Он ругательски ругал себя за то, что никогда раньше не интересовался русалками. Ведь есть же фильмы, книги… Правда, у тех, что попадались ему раньше, были сплошь зубодробительные названия — «Глубоководный изолят» или что-то вроде того. А теперь он спрашивает глупости, и она над ним смеется…
Отчаявшись поразить девушку красноречием, Виталик свесился за борт и смотрел, как она танцует. Как носится в глубине, будто зеленоватая комета, в шлейфе фосфоресцирующих пузырьков…
Он никогда раньше не слышал, как поют под водой.
* * *— Сегодня ночью отдыхаешь, — сказал управляющий.
Виталик удивился. Он привык отсыпаться днем, в жару, в сиесту. Ему нравились ночные прогулки. Но самое главное — сегодня он решил наконец, что выберется из лодки и будет плавать с ней.
— Почему? — спросил он, глядя в серо-голубые, с прищуром глаза управляющего.
— Потому что у тебя получка, — управляющий положил на стол белый конверт. — Иди, гуди.
— Это мне?
— Тебе. Премия.
Виталик взял конверт в руки. Приятная тяжесть денег. Честно заработанных денег. Пьянит.
— Спасибо…
— Завтра днем тоже можешь не приходить. Гуляй.
Виталик вышел из администраторской.
Пачка денег в кармане. Полная свобода. Набережная, залитая огнями, гремящая музыкой, кафе, рестораны, казино, бильярд, игровые автоматы и девчонки, девчонки, табуны загорелых, в коротких юбчонках, в прозрачных маечках, веселых, хороших…
Виталик оглянулся на море.
Полный штиль. Крохотные мягкие волны. Розовое облако, подсвеченное солнцем, отражалось в блестящем мокром песке.
* * *В шесть утра мобильный телефон, который Эрвин клал к себе на тумбочку вместо будильника, заиграл бравурный марш. Велька проснулась моментально. Не пошевелилась, ничем себя не выдала — продолжала лежать на боку, подложив ладонь под щеку. Только ресницы дрогнули едва заметно.
— Алло, — Эрвин босиком прошел из спальни на кухню. — Я слушаю.
— Господин Эрвин Фролов?
Голос невозможно было не узнать, хотя звучал он тускло и очень устало.
— Да, — сказал Эрвин, зачем-то оглянувшись на дверь спальни.
— Я получил ваше последнее послание.
Эрвин глубоко вздохнул. Прокушенная рука, упавший в песок шуруп… фары в спину… Все это было не зря. Не зря.
— Она все-таки принесла вам…
— Мы можем встретиться?
— Нет, — Эрвин сглотнул. — За мной следят.
— Понимаю.
— Не понимаете. Не понимаете до конца. Я больше не могу отстаивать ваши интересы — ни как журналист, ни как частное лицо… Погодите, дайте мне сказать! Я верю, что вы пытаетесь их удержать. Может быть, наказываете. Может быть, запираете. Но пока живет этот миф, они будут нарушать запрет и плыть к берегу. Вы меня слышите?
— «Соль»… Эта книга? Андерсон?
— Да.
Тишина. Далекий шум воды.
— Возможно, вы правы, господин Фролов.
— Я не просто прав. Это единственное спасение для ваших девочек.
— Не давать им читать…
— Не в том дело! Книгу могут забыть, но информационный фантом останется. Будто живое существо, состоящее из обрывков слов и фраз, подростковых прыщей, болтовни, писем, демонстративного протеста, тоски, возбуждения… Анекдотов, признаний, слез… смеха… Это передается, как зараза, воздушно-капельным путем. Я фигурально выражаюсь, вы понимаете.
Дверь в спальню приоткрылась сквозняком. Эрвин увидел, что Велька все еще лежит в постели, притворяясь спящей.
— Вы можете показывать своим девочкам тех несчастных, которые вернулись. Они будут говорить правду. Они будут кричать, как их продавали, как их накачивали наркотиками в публичных домах, как их били. Кто-то поверит и ужаснется. Кто-то поверит, но забудет. А многие — ничего не поделаешь — так и останутся в убеждении, что все плохое на свете случается не с ними! Вы меня слышите?
— Да.
Велька на кровати пошевелилась. Натянула повыше одеяло. Эрвин прикрыл дверь в спальню.
— Справиться с мифом сможет только другой миф! Столь же талантливый и яркий, равной или большей силы. На дне, среди ваших, были авторы… помню, лет пять назад какой-то парень сочинял миниатюры. Его даже издавали на бумаге, я нашел в городской библиотеке его книгу… Помогите себе сами! Нужен миф. Нужен образ, который навсегда отвратил бы русалок от берега, от двуногих мужчин, от романтической любви.
Тишина. Отдаленный звук прибоя.
— Сами вы не можете взяться…
— Я не смогу.
