Спасение шлюпками тянется слишком долго. Уже более часа «S-59» перевозит ими команду «S-58»; он не может подойти к самому борту, ибо на поверхности, рядом с ним, видны мины. Все это время остальные миноносцы должны держаться тут же, на минном поле.
Наконец, «S-59» готов и идет за остальными миноносцами. Но не успевает он пройти и тысячи метров, как его постигает та же судьба. Сквозь темноту ночи опять сверкает зловещее «М. М.»
Теперь уже я сам иду к борту «S-59» Очень неприятное плавание. Вот я вижу две большие мины, плавающие на поверхности, почти рядом с «S-59» Скорее к борту, взять команду, и прочь от тебя, доблестный корабль! Ты слишком тяжело поврежден, чтобы тебя можно было довести домой.
«S-59» уже имел на себе два лишних состава, а потому, когда «S-56» пришлось снять с него всех людей, на нем оказалось три лишних комплекта. Всего на нашем борту находилось теперь почти 400 человек. Но как хорошо держат себя люди! Ни страха, ни злобы, ни словаупрека; даже нет торопливости при пересадке. Все идет, как на учении. По временам слышатся возгласы: «Сперва возьмите раненых, а потом перейдем и мы». Да, то были надежные люди!..
Я еще имею четыре миноносца! Неужели еще не конец этой дьявольской ночи? Нет! Мы все пока — на минах. Довольно размышлений! Они не помогут. Скорее, как можно скорее прочь из этих злых вод! Дальше, дальше, на запад, с «S-56», «V-76», «V-77» и «V-78», со скоростью 27 узлов!
Одно утешение: стало светать. Но бедам еще не пришел конец. Вдруг опять тихий звук взрыва под последним миноносцем, «V-76» (капитан–лейтенант Яспер). Высокий столб воды, и — «М. М.» «У-77» спасает экипаж, a «V-76» тонет.
Осталось только три миноносца. Одиноко и грустно мы ищем правильный путь домой и на этот раз находим. Удивительным стечением обстоятельств «S-56» избежал всех мин, хотя как флагманский шел в кильватерной колонне головным. Наконец и с ним произошло несчастье, но, правда, без тяжелых последствий. Неожиданно лопнула одна из труб, и из котлов ушла почти вся вода. Миноносец принужден остановиться. Сейчас же на помощь к нему подходят «V-77» (капитан–лейтенант Стратман) и «V-78» с моим верным начальником полуфлотилии капитан–лейтенантом Регенсбургом и храбрым командиром капитан–лейтенантом Кранцем. Они ошвартовываются к бортам и дают воду. Исправление аварии длится почти час. Кругом все еще мины.
Наконец мы на чистой воде, заботы о сохранении миноносцев в целости окончены, и навстречу нам уже идут другие миноносцы. Они высланы контр–адмиралом Лангемаком, находящимся на «Кольберге». Вскоре и он сам встречает нас приветственным сигналом, трогающим душу и сердце.
Неприятеля мы так и не видели. Как выяснилось позже, он даже не выходил в море.
Проклятая, злая ночь была позади нас!
Из одиннадцати миноносцев осталось только четыре: «S-56», «V-77», «V-78» и «G-89». Я, мои офицеры и команды переживали тяжелые минуты. Но мы сделали все, что могли, и это сознание утешало нас.
Война требует жертв. Правда, мы не потопили ни одного неприятельского корабля, но зато все же разрушили важные сооружения Балтийского порта и проникли в те воды, где русские чувствовали себя в полной безопасности.
Отныне они должны быть всегда готовы к таким случаям, как этот. Все же наше дело имеет большое значение, так как неприятель как раз подготовлял перевозку войск из Ревеля в Ригу, что для нашей армии было тогда очень невыгодно.
В эти тяжелые часы мы, офицеры и команды X флотилии, научились понимать и ценить друг друга. Ни слова, ни действия, ни приказания не омрачают память об этих часах тесного, самоотверженного и светлого единения.
Со скорбью донося о потере стольких миноносцев, с гордостью за личный состав и в надежде, что с такими офицерами и командами мне придется принять участие еще в других операциях, я закончил свой рапорт так:
«Краткие промежутки между взрывами, частая гибель миноносцев и ежеминутное сознание возможности погибнуть — требовали от офицеров и команд огромного самообладания, граничившего с подвигом.
