При сопоставлении всех этих данных сложилось впечатление, что у входа в Финский залив сконцентрировалась целая масса подлодок и что наши корабли только случайно избежали опасности.
В Люме адмирал собрал совещание из командиров своих миноносцев для выяснения результата боя, как он представлялся с отдельных миноносцев. На этом совещании командиры пришли к выводу, что потоплено не менее трех судов. Такой результат, может быть, и нельзя считать слишком блестящим, но, принимая во внимание все привходящие обстоятельства, как‑то: преувеличенные агентурные сведения о силах конвоя, темноту и близость шведских территориальных вод, все же можно считать его удовлетворительным. Конечно, подсчет результатов с нашей стороны был очень приблизителен; могло быть, что они были значительно больше. Во всяком случае, приходилось ждать получения сведений с другой стороны, и тогда только было возможно составить себе общую картину. К вечеру уже были получены первые сведения, что из судов, конвоировавших караван, погибли два вспомогательных крейсера. В это число, очевидно, входили «Герман» и корабль, в который, по–видимому, попали наши мины.
Остаток этого дня и ночь отряд простоял на якоре в Люме, а на следующее утро, 2 июня, пошел в Рогокюль. Выйдя у Гангэ из mхер, адмирал отпустил «Победителя» и «Грома» в Ревель, а сам благополучно вошел в Моонзунд.
XVIII. Поход 2–й бригады крейсеров и 1–го дивизиона миноносцев. Содействие XII армии у Риги. Приобретение кораблей у Японии. Посадка на камни «Новика». «Новик» в доке. Подробности Ютландского боя. Назначение адмирала А. В. Колчака командующим Черноморским флотом. Вице–адмирал А. В. Колчак. Его предыдущая деятельность. Гибель «Добровольца» и подрыв «Донского Казака». Конец ремонта «Новика»
В 4 часа дня, 2 июня, «Новик» пришел в Рогокюль, и адмирал сейчас же перенес свой флаг на «Сибирский Стрелок», мы же опять начали скучное стояние.
4 июня были получены уже более подробные сведения о разгромленном нами караване: он состоял из тринадцати пароходов, шести вооруженных тральщиков, одного вспомогательного крейсера и трех миноносцев; из этого числа в конечном результате не досчитывалось пяти кораблей. Это уже несколько меняло всю картину. Оказалось, что мы нанесли больше потерь, чем ожидали сами.
7 июня командир решил выйти в море и испробовать, как будут действовать воздушные насосы с новыми крылатками. Испытание прошло очень удачно; миноносец легко развил 30 узлов; насосы работали очень хорошо. После испытания мы хотели воспользоваться случаем и пристрелять наши новые мины, но, когда подошли к острову Руно, вдруг так засвежело, что пришлось возвращаться в Рогокюль. К вечеру ветер перешел в шторм, который продолжался два дня и был настолько силен, что даже на рейде у Рогокюля развело сильную волну. Нас начало дрейфовать, пришлось отдать второй якорь.
К 9 июня наконец стало стихать; волнение совсем улеглось. В этот день в Моонзунд для ознакомления с нашей организацией защиты Рижского залива пришел на «Пограничнике» контрадмирал английской службы Виллимор. Это внесло некоторое разнообразие в нашу нудную жизнь, и мы передавали друг другу его рассказы о западном фронте и английском флоте.
«Новик» все еще стоял в Рогокюле, а остальные миноносцы несли дозоры на Ирбенской позиции. Это, конечно, не означало, что вообще деятельность в Рижском заливе замерла: напротив, все время продолжали вестись крупные работы по усилению позиции, и она была уже в значительной степени сильнее, чем в прошлом году. Одной из самых крупных работ, имевшей огромное значение для обороны, надо было считать завершавшееся прорытие в Моонзунде канала для судов с осадкой до 30 футов. Кроме того, еще прорывался канал в Соэло–Зунде (пролив между Даго и Эзелем) для миноносцев с осадкой до 16 футов, благодаря чему они получали возможность выйти в море помимо Ирбенского пролива или Дагерорта. Также спешно заканчивался целый ряд батарей на островах Моон, Эзель, Даго и полуострове Вердер. Вообще организационная работа кипела, и защита Рижского залива с каждым днем становилась все сильнее и сильнее. Неприятелю теперь уже не так легко было бы форсировать позицию.
13 июня над Ирбенским проливом произошел воздушный бой, в котором нашим летчикам удалось уничтожить неприятельский гидроплан.