— Я назначу вознаграждение. Вы станете богачом, господин Фролов.
— Я не смогу! Такие вещи не лепятся на заказ. Я стараюсь. Но я… Эрвин замолчал. Воздуха в груди не осталось совсем, а вдохнуть не получалось. В тишине прошла минута, другая…
— Господин Фролов, мы ценим ваши усилия… Прощайте.
* * *— Чего ты ко мне пристал?
Артур сидел в оранжевой лодке с белым номером «63». Над его головой плескался на ветру свежий, яркий тент. Артур дежурил в центральном секторе пляжа, а Виталик оставил свой пост в восточном секторе, чтобы наконец-то поговорить.
Все было по-прежнему. Палило солнце, прыгали блики. Белый песчаный пляж казался коричневым от многих загорелых тел. В прибое кувыркались пляжницы топлес.
— Ты дурак, Виталя? Отправляйся в свой сектор!
— Никуда не поеду, пока не расскажешь, что за фигня.
— Отвали.
— Ее что, забрали?!
— Не понимаю, о чем ты.
Артур завел мотор и отъехал на несколько метров. На причале стоял дежурный по пляжу, смотрел из-под ладони. Виталик догнал лодку Артура. Ухватил за борт.
— Слушай, не держи меня за дурака. Она куда-то девалась! А я нырял вчера днем, видел клетку под причалом… А в сарае сетка мокрая!
Артур повернул к нему злое, красное от солнца лицо — лоб и глаза в густой тени козырька.
— Видел клетку? Больше ничего не видел? Парня, который до тебя был, с рельсом на шее — не видел?
Взревев мотором, лодка Артура рванула прочь, и Виталик едва успел отдернуть руку от ее борта. Не то свалился бы в воду.
Медленно тянулся день. Девушки с длинными волосами, глядящие на молодого спасателя снизу, из воды, поначалу заставляли его вздрагивать. Но время шло, палило солнце и притуплялись мысли. Он почти ничего не ел, зато выпил весь запас воды и соков. Несколько раз приходилось отлучаться с поста в туалет.
Он ничего не знает. Он и не должен ничего знать. Сидел, ловил рыбу. Разговаривал с русалкой. Потом она пропала. Мало ли что с ней случилось!
«Ты когда-нибудь нарушал запреты?»
Никогда. И желания не возникает.
Он едва дождался окончания рабочего дня. Сразу же пошел в кафе «Волна» и напился, кажется, за полчаса — реактивно. Проснулся с головной болью в чужой постели; оказалось, на втором этаже кафе работает маленький бордель…
Тетка лет тридцати, с остатками косметики на лице, смотрела на него осуждающе:
— Пить надо меньше. А то совсем импотентом станешь. Виталик едва сдержался, чтобы не садануть ей по зубам. Страшно болела голова; он вошел в море, не раздеваясь, в оранжевой футболке с логотипом пляжа и таких же шортах. Поплыл к буйку, миновал его, устремился к горизонту, мощно и мерно взмахивая руками. Рассчитывал проплыть несколько километров, но скоро задохнулся, захлебнулся соленой водой, и пришлось остановиться.
Не маленький. Не ребенок. Должен был понимать, что большие деньги никогда не приходят «за просто так».
* * *— Это не то, — Эрвин протянул через стол прозрачную папку с рукописью. — К сожалению, это совсем не то.
Диана нахмурилась. Она считала себя отличным журналистом и неплохим писателем. У нее вышли в большом издательстве две книги для подростков.
— Вот ты написала, как девушку обманули и продали. Так могло быть на самом деле. Это правда. Из голой правды никогда не выйдет мифа. Это как соль.
— Что?
— Все ингредиенты вроде бы на месте… Слог, сюжет, характеры… Но нету соли. Нет главного образа, из которого вырастет миф.
— Слишком умозрительно.
— Послушай. Это должна быть грязная история и захватывающая одновременно. Обаятельная, животно-притягательная в своем цинизме. И написанная с точки зрения парня — его чувства. Его полнейший, оголтелый, лысый цинизм. Понимаешь?
— Не понимаю, — сказала Диана. — То, что ты говоришь, конечно, красиво — про соль, и все такое. Ты хочешь, чтобы домик был с тремя этажами, при этом обязательно одноэтажный, очень крепкий, недорогой, сложенный из вареной колбасы. Вот примерно этого ты требуешь.
— Ну, извини, — Эрвин отвернулся.
Это была его пятая встреча за день. Распрощавшись с очередным кандидатом в мифотворцы, он перезванивал Вельке: «Как дела?» — «Нормально». У Эрвина всякий раз сердце обмирало.
Бронированная дверь. Сигнализация. Он запретил жене выходить из дома и отвечать на телефонные звонки. Он запретил ей подходить к окну. Она сидит там, одна, делая вид, что ни капельки не боится. «Как дела?»
