А потом ее не стало. Такой будничный и простой поступок. Однажды шагнуть в пустоту, выбрав смерть. Если бы она была сумасшедшей или ее пожирала неизлечимая болезнь — я бы мог принять этот шаг. Но она была абсолютно здорова, единственной ее странностью являлось увлечение оккультизмом. Правда, интересовалась она им в той степени, когда невинное хобби начинает напоминать фанатизм.
Своим поступком Анна доставила мне жестокие страдания. Ее не отпевали в церкви. В посмертной записке содержалось подробное указание, как именно ее следует похоронить — на Тушинском кладбище, без музыки и без священника. В могилу кинуть три щепотки соли, две древесного пепла и четыре гнутых гвоздя. За гробом шла ее мать, старая полусумасшедшая женщина. В самоубийстве Анны она винила исключительно меня. И потому не удостаивала меня даже взглядом, гордо несла собственное горе, выпятив нижнюю губу. Насколько я знал, последние годы теща постоянно прикладывалась к бутылке, почти не выходила на улицу и все свое время тратила на то, что следила за соседями. Утрата дочери, которую она, вообще говоря, никогда не любила, стала для нее возможностью оправдать свое бесцельное существование. Впоследствии она вся погрузилась в свое несчастье, сделала у себя в квартире своеобразный иконостас, оклеив все стены в Аниной комнате детскими ее фотографиями. Я навещал ее потом несколько раз. Каждый раз визит заканчивался пьяной истерикой и воплями: «Убирайся, убийца!»
Что касается меня, то я любил Анну по-настоящему. Я все не мог поверить, что ее больше нет. Хотя гроб с телом опускали под землю в моем присутствии, и я лично кидал на крышку комок земли, мне все время казалось, что это неправда. Что Анна жива. Что она вот-вот появится, позвонит в дверь, придет из магазина, с работы, с собрания Ордена.
Мне вспоминались дни нашего счастья, которое давным-давно миновало. Пикничок у пруда с друзьями. Тогда она еще не успела с ними рассориться. Праздничные ужины, которые мы иногда устраивали. Впоследствии она стала есть особую пищу, приготовленную по специальным рецептам — никакой соли и хлеба, только мясо. Наше одиночество. Я так потом скучал по нашему одиночеству. Иногда мне просто хотелось остаться с ней вдвоем и говорить обо всем, как в самом начале, когда мы были молоды. Но с возрастом ее стали заботить совсем другие темы, нежели меня. Невинное увлечение оккультизмом с каждым годом становилось все серьезнее. Разговорам со мной она предпочитала общение с коллегами по Ордену. Часто приходила домой поздно. Иногда за полночь.
Пару раз я видел издалека этих людей, встречая Анну вечерами. Их отличала особая осанка и горделивое поведение — они, словно знали что-то такое, что неведомо всем остальным. И явно выделяли себя из толпы. Вокруг них были простые люди, а они обладатели тайного знания, являли собой особую породу — сверхлюдей. Чем меня сильно раздражали. Я пытался обсудить с ней ее знакомых, но каждый раз натыкался на глухую стену непонимания. Мне было сказано, что я, во-первых, далек от этого, чтобы судить, а, во-вторых, и сам несовершенен.
— Ты не слишком увлекаешься оккультными науками? – спрашивал я у жены, потому что волновался за нее — она не только все больше отдалялась от меня, она отдалялась даже от реальности.
— Волнуешься, что твоя жена станет ведьмой?! – Она смеялась. – Не бойся. Ведьмой быть хорошо.
Несмотря на некоторые опасения, я старался убедить себя, что, по большому счету, все в порядке. Просто я несколько преувеличиваю. В конце концов, она счастлива, а что может быть важнее того, чтобы ваша любимая чувствовала себя хорошо, чтобы каждую секунду жизни она ощущала, что существование ее наполнено смыслом. Я смотрел на Анну и радовался. И думал, что так будет всегда. Но вышло иначе.
Ее не стало.
И не было больше года…
Все это время я жил, словно во сне. Со смертью Анны во мне будто оборвалась самая главная жизненная струна. Я потерял интерес ко всему, что происходило вокруг. Снег таял, по асфальту бежали ручьи, на деревьях набухали почки, потом зеленые листья желтели и осыпались, на лужах с утра лежала корка льда, и вот на землю снова ложился первый снег. А я писал унылые депрессивные картины, которые никто не хотел покупать.
А затем она вернулась.
Я и раньше знал, что со смертью ничего не кончается. Точнее — мне так казалось. Как может настоящий художник поверить, что такая бездна эмоций и чувств, какую представляет собой любой человек, может вдруг оборваться, стать пустотой, ничем! И вот я получил зримое подтверждение тому, что смерть — это еще не конец.