С чувством гордости я как начальник флотилии могу донести о выдающемся поведении офицеров и команд. Люди соперничали в выдержке и спасали прежде всего раненых. Все маневры, спасение людей и подготовки к взрывам производились с величайшим самообладанием и тщательностью.
Только такому примерному, хладнокровному и доблестному поведению офицеров и команд можно приписать то, что все оставшиеся в живых были спасены и что общие потери были всего 16 убитых».
2 ноября «Новик» с «Десной» опять пошли в Рогокюль, где и застряли надолго.
3 ноября 3–й дивизион тральщиков обнаружил заграждение у входа в Нуккэ–Вормсский фарватер. Трудно было определить, когда его поставил неприятель, но возможно, что именно в ту ночь, когда был прорыв миноносцев. Спасибо командующему флотом, который, предугадывая эту возможность, отменил наш поход; ведь мы уже входили в этот проход, и тогда первым пострадал бы именно «Новик», шедший впереди.
4 ноября вечер и ночь были опять тревожными: ожидался налет нескольких цеппелинов, а кроме того, в море, недалеко от острова Эзель, держалось около двадцати неприятельских миноносцев. Командующий флотом даже стал опасаться, не подготовка ли это большого прорыва в Финский залив, а потому все суда, и главным образом Минная дивизия, были в полной готовности в любой момент выйти в море. Потом все эти приготовления были отставлены, так как цеппелины близко не показывались, а миноносцы скоро ушли.
В тот же день была затралена мина у маяка Нерва, то есть недалеко от Кронштадта. Это еще раз подтвердило версию, что неприятельский подводный заградитель разбросал свои мины по всей восточной части залива; поэтому приходилось быть очень осторожными.
9 ноября пришло аналогичное подтверждение, но уже более печального характера: на пути в Кронштадт подорвался на мине и получил большую пробоину крейсер «Рюрик».
Подробности его подрыва таковы.
6 ноября «Рюрик» совместно с «Андреем Первозванным» и «Баяном» в 4 часа дня вышел из Гельсингфорса в Кронштадт для ремонта.
Отряд шел в кильватерной колонне, имея головным «Андрея», затем — «Рюрика» и «Баяна». Его конвоировал 8–й дивизион миноносцев.
В 8 часов 15 минут вечера, при повороте на створ южных Гогландских маяков, в 3,5 кабельтова от берега, «Рюрик», катясь влево, коснулся правой скулой мины, приблизительно между восьмым и десятым шпангоутами. По–видимому, неприятельское заграждение было поставлено совершенно точно на створе. По какой‑то счастливой случайности, «Андрей», сидевший значительно глубже «Рюрика», прошел, не задев мины.
Звук взрыва был настолько силен, что походил на залп дредноута из всех башен. На поверхности воды показалось огромное пламя, которое через правый якорный клюз проникло на палубу. Вслед за тем поднялся гигантский столб воды высотой до 140 футов, выше фор–марса, и обрушился на носовую часть крейсера. Люди, находившиеся на мостике, были моментально снесены на шкафут, и там остались только командир, штурман и вахтенный начальник, которых потоком воды прижало к рубке.
Первое впечатление офицеров, находившихся в момент взрыва в кают–компании, было, что взорвался носовой погреб. Команда же решила, что крейсер попал под бомбы цеппелина, а потому все бросились вниз.
Ввиду того, что на командном мостике все были оглушены или смыты, своевременно не были
включены колокола громкого боя и, таким образом, не была пробита водяная тревога. Сейчас же старший офицер приказал офицерам обойти помещения и послать команду по местам. Через три минуты после этого начали уже действовать водоотливные турбины и были задраены все двери и люки. Работа сильно облегчалась тем, что на всем крейсере продолжало действовать электричество.
Положение «Рюрика» внушало сильное опасение, ибо вода проникла во все носовые помещения, а в шпилевом отделении прибывала приблизительно со скоростью 1,5–2 футав минуту. Крейсер получил дифферент в 2 фута 4 дюйма. После обследования удалось установить, что вся носовая часть, до переборки на 30–м шпангоуте, затоплена. Чтобы эта переборка не сдала, ее сейчас же подкрепили деревянными подпорами.