16 июня была предпринята вторая операция по уничтожению караванов пароходов. На этот раз для нее был назначен совсем особый состав судов: крейсера «Громобой» и «Диана», под флагом вице- адмирала А. П. Куроша [65], миноносцы «Доброволец», «Москвитянин», «Эмир Бухарский», «Генерал Кондратенко» и «Охотник», а также флотилия новых миноносцев в составе «Победителя», «Грома» и «Орфея», под командой начальника 1–го дивизиона.
В полночь на 17 июня 1–й дивизион миноносцев, находясь недалеко от шведских берегов, встретил восемь неприятельских миноносцев старого типа. Начальник дивизиона решил не вступать с ними в бой и стал отступать на крейсера, предупредив начальника бригады, что наводит на него неприятеля. Адмирал Курош подпустил неприятельские миноносцы на дистанцию 50–55 кабельтовых и открыл по ним ожесточенный огонь. Несмотря на это, один из них выскочил вперед и выпустил мины, которые, однако, не дошли кабельтовых на пять — семь. Увидев, в какой сильный огонь они попали, миноносцы окутались дымовой завесой, и после этого обе стороны разошлись. На этом закончилась и операция; все наши суда вернулись обратно.
В действиях нашего отряда, насколько можно судить со стороны, очень многое неясно. Не желая впадать в критику, мы можем только сказать, что в результате неприятелю удалось выполнить свою задачу, то есть защитить караван пароходов, несмотря на свою слабость по сравнению с нашими силами. Наш же отряд не сумел выполнить поставленной ему задачи, и лица, им руководившие, не проявили ни настойчивости, ни предприимчивости.
Во всяком случае, мы на «Новике» теперь были довольны, что нас не взяли с собой, а в первый момент страшно обижались на это.
18 июня адмирал получил срочную просьбу поддержать наши войска под Ригой и, забрав с собой «Славу», «Храброго», «Грозящего», 5–й дивизион и «Войскового», на «Сибирском Стрелке» немедленно вышел туда. По слухам, дошедшим до нас, начиналось столь долгожданное наступление наших войск.
На следующий день, согласно приказанию начальника дивизии, все оставшиеся суда перешли в Куйваст.
21-го июня вернулся адмирал со всеми судами из Риги. Ему удалось энергично обстрелять всю береговую полосу и нащупать батареи, которые неприятель в большом количестве построил для своей защиты с моря. Удалось обнаружить 4–дюймовые, 6–дюймовые и 9–дюймовые батареи. Корректировка нашей стрельбы велась при помощи аэропланов, что вышло очень удачно. Вообще, командующий армией остался очень доволен поддержкой, оказанной флотом.
Во время обстрела произошел воздушный бой трех наших аэропланов с тремя неприятельскими «фоккерами». Нашим удалось снизить два неприятельских аппарата; один из них сел на воду, и с него были взяты в плен летчик и механик, а другой упал в район расположения неприятельских войск. С нашей стороны пострадал один аппарат и, подбитый, упал в море; летчик, подпоручик Извеков, и механик погибли.
22-го июня нам было объявлено, что ожидается прибытие командующего флотом адмирала Канина, который собирается произвести общий смотр. Доставить адмирала Канина в Моонзунд были посланы «Охотник» и «Пограничник». На следующий день его еще не было, и только 24–го числа он пришел на «Пограничнике». Приехав, адмирал Канин немедленно отправился на автомобиле в Аренсбург произвести там смотр войскам, а к вечеру прибыл обратно в Куйваст.
25 июня, в 8 часов утра, «Новик» поднял флаг начальника дивизии и со всей дивизией и «Славой» вышел на смотровое маневрирование в район острова Руно, где предполагалось, что должен произойти бой в случае прорыва неприятеля в залив. Командующий флотом пошел на «Славе», и с ним пошел адмирал Колчак. Маневрирование было непродолжительно и несложно, но, по–видимому, вполне удовлетворило адмирала Канина; по крайней мере, он вскоре поднял сигнал, изъявлявший особую благодарность силам Рижского залива. После этого всем было приказано возвратиться в Рогокюль.
Вечером командир получил из Гельсингфорса извещение, что для «Новика» приготовлен док, и начальник дивизии разрешил нам туда идти.
В эти дни мы узнали, что наше правительство приобрело у Японии броненосцы «Сагами» (бывший «Пересвет»), «Танго» (бывшая «Полтава»), крейсер «Сойя» (бывший «Варяг») и бывший пароход Добровольного флота «Орел», некогда входивший в состав эскадры адмирала Рожественского как госпитальное судно. Всем им возвращены старые названия, за исключением «Танго», который назван «Чесмой».
Эти корабли предназначаются для охраны побережья Северного Ледовитого океана и пойдут в Архангельск.