Анна на четвереньках ползла ко мне со стороны своей комнаты. И улыбалась. Нехорошая это была улыбка. Смеялся только рот. А зеленые глаза, которые я всегда так любил, оставались холодными. При этом они сверкали, как пара изумрудов. Еще никогда ее глаза не пылали так ярко. Я не шевелился. Сидел в кресле и смотрел на нее. Кровь застыла в моих жилах. Но не от страха. Я чувствовал в этот момент оцепенение от восторга. Она вернулась. Я любовался ею. Она была прекрасна, как никогда. Мне даже показалось, что она скинула несколько лет. В последний год у меня в бороде засеребрилась седина. Морщины на лбу прорисовались отчетливее. А ее лицо оставалось гладким. Пышные рыжие волосы блестели. Она приблизилась, потянулась ко мне, рот ее почему-то задергался. Мне вдруг показалось, что она испытывает жестокие страдания. Но я по-прежнему не двигался, боясь спугнуть ее. Внезапно она исчезла. Секунду назад была здесь — и пропала.
Я привстал и упал обратно в кресло в изнеможении. Что это было? Игра моего воображения?! Даже для художника я всегда был излишне впечатлительным и эмоциональным. Или я утратил здравый рассудок? «Если она придет снова, – сказал я себе, – я согласен быть сумасшедшим. Лишь бы она снова пришла».
Прошла почти неделя, прежде чем она появилась вновь. Я так же, как и в тот раз, сидел в кресле, – после ее первого визита, я часто проводил в нем время, ожидая, что она навестит меня. Все повторилось в точности. Она появилась из-за двери своей комнаты и поползла ко мне. Я заметил, что на ней серые лохмотья. На теле ее местами проступили синяки. Ногти Анны, за которыми она всегда ухаживала, оказались обломаны. Сухие губы шептали какие-то слова, но я ничего не мог разобрать, словно она говорила на незнакомом языке. Она протянула ко мне руку, лицо ее подергивалось, как от боли, а глаза молили о чем-то.
— Что ты хочешь мне сказать? – пробормотал я. – Что я должен понять?!
Она исчезла также внезапно, как и появилась, оставив меня пребывать в тумане неизвестности. Я отчаянно мучился вопросом, что стало с Анной после смерти. Почему она выглядит такой несчастной? И что ей нужно от меня?!
Здание школы, где проходили собрания Ордена, я нашел без труда. В актовый зал проходили люди — мужчины и женщины. Я насчитал не меньше пятидесяти человек. Я собирался тоже пройти внутрь, но меня остановил высокий крепкий парень:
— Вам кого?
— Я тут ищу кое-кого. Он должен быть здесь.
— Кого именно?
Я посмотрел на него внимательнее — и понял, что в зал меня не пропустят, слишком решительный у него был вид, и сдался.
— Похоже, я ошибся. Это собрание общества анонимных алкоголиков? Нет? Какая досадная оплошность.
Он ничего не ответил. Даже не улыбнулся. Смотрел на меня стеклянным взглядом, как манекен.
Я вышел на улицу. Закурил. Присел на лавочку у ближайшего подъезда и стал ждать. Если бы кто-нибудь спросил меня, кого конкретно я ожидаю, я бы, наверное, не смог ответить. Но как только он появился, я сразу понял, что ждал его. Высокий седовласый мужчина в длинном пальто, в его походке читалась властность и сила. Я догнал его.
— Здравствуйте…
Он смерил меня высокомерным взглядом и ничего не ответил.
— Вы меня, конечно, не помните. Я муж Анны Федотовой. Меня зовут Александр.
Он по-прежнему молчал. Его лицо хранило непроницаемое выражение.
— Анечка умерла прошлой зимой. Я вас видел несколько раз вместе и подумал, вдруг вы…
— Что вам угодно? – спросил он. У него оказался звучный, благородный баритон. Я не уловил в голосе и тени сочувствия — только раздражение.
Я растерялся. В самом деле, что мне от него нужно. Не могу же я сказать ему, что неоднократно видел свою умершую жену, что она является ко мне в виде призрака и о чем-то просит.
— Я просто подумал, – я замолчал… — Может быть, вы мне что-то скажете. Аннна покончила с собой, и я…
— И вы, конечно, решили, что это связано с деятельностью Ордена, – он неодобрительно на меня посмотрел, – вот, что я вам скажу, ваша жена вела собственные магические изыскания. В том, что случилось, нет никакой вины Ордена. – Он возвысил голос. – Вы слышите — никакой! А теперь позвольте мне откланяться. Полагаю, наша беседа абсолютно бессодержательна и для меня, признаться, неинтересна.
