— Если что понадобиться, я туточки, только крикните, почтенная магева!
— Ну? — едва за бабой закрылась дверь, обратилась я к Фалю. — Будь добр, объясни, с чего ты так во мне уверен, приятель?
— Милана здорова, — чуть смущенно, впрочем, не без веселья, пояснил сильф, вспархивая на правый коровий рог, — а молоко у нее вкуснее, чем у любой коровы в деревне: жирное, сладкое, ароматное! — Фаль даже облизнулся и прижмурил глаза. — Вот я и лакомился, как не следили за коровой, а я все равно свою долю получал. Теперь же с тобой ухожу, поэтому все молоко хозяева сами доить будут.
— Понятно, — я ухмыльнулась пройдохе и, подумав, послюнявила палец нарисовала на лбу смирной Миланы руну ФЕХУ, покровительствующую увеличению стад и достатку. Удивительно, но знак, прорисованный мною на рыжей шерсти, на секунду просиял оранжево-золотым и как бы втянулся в животное.
Фаль, почуяв магию, вихрем слетел с рога, сделал пируэт и, приземлившись мне на плечо, заискивающе уточнил:
— А на что ты колдовала, о Оса?
— Раз корова здорова, хозяйка сейчас благодарить будет, а не люблю я, когда ни на что хвалят, вот и пометила Милану, чтоб и дальше с ней все ладно было: здоровье, удои, хороший приплод, — пожала я плечами и вышла из хлева баба так и приплясывала у самой двери, ожидая вестей.
— Не тревожься женщина, — объявила я с порога, — здорова твоя корова!
— Родимая, спасительница! — обрадовано запричитала баба, не зная, что ей больше хочется, то ли кинуться мне в ноги, то ли обнять дорогую корову, но любовь к собственности победила. Обхватил рыжуху за шею, хозяйка счастливо зашмыгала носом, корова покосилась на нее карим глазом, вздохнула и продолжила жевать.
Ухмыльнувшись, я вышла из калитки, собираясь продолжить прогулку, ан нет, не успела отойти и нескольких шагов от подворья тайно эксплуатируемой Фалем коровы, как сзади послышалось уже знакомое завывание, от которого ломило зубы:
— Магева!..
"Ну что у нее еще, неужто у какой любимой козы запор или петушок лапку подвернул?" — пробурчала я больше для порядка и обернулась к раскрасневшейся под цвет своего блузона крестьянке.
— Благодарствую, магева, благодарствую! — запыхавшаяся баба отвесила мне низкий поклон и пробормотав скороговоркой: — Не побрезгуй, матушка, прими! — всучила мне три потертых квадратика какого-то металла.
"Матушка?" — я оскорблено нахмурившись посмотрела на местный вариант ходящих в обращении денег — свою первую магевскую зарплату, решая, не стоит ли вернуть эти монетки тетке и послать ее, эдакую бабушку, подальше, но Фаль, видно почуяв мои сомнения пропел на ухо:
— Бери, Оса, нельзя отказываться, если магева отплату предложенную не возьмет, человеку счастья не будет.
— О как круто! — мстительно хмыкнула я и сделав вид, что размышляю, помялась с минуту, но затем все-таки сунула монетки в карман джинсов. Тетка облегченно выдохнула и расплылась в улыбке. Значит, все сделано правильно, Фаль не обманул.
Улыбнувшись крестьянке в ответ и слегка кивнув, я продолжила свою прогулку, на ходу расспрашивая сильфа:
— Значит, человек обязан магу заплатить за услугу? И каковы тарифы, то есть люди всегда знают, сколько они должны заплатить магу или волшебник сам цену называет?
— Мага в вольном странствии людская благодарность за искусство волшебное кормит, — прощебетал Фаль. — Сколько может человек, столько и заплатит магу или магеве, но если ей что нужно, то и объявить об этом не грех.
— Стало быть, оплата — вопрос личной щедрости клиента, уравновешенный опасением кары свыше за жмотство, — довольно резюмировала я, пнув мелкий камешек в сторону густой травы у чьего-то забора. — Значит, голодная смерть мне тут не грозит.
Фаль решил, что я шучу, и залился довольным смехом. По-видимому, странствующие маги в этой местности были довольно большой редкостью и ценились весьма высоко.
— Почтенная магева? — меня окликнула сухощавая и высокая женщина средних лет в неброском зеленом платье.
Над повязанным на талии серым фартуком явно поглумился какой-то свихнувшийся дизайнер, приделав к нему множество разномастных карманов. Однако, спокойное достоинство и опыт, отражающийся в светлых не то голубых, не то зеленых глазах шедшей ко мне женщины говорили о ее относительной (кто знает, как у них тут в Кочках с психическим здоровьем в общем и целом?) адекватности. У чокнутых таких спокойно-вдумчивых глаз никогда не бывает, сумасшедшие обыкновенно либо по агрессивному буйны, либо чисты и безмятежны, как одуванчики и так же лишены разумных с нашей точки зрения мыслей.