Эти корабли предназначаются для охраны побережья Северного Ледовитого океана и пойдут в Архангельск.
Передают, что они сданы японцами в таком запущенном виде как в отношении механизмов, так и вооружения, что потребовался самый серьезный ремонт.
Вскоре после этого «Пересвет» во время одного из своих пробных выходов из Владивостока сел на мель. Посадка была столь серьезна, что его пришлось совершенно разгрузить, и только после месячной упорной работы он наконец был снят.
Вообще эта покупка не имеет никакого боевого значения. Было бы лучше на эти деньги купить хотя бы один корабль, но более современного типа.
А все‑таки как‑то приятно, что эти корабли опять вернулись к нам, опять плавают под нашим флагом…
26 июня, в 4 часа утра, сдав лишнюю нефть на транспорт «Ольга», мы вышли в Гельсингфорс, совершенно не предполагая, что этот поход будет сопряжен для нас с очень тяжелыми, едва не ставшими роковыми, последствиями.
По выходе в море командир приказал дать полный ход и постараться достичь наибольшего, на который «Новик» только способен. Погода стояла штилевая и ясная, но у Оденсхольма вдруг стал находить туман, который сгущался все больше и больше. Наконец мы оказались окруженными сплошной стеной и летели 32–узловым ходом, ничего не видя впереди. Уменьшить ход было обидно, так как расстояние до острова Нарген было небольшое, а мы рассчитывали еще увеличить ход. У Пакерорта миноносец имел уже 33 узла. На наше счастье, туман немного рассеялся, так что можно было определиться. Немного погодя он опять сильно сгустился, и, вновь ничего не видя, мы продолжали идти все тем же ходом. Только когда по счислению было уже близко от Наргена, командир уменьшил ход до 17 узлов. Подойдя к нему почти вплотную, перед самым поворотом на фарватер вдоль острова, когда по нашим расчетам нам оставалось пройти еще 2–3 кабельтова, мы вдруг увидели вырисовывающиеся с обеих сторон в тумане какие‑то темные предметы. В первый момент мы их приняли за буйки сетевого заграждения, но тут же разобрали, что это камни; командир моментально дал полный назад, но уже было поздно. Раздалось несколько сильных толчков, «Новик» вздрогнул и остановился. Командир сейчас же остановил все машины и, раньше чем что‑либо предпринять, приказал хорошенько осмотреться, чтобы не ухудшить положения, давая без толку различные хода. После тщательного осмотра выяснилось, что корма находится на чистой воде и под ней глубина 17–20 футов, но, начиная с носового турбинного отделения и дальше, до самого отделения мокрой провизии, которое было расположено почти в самом носу, корпус миноносца сплошь — на камнях.
Сориентировавшись в положении, командир стал осторожно пробовать давать задний ход, причем выяснилось, что проворачивается только левый винт, а другие задевают. После нескольких таких попыток стало ясно, что самим сняться с камней невозможно, и командир послал радио с просьбой выслать нам на помощь сильные буксиры.
Место нашей аварии было на восточном берегу острова Нарген. Когда туман рассеялся, мы увидели, что наш нос находится почти на самом берегу; с него, почти буквально, можно было спрыгнуть на сухое место. На наше счастье, погода все продолжала быть штилевой, и это нас спасло. Если бы задул свежий ветер, да еще из W‑x четвертей, тогда «Новик» сейчас же начало бы бить о камни и, может быть, спасение стало бы невозможным.
Первая помощь подошла к нам в 10 часов утра, через два часа после посадки. Это были три малосильных буксира и таможенный крейсерок «Кондор». Все четверо подали концы и начали нас тащить, но они оказались слишком слабыми, и «Новик» продолжал неподвижно стоять на месте. Дальнейшие их попытки стащить нас кончились тем, что лопнули концы. Пришлось все бросить и ожидать прихода сильного буксира–ледокола «Петр Великий». Наконец, в полдень подошел и он. К нам сейчас же приехал его капитан, чтобы обсудить, как лучше завести буксиры. Обсудив и взвесив все обстоятельства, было решено обвести брагу вокруг всего корпуса миноносца через якорные клюзы и для этого взять 400–саженный 6–дюймовый стальной перлинь. Началась лихорадочная работа. Мы все, и матросы и офицеры, работали беспрерывно в течение 6 часов. Наконец, перлинь был четыре раза обнесен вокруг корабля, а каждый шлаг обтянут шпилями и в коуши на его концах введена скоба. «Петр Великий» завел за нее свой буксир и потихоньку стал буксировать, но миноносец не трогался; в конце концов лопнул буксир. Пришлось заводить новый, но когда «Петр» начал опять тащить, лопнула скоба браги. Тогда в третий раз завели буксир и ввели новую скобу, впрягли с обеих сторон еще дополнительно по малому буксиру, и, кроме того, мы сами, средней и левой турбинами, стали давать малые задние хода. Пока «Петр» тащил плавно, ничего не выходило, «Новик» продолжал стоять без малейшего движения в том же положении, как и был. Но когда он стал тянуть толчками, то после первого же толчка миноносец шевельнулся и начал медленно сдвигаться. Дальше все шло легче и легче, и наконец ровно в полночь он оказался на чистой воде.
