– Должно быть, они очень любили друг друга, – при последних словах у нее задрожал голос. Она сама поразилась, насколько фарфоровая история любви растрогала ее. Любовь сама по себе очень хрупка, как и фарфор. Видимо, это скрытое, не бросающееся в глаза общее свойство невольно взволновало Сесили до глубины души.
Ашборн промолвил:
– Одни мужчины запечатлевают на фарфоре битвы и военные победы, почести и награды. А мой отец решил запечатлеть свою историю любви. Видимо, для него самой главной битвой в его жизни было завоевание руки и сердца моей матери.
Такой взгляд на любовь не мог не воодушевлять. Поражала глубина и искренность чувств. Это была в самом деле большая, пожалуй, даже великая любовь. В том или ином рисунке выражалась надежда, целеустремленность, игра чувств, разлука.
– А вот тут? – Сесили указала на рисунок, на котором корабль уплывал в море, на его палубе виднелась мужская фигура, протягивающая руки к берегу. – Куда он держит путь?
– Мой дед отослал отца во Францию, видимо, в надежде, что отец забудет о своей страсти среди парижских увеселений и развлечений.
– А на следующей?
Рэнд усмехнулся:
– А на следующей изображается, как моя мать садится на пакетбот, чтобы последовать за ним в Париж.
– Ого, – улыбнулась Сесили. – Думаю, было бы приятно познакомиться с вашей матушкой.
– Я тоже так полагаю. Во всяком случае в решительности ей нельзя было отказать.
Сесили удивленно подняла на него взгляд.
Рэнд смотрел мимо нее, куда-то вдаль.
– Моя мать умерла при родах, когда я появился на свет. Вскоре следом за ней ушел и отец. Говорили, что он умер от горя. Но на самом деле, сильно простудившись, он скончался от воспаления легких. Как мне рассказывали, последние месяцы жизни он провел здесь вместе со мной.
– Ох, – еле слышно вздохнула Сесили.
Губы Ашборна чуть-чуть искривились – то ли от грустных воспоминаний, то ли в знак признательности ее сочувствию. Узнав Ашборна поближе, Сесили поняла, что по натуре он очень скрытен, но, видимо, тяжесть от неизбывной печали по родителям вырвалась наружу, и он был не в силах ее утаить.
А вдруг он винил себя в смерти своих родителей? Нет, такое не укладывалось в голове. Хотя что тут удивительного, если сердце и рассудок находятся в несогласии друг с другом.
Невольно Сесили положила свою руку поверх его руки и тихо сжала.
Его рука напряглась, челюсть дрогнула, а он весь внутренне сжался, оцепенел. Но через миг Ашборн молча положил другую руку поверх ее маленькой ладошки – знак признательности за ее утешение.
Странное чувство овладело Сесили в этой комнате: тихая радость завладела ее душой. Удивительное ощущение, которое Сесили никак не ожидала обрести подле него. Дело в том, что в присутствии герцога Ашборна ее постоянно изводило беспокойное напряжение. Впрочем, ощущение покоя было для нее не менее, если не более, опасным из двух переживаний.
Рэнд махнул рукой:
– Посмотрите вон на тот последний экспонат.
Он достал кувшин для вина и подал его Сесили. Глина была прохладной на ощупь. На кувшине виднелись не две, а уже три фигуры. Третьим был ребенок, круглощекий крепыш, которого мать держала на руках.
– Это вы, – тихо, но уверенно промолвила Сесили.
На побледневшем лице Ашборна горели, как уголья, глаза. Они не могли лгать. Грустные, печальные, они лучше всяких слов говорили о том, что происходило сейчас в его душе. Он горевал о рано ушедших отце и матери. Он любил их, а они его, но ни ему, ни его родителям не суждено было насладиться этой любовью.
Внимательнее приглядевшись, Сесили заметила, что рисунок был выполнен в несколько иной манере, чем остальные, как будто его рисовал другой художник.
Здесь и отец, и мать протягивали вперед одну руку, как бы приветствуя и благословляя маленькое существо, желая ему счастья в жизни, которую они подарили ему.
– Это отцовский подарок, – промолвил Ашборн. – Для меня это самое драгоценное из всего, что досталось мне по наследству.
Сесили повернула кувшин, чтобы посмотреть на картуш с обратной стороны. Там был нарисован пухлый ангелочек с арфой в одной руке и с фамильным гербом в другой. Этот рисунок стал предвидением той грустной участи, которая ожидала маленького Ашборна. Ангелочек, по сути, тот же маленький мальчик, а герб в его руке означал бремя ответственности, которое легло на него одного после смерти родителей. Маленький Ашборн рос без любящей матери и заботливого отца. Как должно быть ему было тяжело! Не имея ни родственников, ни одной родной души рядом с собой, как догадалась Сесили благодаря женской интуиции.