— Да? — я остановилась и повернулась к женщине. Может, еще работу подкинут, так и на сапоги насобираю.
— Я Катрика, травница, — представилась она.
— А! Я о тебе уже слышала, — приветливо ответила я, сообразив откуда этот приятный терпкий запах сушеных травок. Вероятно, занахарка носила часть своих сборов в качестве аптечки первой помощи прямо в кармашках фартука.
— Догадываюсь, чего обо мне Людвина наболтала, — одним уголком рта сдержанно улыбнулась Катрика, но глаза ее похолодели и насторожились, а руки дернулись к карманам, как у ковбоя к кобуре кольта.
— Сколько не паши, на всех не угодишь, — беспечно махнула я рукой. — Да и как ты могла ее корову выходить, если животина и не болела вовсе, так небольшая магическая заморочка была. А что ты меня звала: из чистого интереса или дело какое есть?
— Помощи просить хотела, — окинув меня острым взглядом и признав годной для продолжения диалога, ответила травница. — У Иваллы, вдовицы, мальчонка занемог.
"Ура, растем, мне уже предлагают попрактиковаться на людях! — мысленно "обрадовалась" я и спросила: — Что с ним?
— С полгода назад со Жданова подворья псина с цепи сорвалась, злобный барбос, здоровенный, что теленок даже на своих с рыком кидался, но терпели, держали. Уж больно сторож хороший. Валь ему на дороге попался. Тяпнуть пес его даже не успел, только повалил, лапами прижал. Люди вовремя отбили. Испугался мальчонка до одури, даже не плакал, бледный как мел был и дрожал. С тех пор молчит. Все понимает, а ни словечка не скажет, — хмурясь, рассказала Катрика, нервно шурша чем-то в своих кармашках. — Я ему уж и травки успокаивающие заваривала и растирала, в ключах ледяных купала. Без толку. Язык отнялся. А Ивалла, мать его, страдает, он ведь единственное, что от Петрина осталось, тот сгорел в одночасье шесть лет назад, зимой, за мной и послать не успели. Теперь же и Валь калечным стал. Поначалу Ивалла металась, все помощи ждала, искала, за любое средство хваталась, потом словно перегорела вся, — брови Катрики сошлись на переносице, в голосе травницы промелькнула настоящая злость не на кого-то другого, а на судьбу и саму себя, что бессильна оказалась помочь.
— Не знаю, смогу ли вылечить мальчишку, врачевание не по моей части. Но сразу не откажу, поглядеть надо, — согласилась я, и пошла за Катрикой до скромного, когда-то весьма ладного и все еще крепкого домишки примостившегося недалеко от местного Бродвея в конце глухой улочки.
Во дворе кормила кур симпатичная, но какая-то состарившаяся до времени, женщина с потухшим взглядом, обряженная в чистое, но многажды стиранное, потерявшее первоначальный цвет, платье. Она действовала как автомат. Брала горсть зерна и бросала вправо, влево, прямо, птицы увлеченно квохтали у нее под ногами, спеша ухватить самые вкусные зернышки. На лавочке у дома худенький, вытянувшийся как тростник мальчонка лет девяти и гладил присоседившуюся ему на колени кошку черепаховой раскраски. Зверюха лениво мурлыкала и время от времени вытягивала лапы в качестве зарядки.
— Ивалла, я магеву привела, — позвала травница хозяйку из-за забора и вошла, подцепив крючок на калитке, не дожидаясь особого приглашения.
Тусклый взгляд скользнул по нам с Катрикой почти безразлично, зато ярко сверкнули глазенки наблюдающего за нами мальчонки светловолосого, но черноглазого, чем-то напоминающего подсолнушек — золотой ободок и черные зернышки сердцевины. Пацан во все глаза вылупился на мой модный прикид и рыжие волосы, — ни у кого из местных я таких не видела, — аж рот от усердия открыл и темные, как угольком нарисованные, брови нахмурил.
— Ивалла, это магева Оса! — снова попыталась представить меня травница. — Она Валя посмотреть пришла.
Ивалла вяло качнула головой и все-таки изволила ответить:
— Пусть посмотрит, коли не шутишь, — поставив миску с кормом на землю, чем вызвала бурный восторг курей, женщина ушла в дом, тихо затворив за собой дверь.
Что ж, меньше народу — больше кислороду, а на прием к врачу пациенту и вовсе лучше без родственников заходить, чтоб уши от "компетентных" советов не вяли.
— Эй, пацан, иди сюда, — весело позвала я мальчишку и поманила указательным пальцем.