— Постойте, – я схватил его за рукав пальто, он с раздражением освободился. – Мне нужно кое-что сказать вам, – быстро заговорил я. – Дело в том, что я вижу ее. Она приходит ко мне каждую неделю. Иногда два раза в неделю…
Его глаза сверкнули раздражением:
— Вам надо лечиться, вот все, что я могу вам сказать, а теперь оставьте меня. – Он довольно бесцеремонно толкнул меня плечом и быстро ушел, не оглядываясь.
У меня осталось ощущение, что он что-то не договаривает. Но было бы ошибкой продолжать приставать к нему с расспросами. Вряд ли я чего-то добьюсь подобной навязчивостью.
«Почему она покончила с собой? – думал я. – Что стало причиной? Если Орден здесь ни при чем, и она вела собственные изыскания, должны были остаться какие-то записи». Как я не догадался раньше проглядеть все ее бумаги? И хотя я задавался этим вопросом, на самом деле, ответ был для меня очевиден. Я боялся прикасаться к ее бумагам потому, что в глубине души мне казалось — они могут содержать что-то, что не только прольет свет на тайну смерти Анны, прольет свет на тайну ее жизни, ее увлечений. Смогу ли я любить ее также, если узнаю о ней что-то, что может разрушить ее светлый образ. Мне не хотелось чем-то ее запятнать. Для меня она оставалось святыней. Женщиной, которую я любил.
Я прошел в ее комнату. В последний год жизни Анны она сильно опустела. Остался только письменный стол с ноутбуком, матрас на полу — иногда она на нем спала к моему ужасу и несколько стопок книг, упирающихся в потолок. Я ничего здесь не трогал, все осталось так же, как прежде. Я полистал тетради. Из одной выпал номер телефона. В другой я обнаружил фотографию мужчины, с которым имел накануне неприятную беседу. На фотографии он был на несколько лет моложе с черными прядями в седых волосах. На оборотной стороне имелась надпись: «Анюте… Боровский». Вот и первое неприятное открытие. Я отложил фотографию, борясь с желанием немедленно ее сжечь. Бумажка с номером меня заинтересовала больше. Я покрутил ее в пальцах, стараясь припомнить, кому из наших знакомых может принадлежать этот телефон. Так и не вспомнил. Принюхался — от бумажки распространялся странный запах. Благовония? В тетрадях не было больше ничего интересного. Пара рецептов — травы, семена, коренья. Любая деревенская ведунья ведет такие записи. Ноутбук тоже не содержал ничего интересного. Почту она, видимо, стерла перед смертью. Не хотела, чтобы кто-то знал о ее жизни слишком много. Даже я. Я ощутил отвращение к себе. Она не хотела, чтобы я знал, а я копаюсь в ее бумагах, как какой-нибудь сыщик.
Тут я заметил, что ковер сдвинулся и из-под него выглядывает край рисунка. Я оттащил ковер и застыл в изумлении — Анна начертала на паркете кроваво-красной краской огромный знак. Два круга — один в другом, в них звезда, и вписанная в звезду козлиная голова. А еще пять символов между лучами звезды. Действуя по наитию, я задвинул шторы. Знак светился ярким пламенем. И пульсировал. Хотя я не верил прежде в мистику, я мог бы поспорить, что он живет, и от него исходят волны темной энергии. И все это время я жил рядом с этим явным символом зла. Я мог поспорить, что моя жена появляется в нашей квартире и в нашем мире из него.
По номеру телефона я без труда определил адрес. Новые Черемушки. Позвонил. Мне никто не ответил. Позвонил еще раз спустя час. На этот раз трубку подняла какая-то женщина.
— Здравствуйте, я — муж Анны Федотовой, – представился я, – вы ведь ее знали?
— Она — моя хорошая подруга, – ответила женщина.
— Я хотел бы приехать, поговорить о ней. Адрес я знаю.
— Приезжайте, – ответила она и повесила трубку.
По дороге я думал, как странно порой получается. Вот живет рядом с тобой человек. Родной для тебя. Правда, с каждым днем делающийся все больше и больше чужим из-за своих новых увлечений. А в один прекрасный день ты узнаешь, что оказывается, совсем ее не знал. Что в комнате ее под ковром спрятан пантакль зла, а «хорошую подругу» своей жены, ты прежде в глаза не видел.
Дверь открылась после первого звонка. На пороге стояла полная женщина со злыми глазами и тонкогубым ртом. Глядя на меня, она вздохнула и посмотрела так, словно давно ожидала моего появления.
— Проходите, раз пришли.
Я зашел в квартиру. И сразу уловил сильный запах благовоний. Она окуривала комнаты. По углам всюду дымились ароматные палочки, а в центре гостиной висел большой бронзовый светильник, в котором горело, благоухая, масло.
— Вы тоже ведьма? – поинтересовался я.