Что мы перечувствовали и как перемучились за этот день, трудно себе представить. Боязнь за свой любимый корабль, за участь командира и уязвленное самолюбие — все это смешалось вместе, и общее настроение было подавленное. Понятно, с каким облегчением мы все вздохнули, когда почувствовали первые признаки движения миноносца, и все время только боялись, что опять могут лопнуть буксиры. Успокоились мы только тогда, когда почувствовали под собой чистую воду.
Когда «Петр» отдал свой буксир, то брага, которая сильно обтянулась во время буксировки, всеми своими шлагами упала на средний винт и не было никакой возможности ее поднять. Без этого нельзя было дать ход ни одной турбиной. Провозившись с этим довольно долго, все‑таки пришлось подать буксиры «Петру Великому» и ему буксировать нас до Гельсингфорса.
Исследовав после этого внутреннее дно, мы убедились, что оно повсюду совершенно цело, а следовательно, и все механизмы невредимы, но все междудонное пространство, от носового турбинного отделения до отсека мокрой провизии, сплошь наполнилось водой.
27 июня, в 9 часов утра, «Новик» без всяких дальнейших приключений был прибуксирован к Сандвикскому доку и сейчас же введен в него. К вечеру вода из дока была выкачана и можно было приступить к подробному осмотру полученных нами повреждений. Увы, то, что мы увидели, было очень печально. Все днище, начиная с турбинного отделения и до носа, было совершенно исковеркано, и много листов было прорвано камнями, которые так и застряли в некоторых дырах.
После осмотра корабля заводскими инженерами они заявили, что даже в лучшем случае, при очень спешной работе им удастся закончить починку только в шесть недель. Приходилось менять все исковерканные листы, выпрямить или заменить части шпангоутов, выпрямлять во многих местах киль, потом прочеканить все днище и испробовать все цистерны на герметичность. Последнее было особенно важным из‑за того, что наше междудонное пространство служило в то же время и нефтяными цистернами. Следовательно, недостаточная их герметичность способствовала бы утечке нефти.
Мы все продолжали быть в страшно угнетенном состоянии. Только то сочувствие, с которым было встречено наше несчастье командующим флотом, адмиралом Колчаком и всеми другими, немного смягчало наше горе.
С этого дня началось томительное доковое стояние со всеми его лишениями и беспокойствами, в особенности в жаркое летнее время. Весь день и всю ночь стоял невообразимый стук пневматических зубил и молотков клепальщиков и чеканщиков, так что иногда даже разговаривать можно было с трудом. Нестерпимая духота в помещениях, грязь, с которой было очень трудно бороться, и другие неудобства делали жизнь страшно неприятной, а для старшего офицера и старшего механика совсем тяжелой.
В это время явилась возможность более или менее ознакомиться с подробностями Ютландского боя. Очень интересны были сведения, присланные нашим представителем на английском «Большом Флоте».
Это был генеральный бой между величайшими в мире эскадрами новейших кораблей, именно тот бой, которого так жаждали англичане с первых дней войны. Казалось, что такого столкновения уже и не произойдет и что сильнейшие флоты мира так себя ничем и не проявят. Действительно, они могли бы простоять всю войну в портах и, находясь в полной готовности к выходу в море, все‑таки не выйти. Со стороны германского флота это было бы вполне логично. Как бы он ни был хорош в смысле организации и блестящих качеств личного состава, но численностью и вооружением кораблей, по крайней мере вдвое, был слабее английского. Немцы могли бы рассчитывать на победу только в том случае, если бы английский флот был совершенно дезорганизован. Но он находился на должной высоте: и корабли, и личный состав его были очень хороши. Германское командование все это отлично учитывало, а потому его флот выходил в море очень осторожно и избегал слишком удаляться от своих укрепленных позиций. Ведь, выйдя навстречу английскому флоту и приняв бой, он рисковал быть разбитым, а тогда страна лишилась бы сразу главной защиты с моря.