Она, по крайней мере до шести лет, чувствовала любовь своих родителей, а потом еще десять ее нежно опекал любимый брат Джонатан. Да и позже Уэструдеры, можно сказать, стали ей второй семьей, тогда как Ашборн – это хорошо чувствовалась – был очень одинок, по крайней мере рядом с ним не было заметно никого, кто был бы ему близок и дорог.
Сесили задумчиво повертела кувшин в руках, с минуту разглядывая рисунок с тремя фигурами, а затем поставила его обратно на место.
– Большое вам спасибо за то, что показали вашу коллекцию фарфора, – поблагодарила она Ашборна. Его рассказ тронул ее, он не оставил равнодушной к перенесенным им испытаниям.
Рэнд молча закрыл двери шкафа и спрятал ключ в кармашек жилетки. Шумно вздохнув, он хитро улыбнулся, потер руки и произнес:
– А теперь пора начать штурм чердака.
Как ни хотелось Сесили поскорее попасть на чердак, но в этот миг – после нескольких минут откровенности и открытости – ей показалось неприличным приступать к такому прозаичному и малоинтересному для него делу.
С присущей ей тактичностью она взяла Ашборна под руку, решительно мотнув головой:
– У нас слишком мало времени, ведь скоро обед. Раз мы здесь, почему бы вам не показать мне остальные ваши богатства?
Глава 12
Чуть позже тем же вечером, ведя леди Сесили наверх на чердак, Рэнд, к собственному удивлению, пересмотрел свою прежнюю стратегию. Он заманил к себе в поместье леди Сесили под ложным предлогом, заглушая еле слышный голос совести уверениями, что в его намерениях нет ничего дурного. Но такого рода оправдание больше не помогало. Сегодня между ними произошло что-то такое, что в корне изменило их отношения. Странный восторг, овладевший его душой, полностью поглотил боль утраты, когда он рассказал ей о смерти своих родителей. А удивительное прикосновение ее руки, подарило ему такое утешение, какое он никогда не испытывал в жизни.
Ее прикосновение подарило ему не только успокоение, но и надежду. Она так тонко, так глубоко прочувствовала его настроение, что смогла дать ему то, чего больше всего хотела его душа. В который раз Рэнд подивился тактичности и тонкости чувств молодой девушки.
Но тут червь сомнений и колебаний опять закопошился в его сердце, и он усомнился в ее способностях, ведь душещипательная история о его семейном сервизе могла растрогать любое, даже самое твердое, женское сердце, разве не так?
Да, все так. Рэнд покачал головой, поражаясь самому себе. Он не собирался ничего ей рассказывать. И вдруг безотчетно, повинуясь странному порыву, поведал историю любви своих родителей, о которой он не рассказывал никому – причем так подробно и так трогательно, что сам удивился.
Он снова покачал головой. Как бы цинично это ни звучало, он сделал это с тайным умыслом. Он не любил говорить о родителях, более того, до сих пор он не рассказывал никому о секрете сервиза. Должно быть, к такому ловкому ходу его подтолкнул заложенный в нем макиавеллевский инстинкт.
У Рэнда неприятно дрогнуло сердце, и он на миг замер. И тут же за его спиной послышалось глубокое дыхание Сесили, едва не натолкнувшейся на него. В этом не было ничего удивительного, ведь они преодолели четыре пролета лестницы, поднимаясь наверх.
По мере того как они забирались все выше и выше, Рэндом все больше и больше овладевало сладостное волнение. То ли окружавшая их темнота, то ли необходимость соблюдать секретность – он не мог с уверенностью определить, что этому способствовало, но ее запыхавшееся дыхание показалось ему очень эротичным. Его воображение тут же нарисовало ему другую, очень соблазнительную, картину: он накрыл ее тело своим и страстно осыпает ее поцелуями.
Он оглянулся. При свете фонаря ее карие глаза таинственно мерцали, как только что сваренный шоколад.
Рэнд протянул Сесили руку, чтобы помочь, но она отказалась, замотав головой. Немного подосадовав, он устремился вперед. Как только они забрались на чердак и дверь за ними закрылась, Рэнд не стал больше мешкать. Он обнял Сесили и привлек ее к себе.
* * *На этот раз она не сопротивлялась. Весь вечер Сесили только и думала о том, что он поведал ей о своих рано умерших родителях. О его, по-видимому, страшно одиноком детстве. О том, чего не было в его жизни.
Когда умер Джонатан, Сесили испытала, видимо, точно такую же боль, какую испытывал Ашборн на протяжении всего детства. Не только потому, что ушел любимый человек, но также оттого, что ты остаешься один-одинешенек на всем белом свете, когда рядом с тобой нет ни одной родной и близкой тебе души.