Что ж, меньше народу — больше кислороду, а на прием к врачу пациенту и вовсе лучше без родственников заходить, чтоб уши от "компетентных" советов не вяли.
— Эй, пацан, иди сюда, — весело позвала я мальчишку и поманила указательным пальцем.
Бережно опустив на скамью кошку, недовольную прекращением поглаживания, паренек проворно вскочил и подбежал к нам.
— Небось, надоело молчать как рыбеха? — подмигнула я мальчишке.
Тот серьезно кивнул, переступив с ноги на ногу, поводя босыми пальцами по мягкой дворовой пыли. Я почти позавидовала, сразу захотелось скинуть свои тапки, стянуть носки и тоже пройтись босиком.
— Тогда давай тебя лечить! — бодро обнародовала я свои намерения, убедившись, что с головой у мальчишки все в порядке, речь понимает, а значит, не треснулся настолько, чтоб мозгов лишиться. Да шрамов никаких на горле нет, стало быть, все заморочки с немотой чисто психические, а лечение таковых — дело не только магии, но личного доверия пациента к врачу.
Читала я или слышала когда-то, что клин клином вышибается, а страх страхом, но пугать паренька второй раз мне, как начинающему логопеду, совершенно не хотелось. Оставив этот вариант в качестве запасного, я мысленно выбрала подходящий набор рун из своего арсенала и вытащила из сумки на плече карандаш — обычный серый грифель в ярком сине-зеленом футляре из дерева. Взяла мальчишку за острый, хоть обрежься, подбородок, покрутила его симпатичную мордашку вправо-влево, потрепала по вихрам и огласила свое решение:
— Я сейчас колдовские знаки на твоем лбу напишу, которые запоры с языка снимут.
Глаза Валя и без того, может, чуть меньше чем у сильфа, при виде моего сияющего карандаша стали в пол лица. Фаль-болтушка и тот перестал трещать по пустякам, затаил дыхание. Ровно писать я никогда не умела, поэтому решила просчитать какого размера руны мне на лбу мальчишки рисовать следует, чтобы все влезло, а АНСУЗ, та руна что за воздух, дыхание, снятие оков да речь отвечает, аккурат в центре уместилась. Перевернув карандаш обратным концом, я прикусила губу, сосредотачиваясь. Черчение никогда моей сильной стороной не было, то ли аккуратности не хватало, то ли каждый раз училку-истеричку вспоминала, и желание чего-то изображать напрочь пропадало. Но тут хочешь — не хочешь, а хотя бы попробовать поколдовать надо. Пальцы начало чуть-чуть покалывать от ощущения готовой воплотиться в рисунке руны.
— Уже все? — хрипловатый неуверенный голосок прозвучал так неожиданно, что я, не успев начертать ни единого знака, выронила карандаш в пыль.
Катрика изумленно охнула и попятилась к двери в дом, шепча:
— Ивалла, Ивалла, пойди сюда…
— Ну раз говоришь, значит все, — ошалело хмыкнула я, нагнувшись, чтобы поднять карандаш, посоветовала: — Мать позови, да погромче, чтоб она тебя со двора услыхала.
— Мама, — неуверенно позвал Валь и, пробуя голос, повторил с каждым разом все громче и звонче: — Мама, мамочка, мама!..
— Валь, сынушка! Родненький! Говори! Говори! — Ивалла вихрем вылетела из дома, едва не сметя со своего пути травницу (я-то успела отскочить), и сграбастала свою кровиночку в объятия такие крепкие, что я испугалась за ребра пацана.
Мать смеялась и рыдала одновременно. Катрика беззвучно плакала рядом, вытирая дорожки радостных слез ладонью. Я шепнула ей на ухо:
— Пора, пойду, а ты им скажи, что со мной сама расплатилась какими-нибудь секретами знахарскими. Не буду я у вдовы плату брать.
— Но как же так? — травница замялась, вроде бы чуя мою правоту, но не осмеливаясь нарушать раз и навсегда установленного порядка, — а обычай…
— Я паренька не лечила магией, не успела, — осторожно призналась я женщине, отводя глаза от безумствующей матери и счастливого пацана, чей голос разлетался по двору все звонче и звонче. Почему-то мне было неловко. — Он раньше заговорил, хватило одной веры в то, что здоров будет. Ты знаешь, как это бывает, если верит больной в исцеление, иногда и никакого другого лекарства не надо.
— Все равно твоя магия его спасла, — осталась при своем мнении Катрика, — коли Валь не поверил бы в силу магевы, так и молчал по сию пору. А про Иваллу ты правильно угадала, не богат их двор, концы с концами бы свести, я тебя привела, мне и благодарить. Не отказывайся, магева Оса, не гневи мою судьбу.