— Скорее ведунья.
— Понятно.
— Ой, да что вам понятно, – всплеснула она руками, – жили рядом с такой женщиной, с такой, что и представить сложно, а обращались с ней, как с простой бабой.
— Это она вам сказала? – спросил я.
— Конечно. Кто же еще. Она, между прочим, до всего сама дошла. Сама медиумом высшей ступени стала.
— А Орден?
— А что Орден? Орден так… копание в песочнице. Она с них начинала, но очень быстро их переросла.
— Вы слышали про Боровского?
— Да Боровский этот — ни на что не способен. Только пестует свою гордость. Я мол — маг, а не простой смертный. А сам не может даже простого фокуса сотворить.
— А вы можете? – поинтересовался я.
— И я не могу, – рассердилась она, – а вот Аня могла. И не простые фокусы делать. Она в последнее время даже духов могла вызывать. И общалась с ними. Они ей столько всего наобещали.
— Вы, наверное, в курсе, как она умерла?
— Конечно, в курсе, – она уставилась на меня враждебно, – думаете, что все понимаете? Что она с собой покончила, значит все, что она делала, плохо, так?
— А вы считаете это хорошо, что она покончила с собой?
— Я считаю, что для нее это только начала. Она поняла, что так нужно было, и сделала. Ясно вам?
— Мне ясно. Скажите, а у вас нет желания покончить с собой?
— Разумеется, нет.
— Жаль.
— Ах ты, пустая серость, – заверещала она, – да что ты знаешь о жизни? Только и умеешь — малевать свои пустые картинки. А заглянуть за грань реальности тебе не надо. Может, ты думаешь, она тебя когда-нибудь любила? Она была с тобой только потому, что так ей было удобно. Ты понимаешь? Удобно.
Опустив плечи, я быстро пошел к двери. В этом доме мне больше решительно нечего было делать. Вслед мне летели оскорбления. Но я не обращал на них никакого внимания. Моя жена, плоть от плоти моей, та, которую я обожал, не любила меня.
«Это ложь, – думал я, – ложь, произнесенная склочной бабой из зависти. У нас все было прекрасно, пока она не увлеклась оккультизмом всерьез. Конечно, она и раньше любила его, но последнее время… Последнее время она совсем глубоко ушла в эти дебри».
В этот вечер я напился. Я выпил литровую бутылку водки, запил все это пивом. И отрубился в том самом кресле, где ко мне приходила она.
Меня разбудил телефон рано утром. Звонил Боровский.
— Добрый день, Александр, – сказал он, – я должен поговорить с вами.
— Я вас внимательно слушаю, – проговорил я без всякого энтузиазма. Меня терзала душевная боль, меня терзало похмелье и в сущности все, чего мне хотелось, это опять надраться.
— Я долго думал после нашего с вами разговора, – сказал он, – послушайте, наверное, это покажется странным, но я испытываю некоторые угрызения совести. Мне надо поделиться с вами. Дело в том, что я и ваша жена…
— Не надо, – перебил я его, – я все знаю…
— Да? – он замолчал. – Но вы не знаете главного. Я, кажется, понял, почему она приходит к вам.
— Говорите.
— Такое уже было однажды. Я читал об этом. Должно быть, Анне, как раньше Катрин Курцхерт, ведьме, умерщвленной священной инквизицией в четырнадцатом веке, удалось договориться с потусторонними силами. Она жаждет занять высокое место в иерархии духов зла и планетных гениев. И ей не хватает малого — список ее злодеяний слишком короток. Вы понимаете?
— Вы отдаете себе отчет… — начал я.
— Послушайте, – повысил голос Боровский, – я знаю, что говорю. Я давно живу в этом мире, где все зыбко и необычно. У меня, может быть, недостает способностей, чтобы стать настоящим магом, но все, что происходит в этой или иной реальности, я знаю досконально. Я изучил такую кипу книг по этой тематике, что вам и не снилось. К тому же, я знаю Анну. Я знаю, на что она способна.
— Я тоже знаю Анну.
— Но не с этой стороны. Послушайте, у вас, ведь, был ребенок. Не так ли?
— Девочка, – пробормотал я. Наша дочь умерла в младенчестве. От короткого мига ее появления на свет и быстрой смерти у меня остался на сердце глубокий рубец, который так никогда и не зажил. Я до сих пор помнил синие глазки, смешной носик кнопкой, пухленькие ручонки с маленькими пальчиками.
— Она умертвила ее, – сказал голос в телефоне, – я знаю, это звучит страшно, но она отравила ее. У нее просто не было другого выхода. Тогда ей было это нужно. Она сразу перешла на иную ступень силы. А теперь она пришла, чтобы забрать вашу душу. И она это сделает, если ее не остановить.