Бронированная дверь. Сигнализация. Он запретил жене выходить из дома и отвечать на телефонные звонки. Он запретил ей подходить к окну. Она сидит там, одна, делая вид, что ни капельки не боится. «Как дела?»
Формально он не нарушал запретов. Не покупал русалок, не выпускал их в море. Не писал разоблачительных статей. Но он встречался с журналистами, он вел длинные разговоры и не верил, что тема этих бесед надолго останется тайной.
— Веля, я закончил. Еду домой.
— Жду тебя. Все в порядке.
Все, к кому он обращался, сразу думали о простом: документальная история из жизни работорговцев и их жертв. Половина кандидатов сразу отказывалась под надуманным предлогом. Прочие сомневались. Те немногие, что брали у Эрвина аванс и садились за работу, приносили потом разнообразные вариации на одну и ту же тему: русалки не должны плавать к берегу, их там приманят и продадут в бордель.
Талантливые и бездарные, наивно-детские и полные тошнотворных подробностей, профессиональные и любительские рассказики стоили ему немалых денег. Чтобы покрыть расходы, он брался за большие аналитические статьи для промышленников, за эссе для глянцевых журналов, за переводы, астрологические прогнозы, телеобзоры, — он брался за все. Он сидел ночами. Велька помогала ему, работая тихим, бессменным, очень эффективным секретарем.
— Почему ты так долго не брала трубку?!
— Я была в ванной…
— Таскай с собой! Я же просил тебя… Сразу же бери трубку, когда я звоню!
— Все в порядке, Эрв. Не беспокойся, все в порядке.
* * *Три дня был шторм — баллов шесть-семь. Купальщики валялись в белой пене, брызгаясь и хохоча. Спасатели бродили вдоль берега с мегафонами, выгоняя из воды всякого, кто осмелился войти в море хотя бы по колено. Волны перекатывались через пирс.
На четвертый день шторм немного утих, и у парней прибавилось работы. Отчаянные пловцы то и дело лезли в море, и шутки сразу же заканчивались, потому что выбраться обратно без посторонней помощи умел один из трех.
Спасатели бросали дуракам оранжевый круг с логотипом пляжа. Дураки паниковали, бились, иногда захлебывались. На берегу собиралась толпа, будто в цирке. Дураков вытаскивали, исцарапанных и здорово напуганных, и ругательски ругали, грозя штрафом. Дураки уползали, сопровождаемые ехидными взглядами, а через четверть часа уже новый идиот барахтался в волнах, уносимый течением прочь от берега…
На пятый день Виталик дежурил на лодке. Казалось, шторм выдыхается, но после обеда опять подул ветер, и волны, вроде притихшие, снова разгулялись. С пирса Виталику подали сигнал — возвращаться, пока можно. Он завел мотор и тут увидел пловца метрах в двадцати от берега.
То ли парни на берегу прошляпили его. То ли мальчишка (а это был пацан лет четырнадцати) попал в особенно мощное течение. Но его несло по дуге, от пляжа к скалам, замыкающим «Золотой Мыс» с востока.
Виталик развернулся. Лодка прыгала на волнах, подлетала и приземлялась всем днищем, и Виталик ругался, не переставая. Он бросил пацану круг и стал подтягивать поближе, чтобы поднять мелкую сволочь на борт. В это время большая волна развернула лодку и приложила ее о скалы — прямехонько винтом. Звук мотора перерос в отвратительный визг. Виталик попытался выровнять лодку — но волна ударила еще раз, стукнула бортом об острый камень, и Виталик обнаружил, что сидит по щиколотку в воде.
Мотор заглох. Виталик глянул на своего утопающего. Парень, держась за круг, болтался метрах в десяти от камней, и пока ему ничто не угрожало…
А за спиной мальчишки — перепуганного, сопливого — на секунду появилось и пропало в волнах маленькое бледное лицо в обрамлении длинных темно-каштановых волос.
* * *Из переделки выручил Артур — подошел на своей лодке, подобрал сперва утопающего, а потом бросил канат Виталику. Лодку под номером «52» вытащили на причал. Борт был пробит в двух местах, а мотор, кажется, не подлежал восстановлению.
— Рухлядь, — заключил кто-то из спасателей.
Виталика вызвали к управляющему. Тот пожал ему руку, поблагодарил за отвагу на спасательных работах, потом вытащил откуда-то лист бумаги с напечатанным текстом и предложил Виталику расписаться.
— Что это?
Это было подробное описание увечий, нанесенных лодке, плюс долговая расписка. В течение трех дней Виталик был обязан вернуть полную стоимость лодки и мотора. Сумма выглядела жутко — лодка стоила, как хороший автомобиль.