Такого Сесили не пожелала бы даже злейшему врагу.
Но ведь ей повезло, она обрела фактически вторую семью среди Уэструдеров. Пусть Уэструдеры не были ей так близки, как мать, отец и брат, но тем не менее ее связывала с ними, особенно с кузинами, прочная нить, узы родства.
А как вел себя Фредди, кузен Ашборна? Он же предал своего покровителя, вступив, или почти вступив, в любовную связь с его бывшей любовницей! Хуже того, поведение Фредди, по-видимому, нисколько не удивило Ашборна. Неужели герцог был столь низкого мнения о своих родственниках? Судя по огромному, пустынному дворцу, в котором он жил в одиночестве, особой приязни между Ашборном и его близкими не было и в помине.
В тиши чердака Сесили чувствовала, что попала в совсем иной мир, где нет места прежним обычным понятиям. Они как бы перенеслись в те далекие времена, когда женщина, если она хотела быть вместе с мужчиной, смело могла осуществлять свое намерение – без всякой опаски или стыда.
Сесили не хотелось сопротивляться, отталкивать его от себя. Напротив, она сама обвила руками его за шею, прижимаясь к нему.
Тихо выдохнув ее имя, Рэнд с нежностью поцеловал ее. И опять, как в первый раз, ее захлестнула волна наслаждения, Сесили как бы погрузилась в сладостный мир новых, еще неизведанных ощущений. Она задрожала, чуть приподнялась и поглаживала руками его шею и голову.
Рэнд хрипло вздохнул, как вздыхает умирающий от жажды человек при виде кружки с водой. Повинуясь внутреннему зову, он с новой силой принялся целовать ее лицо, губы, щеки.
Мало что умеющая Сесили училась постигать науку любви, ее страхи и гордость прошли, отступили на задний план и больше не мешали. Осталось только неопытное, но жаждущее познания естество, горячо отвечавшее на ласки Рэнда и жаждущее слияния с его одинокой душой, скрывавшейся за столь красивой и мужественной внешностью.
Рэнд еще крепче обнял ее, и она, дрожа от волнения, вытянулась, как струна, и прижалась к нему, гибкая, мягкая и нежная. Такая близость пьянила, кружила голову, возбуждала и увлекала дальше, требуя продолжения.
Рука Рэнда ласково обхватила одну из ее грудей, и в ответ он услышал прерывистый стон, полный неги. Тогда он принялся ласкать и гладить ее грудь с явным намерением заставить ее просить его, чтобы он сделал что-нибудь, способное утолить тот голод и жажду, которые его ласки должны были пробудить в ее теле.
Вскоре ему удалось добиться задуманного: Сесили показалось, что еще немного, и она умрет от невероятного наслаждения, охватившего все ее естество.
– Сесили, – прошептал он.
Она прекрасно помнила свое имя и не нуждалась в напоминании, но ей было необходимо другое – чтобы он продолжал делать то, что делал. Ей хотелось поблагодарить его, тем самым подтолкнуть к дальнейшим ласкам, но слова застревали и не хотели слетать с языка, впрочем, судя по всему, он не нуждался в них.
Рэнд ласкал ее, и ощущение, что еще немного, и она умрет от охватившего ее наслаждения, как это ни странно, только усиливалось.
Когда он обхватил губами ее сосок и принялся то мягко сжимать, то сосать, то играть с ним, Сесили поняла, что он имел в виду, говоря, что хочет отведать ее, как некое изысканное яство. Вскоре блаженство стало просто невыносимым. Сесили задрожала, изогнулась и, запрокинув голову, застонала.
Когда волна наслаждения пошла на убыль, она приоткрыла глаза. Какими бы яркими ни были ее переживания и ощущения, они имели мало что общего с любовью. От этой мысли Сесили стало так грустно и так горько, что она чуть было не расплакалась.
Она взглянула ему в лицо и поразилась твердым, суровым складкам вокруг рта. Неужели он сердится… на нее? Но почему? Впрочем, так лучше, чем… Хотя она не знала, почему лучше и чем… Какие чувства он испытывает к ней? Кроме желания обладать ею и получать от этого наслаждение?
Слава богу, что он по непонятной для нее причине вовремя остановился. Сжав губы, она решительно указала на многочисленные коробки и сундуки, занимавшие почти весь чердак:
– Не пора ли нам приступить к тому, ради чего мы пришли сюда?
Глава 13
Из-за какого-то необъяснимого малодушия Рэнд сперва намеревался предоставить Сесили возможность вести поиски в одиночку. Но ведь это было бы невежливо с его стороны. Кроме того, он не собирался целовать ее, когда они забрались на чердак. Это был порыв, глупый, горячий, поставивший его в дурацкое положение. То, что он способен на такие безрассудства, поразило и огорчило его.