Горсть монет из плотного кармашка на фартуке достала травница и отдала мне без счета. Вспомнив, что врачи да колдуны на селе издавна самыми богатыми людьми считались, я не стала ругаться с Катрикой, молча убрала почти незаработанную плату в карман к первым трем монеткам и вышла со двора, не дожидаясь пока ошалевшая от счастья Ивалла кинется целовать мне ноги, она уже порывалась это сделать, да все от сынишки оторваться не могла.
Травница решила чуток проводить меня до калитки, а тут меня осенила очередная идея:
— Слушай, Катя, — схватила я травницу за руку, — если твоя подружка на компенсации настаивать будет, то скажи, я ей так отплатить велела: найти достойного мужика, который и ей приглянется и Валю отца заменит.
Катрика мелко заморгала и расплылась в улыбке, энергично кивнув:
— Обязательно, даже если настаивать не будет, все равно передам. Хватит Ивалле себя до срока сушить, вон Дамитр с соседней улицы по ней давно убивается, так бирюком и живет, все ее дожидаючись. Мужик хороший и детишек любит, с Валем частенько возится.
— Вот и ладно, — я облегченно вздохнула и почти бегом устремилась за калитку, меня нагнал переливчатый смех сильфа, зазвеневший будто в самом ухе. Фаль протянул:
— Ты очень мудрая магева Оса!
— Нет, просто вредная и очень люблю совать нос не в свои дела, — отмахнулась я, закидывая карандашик в сумку и встряхивая ее хорошенько, чтобы улегся на самое донышко.
В сумке у меня чего только не было понасовано, а все потому, что я пыталась бороться с противным следствием из закона Мерфи, выведенным на собственном горьком опыте: "самая нужная вещь всегда остается дома". Кстати, практика в такой борьбе — первое дело! Со временем у меня начало получаться. А подружки завистливо ахали "Ну, Ксюха, ты даешь!", когда из своей небольшой с виду сумки — всего-то ладонь в ширину полторы в длину (это если с пальцами считать) я извлекала именно ту штуковину, которая была до зарезу необходима всем в данный момент: зажигалку, блокнот, ручку, пакет, открывашку, носовой платок или жвачку.
Часа два мы с Фалем бродили, вернее, бродила я, а он порхал, по селу, изучая местные достопримечательности, каковых не обнаружилось вовсе. Зато я, следуя ориентировке, выданной сильфом, нашла лавку, где торговали всякой всячиной из разряда галантереи, посуды и прочих товаров, включая отрезы сукна и готовую обувь. Сапоги хоть и имелись в ассортименте, но мужские, из грубой кожи и шитые по всему видать на одну ногу, то, что предлагали в местной торговой точке дамам, описанию и вовсе не поддавалось. Здешний женский пол предпочитал рассекать босиком или в таких чоботах, какие я и на похороны прабабушки не надела бы. Разочарованная в лучших чувствах я покинула лавку в своих собственных тапках, оставив огорченного привередливостью магевы лавочника мучительно соображать, а собственно чего именно мне понадобилось в его заведении: купить, поглазеть или вовсе сглазить. Деньги позванивали в кармане, но толку от этого было мало, если только чувство собственного удовлетворения — всего полдня в новом мире, а на хлеб успела заработать и крыша над головой имеется.
Но, решила я, когда из села уходить соберусь, в лавку надо будет наведаться, запастись походными шмотками: котелок там купить, ложку, миску, одеяла какого, фляжку для воды. Надеюсь, хоть на этот элементарный список моих монеток хватит, если, конечно, пропускать мимо ушей все "легкие" намеки-просьбы Фаля заглянуть в ту лавку, где он сласти тырил. Я не намеревалась поощрять его проказы, а то сильф пузо будет набивать, а репутация у меня намокнет.
— Почтенная магева! — ставший уже почти привычным вопль-обращение (и чего они так орут, неужто здешние маги все поголовно слабослышащие, так сказать издержки профессии) пресек мои "сапожные" терзания.
От широкого, какого-то раскоряченного во все стороны полноценного двухэтажного здания ко мне переваливаясь с боку на бок и отдуваясь спешил лысенький толстячок в широких темных штанах, перевязанных ослепительно зеленым широким поясом и светло-серой щедро вышитой по распашному вороту рубашке (ну точно мячик с полоской посередине).
Я приостановилась, а то схлопочет жирдяйчик инфаркт микарда, а всю вину на меня свалят. Толстяк докатился до меня и, отдуваясь, начал разговор:
— Славный вечер, почтенная магева, солнышко так припекает! Не желаете ли в тенечке посидеть, ягодничка холодного испить прямо со льда или может винца под пирожки медовые?
— Пирожки у него вкусные, — поддакнул мне в ухо вездесущий Фаль столь мечтательно и просяще, что проигнорировать зов карманного напарника было бы верхом предательства.