— Что это? — повторил Виталик, не веря своим глазам. Управляющий, готовый к такому повороту событий, вытащил из сейфа договор, подписанный Виталиком при приеме на работу. Мелким шрифтом в самом низу последней страницы были выписаны обязательства: покрыть ущерб, нанесенный по вине нанимаемого, в течение трех дней. Иначе вступали в силу штрафные санкции.
— Ты подписал?
— Я не заметил…
— Но ты подписал?
— Но ведь я находился при исполнении! — нашелся Виталик. — Должна быть какая-то страховка…
— Ты подписал?
— Но иначе пацан бы утонул!
— Ты подписал?
Виталик молчал. Управляющий испытующе посмотрел на него, потом коротко указал на кресло:
— Садись.
Виталик сел, ни о чем не думая.
— Ты все правильно сделал, — сказал управляющий. — Я тебе спишу эту лодку… когда шторм уляжется. Когда можно будет спокойно выходить на рыбу. Понимаешь?
* * *— Потом мы сможем вернуться. Когда все переменится. Потом.
— Потом, — отозвалась Велька эхом.
— Я знаю, как ты любишь море…
— Давай не будем об этом. Решено — значит решено. И продадим дом сразу, зачем тянуть. Вместе с мебелью. В конце концов, это даже стильно — вот так поменять жизнь, взять все и бросить… Ткни пальцем в карту и скажи: мы туда едем. Я скажу, что согласна.
Они говорили вполголоса на балконе. Рано стемнело — близилась осень. Бархатный сезон с длинными вечерами, потом осенние шторма. Потом зима.
Все имеет предел. Даже терпение. Этот перезвон каждый час: «Как дела?» — «Нормально». Эти секунды, когда Велька почему-то медлила взять трубку, эти напряженные струнки в ее голосе… Чего ради превращать жизнь в вечное ожидание беды? Тем более Велькину жизнь?
Море штормило. Над городом носился ветер с запахом йода. И Эрвин, и Велька понимали, что в этот город больше не вернутся.
* * *Темной сентябрьской ночью Виталик сидел в лодке далеко от берега. Леска с крючками уходила вниз, в глубину. Виталик забыл о ней.
Почему они приплывают, когда Виталик сидит в лодке? А они приплывают. День, другой, третий можно ждать напрасно, но потом — все равно приплывают! Как магнитики к железу. Как будто Виталик, фальшивый принц, их притягивает.
Над головой покачивался тусклый фонарик под круглым жестяным абажуром. Если сейчас раздеться до плавок и сигануть в воду, оставив в лодке (новой лодке, с номером «23» на борту) оранжевую футболку и шорты с логотипом пляжа… Виталик был уверен в себе — он доплывет до берега минут за тридцать. До соседнего пляжа — за час, и совершенно спокойно. Но что делать потом? Пуститься в бега, оставив маму расплачиваться по долговым распискам?
Не стоит отчаиваться. Ерунда. Все, что нужно сделать Виталику — стиснув зубы, высидеть в лодке завтра и послезавтра. В крайнем случае еще пару дней. Тогда управляющий спишет с него долг, даст денег «на карман» и отпустит с миром — иди, гуляй, гуди.
Плеснула волна. И еще раз. Виталик резко обернулся — слишком резко. Бледное лицо, глядевшее из-под воды, нырнуло и пропало.
— Робкая какая, — сказал Виталик вслух.
Ветер принес обрывок музыки с набережной — очень слабый короткий обрывок.
«Можно подманивать ручным фонариком, — говорил Артур. — Опустить в воду и светить туда-сюда, будто знаки подаешь. Можно еще петь, но не у всех же есть голос. А вот фонариком — милое дело, сразу выныривают. Анекдотов не понимают, не стоит и стараться, а вот поболтать о всякой всячине — это их хлебом не корми. Любопытные такие. Один парень возил с собой какую-то книжку про рыцарей, ну и читал буквально с любого места. Говорит, очень помогало…»
Узкое, бледное лицо показалось из воды метрах в пяти от лодки, на самом краю освещенного круга. Исчезло. Снова появилось. Девушка улыбнулась, но не Виталику, а оранжевому борту лодки. Стеснялась поднять глаза.
— Привет, — сказал он грубовато, как будто к нему за столик в кафе подсела симпатичная, но надоедливая фифа. — Так и будем нырять туда-сюда?
Он сказал и тут же испугался — вдруг она обидится и уплывет, оставив Виталика посреди моря с его проблемами и долгами.
Девушка вздохнула совершенно по-человечески — схватила воздух, на секунду приподняв узкие плечи. Глянула ему в глаза — очень застенчиво — и снова потупилась.
Она была похожа и непохожа на ту, первую. Такая же бледная и узколицая, только волосы темнее. Глаза тоже зеленые, очень большие на тонком лице. Нос чуть вздернутый. Пухлые детские губы.