Кто бы мог предположить, что Сесили так пылко, так страстно откликнется на его поцелуй и ласки? Несмотря на то что она была здравомыслящей девушкой, верной своему жениху, она не смогла удержаться, чтобы не ответить на его страстный порыв. Значит, она тоже чувствовала то, что возникло между ними, что влекло их друг к другу. Это казалось почти чудом.
Бешеный стук его сердце и затуманенное сознание подсказали Рэнду, что сейчас не стоит доверять своему рассудку. Он был с ним в явном разладе. Возможно, следовало сделать передышку. Но разве он не взял верх в их первой схватке?
Черт возьми, разве мог он позволить ей вести себя дальше так, как будто между ними ничего не произошло? Ей следовало напомнить, раз она забыла об этом, что между ними образовалась близость, которую нельзя игнорировать.
– Ваша светлость, – обратилась к нему Сесили, но он прервал ее.
– Зовите меня по имени, Рэндом, – сказал он вкрадчиво. – По крайней мере когда мы с вами наедине.
Она внимательно посмотрела на него:
– Это невозможно даже наедине.
– Но почему?
Она поджала губы:
– Что ж тут непонятного? Это подчеркивает излишнюю интимность! А я не хочу, чтобы наши отношения приобретали подобный оттенок.
Он насмешливо улыбнулся:
– Вы позволяете мне делать с вашим телом многое такое, что явно идет вразрез с порядочностью и приличиями и вместе с тем стыдитесь называть меня по имени?
Она покраснела от стыда.
– Вы заблуждаетесь. Думаю, что такое больше никогда не повторится. Надеюсь, что и вы впредь также будете более рассудительным.
– Сесили, как я могу быть рассудительным, когда на моем языке еще остался вкус вашей кожи?
Не обращая внимания на ее протестующий возглас, он подошел к ней поближе.
– Вы еще вкуснее, чем я предполагал.
Ее глаза потемнели.
– Прекратите!
– Хорошо, но только в том случае, если вы обещаете называть меня Рэндом.
– Ладно, ладно, будь по-вашему. Рэнд так Рэнд.
Сесили указала на сундуки и вещи:
– Рэнд, подскажите, с чего мне лучше всего начать?
Обрадовавшись пусть маленькой, но победе, Ашборн произнес:
– Очень разумно, Сесили. Позвольте мне припомнить.
Взмахом руки он указал на ряд чемоданов и сундуков:
– Вот здесь лежат бумаги, которые я взял у вашего брата в тот день.
– Не считая тех, которые вы отдали в колледж Джонатана.
– Да, не считая их, – не моргнув глазом согласился Рэнд.
Без лишних слов Сесили направилась к чемоданам и открыла крышку первого из них. В воздух взметнулась пыль, но она не обратила на нее никакого внимания. Опустившись на колени, она сосредоточенно начала перебирать бумаги.
Ашборн опустился рядом с ней и раскрыл другой чемодан. Им предстояла титаническая работа: герцог Давенпорт собирал все бумажки, все листочки и обрывки, на которых записывал что-нибудь, все письма и записки, которые писал он сам или писали ему.
– Вы ищете конкретно какую-то бумагу? – спросил Ашборн.
– Нет, ничего особенного, – поспешно, даже слишком поспешно ответила Сесили, что, однако, не могло его обмануть.
Краем глаза Рэнд наблюдал за ней. Сесили быстро перебирала бумаги, почти не читая их, что, естественно, говорило о том, что она прекрасно знает, что ищет. Видимо, она не хотела, чтобы он первым нашел то, что было ей так нужно.
– Боюсь, я ничем не смогу вам помочь, ведь я не знаю, что вы ищете, – произнес Ашборн с фальшивым сожалением. На самом деле он был заинтересован в том, чтобы она как можно дольше продолжала поиски. Чем чаще она будет бывать здесь, на чердаке, тем больше у него будет возможностей для дальнейшего сближения. Ашборн выпрямился и взглянул на нее: было хорошо видно, как напряженно она думает, как лихорадочно бегают мысли в ее голове.
Должно быть, Сесили соображала, какая большая работа ей предстоит и что вряд ли ей удастся проверить содержимое чердака за короткий визит, тем более что у нее не будет много свободного времени. С его помощью время поисков сократится почти вдвое.
Видимо, все поняв, она выдохнула:
– Да, я ищу свои письма, которые в детстве писала Джонатану. Их узнать довольно легко, по детскому почерку. Смущаясь, она продолжала: – У меня есть все письма Джонатана ко мне, и мне бы хотелось иметь все мои письма к нему. Собрать полную переписку, понимаете? Наверное, вам это желание покажется сентиментальным.