газимагомед и обернулся к остальным, будто хотел заручиться поддержкой.
— А исключение состоит в том, что если смерть наступила после трех часов дня, то срок переносится на сутки. А ваши уважаемые родственники убиты после трех, — соврал он. — Так что они должны быть преданы земле до завтрашнего захода солнца!
Мужчины оживленно зашумели.
— Никогда такого не слышал…
— Майор же не с потолка взял…
— Откуда он знает, он что, изучал адаты?
— Наверное, изучал…
— Помню, однажды мулла такое говорил…
— Я изучал адаты, — как можно увереннее сказал Алиев. — И Коран изучал. Если не верите мне, спросите у муллы!
Газимагомед сделал знак и отошел в сторону. Родственники пошли за ним. Алиев остался у ворот и наблюдал, как мужчины что-то оживленно обсуждали, спорили, размахивали руками. Но накал страстей постепенно снижался. Дело явно шло к примирению. Все прекрасно понимали: солнце давно зашло, наступила ночь и время назад не повернуть. Разумные слова майора, его доводы, основанные не на придуманном законе, а на родовых обычаях, позволяли «сохранить лицо» и с честью выйти из ситуации, развитие которой ничего хорошего не сулило.
Наконец, успокоившиеся мужчины вернулись к воротам.
— Мы верим тебе, майор! — сказал Газимагомед. — Мы останемся здесь на всю ночь. А утром заберем тела…
— Не совсем так, уважаемый Газимагомед, — мягко сказал Алиев. — Здесь нет ваших родственников, их отправили в город. Завтра, в Махачкале, в двенадцать часов вы сможете забрать тела…
Мужчины снова возбужденно зашумели. Но Газимагомед поднял руку, и все смолкли.
— Какой шакал лишил жизни наших детей? Мы должны знать его имя!
— Он мертв, — сказал майор. — Кровная месть не нужна. Ваши дети отмщены…
Лицо старейшины просветлело, он воздел руки к ночному небу и повернулся к односельчанам:
— Они убили его! Наши герои отомстили сами за себя, как подобает настоящим мужчинам!
И снова обратился к следователю за подтверждением:
— Наши дети поступили как мужчины? Это правда?
— Правда! — не моргнув глазом, подтвердил майор. — Чистая правда!
Через несколько минут захлопали дверцы машин, взревели старенькие моторы, и площадка перед воротами заставы опустела. Алиев снял фуражку и вытер вспотевший лоб. Этот жест синхронно повторили капитан Еременко и его заместитель. У них как гора с плеч свалилась.
— Молодец, Михайлович! — Начальник от души хлопнул майора по плечу, тот чуть не присел. — Я кое-что разобрал. Ты что, правда адаты изучал?
— Конечно. Современный терроризм часто замешан на религии, зачастую искаженной. Поэтому нам надо знать все обычаи и религиозные нормы. Для профилактики и вообще…
— Молодец! — повторил капитан. — Пойдем ко мне, ты мой гость! Поужинаем, дербентского коньяка выпьем, да и банька у меня стынет…
И тут Алиев ощутил, что ледяное оцепенение, сковывавшее его тело и душу, исчезло. Осталась только смертельная усталость. И потребность в лекарственном коньяке отпала сама собой, а любителем выпить просто так он никогда не был. Однако долг гостя — не менее обязательное бремя, чем долг хозяина, да и помянуть погибших — святое дело…
Но перед тем как окунуться в водоворот кавказского гостеприимства, он закончил сегодняшние дела: связался по рации с Соколовым, приказал с утра вызвать судмедэксперта и закончить процедуры вскрытия к полудню, отдал диктофон на расшифровку усердному штабисту, распорядившись, чтобы протокол был напечатан к рассвету, и попросил заместителя начальника собрать утром пять — семь человек, которых надо допросить в качестве свидетелей. И только сев за стол, следователь расслабился и перевел дух. В принципе, на этом основная часть работы завершалась, и уголовное дело должно было покатиться к прекращению. Но майор ошибся — дело приняло совсем другой оборот.
* * *Вика Воробьева в очередной раз убежала из дома. Коротко стриженная девочка со слабым зрением ушла во вторник, за день до своего семнадцатилетия. Она и раньше уходила, Иван Петрович кружил по всему городу, расспрашивал таксистов, благо, все были знакомыми, и, как правило, находил: то в интернет-кафе, то на вокзале, то в парке у фонтана… Но в последний раз поиски не увенчались успехом: Вику полиция сняла с автобуса уже в Подмосковье… После этого супругов Воробьевых вызвали на комиссию при районной администрации и оштрафовали «за допущенную безнадзорность несовершеннолетнего ребенка»…