Когда работы были закончены, «Рюрик» попробовал дать ход; это было через 20 минут после взрыва. Сначала он дал 2, потом 4, 6 и, наконец 8 узлов, но вскоре был вынужден опять сбавить его до 6 узлов, так как переборку шпилевого отделения стало сильно пучить.
Работам сильно мешало огромное количество газа, наполнившего всю носовую часть. Он был невидим и почти без запаха, но все признаки отравления им были налицо. Вытяжной вентиляции на крейсере не было, а переносные вентиляторы оказались слишком слабы; не помогали и противогазные маски. Все офицеры и 128 человек команды получили отравление. Едва только офицеры чувствовали себя немного лучше, они немедленно спускались вниз, но вскоре их снова выносили оттуда почти без чувств. Нельзя не отметить особо энергичной и самоотверженной работы трюмных во главе со старшим лейтенантом С. К. Рашевским: они все были отравлены, а Рашевского три раза выносили без чувств [76].
Попытка подвести пластырь кончилась полной неудачей, так как он оказался в три раза меньше площади пробоины, а, кроме того, все внутреннее железо крейсера завернуло на левый бок, что лишало возможности завести подкильные концы. Помимо всего работы еще осложнялись ночной темнотой.
По счастью, взрывом никто не был убит, хотя некоторые матросы в самый момент взрыва и находились в носовых помещениях; давлением воздуха их только выбросило наверх.
Получив донесение о подрыве «Рюрика», командующий флотом немедленно приказал Кронштадту выслать навстречу крейсеру все наличные плавучие средства.
В 4 часа утра 7 ноября отряд подошел к острову Лаван–Сари, где отдал якорь и простоял до 8 часов для подробного осмотра подкреплений переборки. У Сескара его встретили кронштадтские буксиры, а к 8 часам вечера корабли благополучно вошли на внешний рейд.
8 ноября «Рюрик» был введен в док. После откачивания воды оказалось, что площадь пробоины равнялась приблизительно 800 кв. футам. Носовые помещения до карапаса были совершенно уничтожены, и образовалась огромная арка. Вся внутренность крейсера с левой стороны оказалась вывернутой наружу. Форштевень выше тарана лопнул, и таран беспомощно висел. Киля до 27–го шпангоута совершенно не было. Все железо до того исковеркано, что убрать его очень трудно. Крейсер выбыл из строя не менее чем на десять недель.
10 ноября у нас была получена телефонограмма, что М. А. Беренс назначен командиром линейного корабля «Петропавловск», а «Новик» получил командир миноносца «Москвитянин» капитан 2–го ранга А. К. Пилкин [77].
Прощание с М. А. Беренсом продолжалось три дня и носило трогательный характер; расставаться с ним было очень тяжело. Да и неудивительно: ведь мы теряли в нем не только блестящего боевого командира, но и обаятельного человека, которого глубоко любили и уважали. Не только мы, офицеры «Новика», сожалели о М. А. Беренсе, о нем сожалела и вся Минная дивизия; за эти дни у нас перебывали почти все, чтобы проститься с ним.
12 ноября наконец проводы были кончены, и М. А. Беренс на миноносце «Бдительный» ушел в
Лапвик принимать «Петропавловск». Мы и почти все офицеры дивизии стояли на пристани и с грустью смотрели на уходивший миноносец.
15 ноября состоялся первый поход с новым командиром к Церелю для осмотра адмиралом работ по постройке 12–дюймовой батареи. «Новик» пришел туда в 5 часов вечера и стал на бочку. Ночью задул сильный ветер от SW, и утром с трудом удалось связаться с берегом. После осмотра работ, которые шли очень успешно, мы в полдень, дав 24 узла, вернулись в Рогокюль.
В ночь на 19 ноября во время постановки мин в Ирбенском проливе произошел печальный случай на одном из моторных катеров. У него на палубе взорвалась своя же мина, и он моментально затонул. При этом погибли минный офицер лейтенант Е. Р. Греве и два матроса; остальных, тяжело раненных, спас другой катер. Я хорошо знал этого офицера, и мне было страшно его жаль. Он был молод, жизнерадостен и притом — отличный офицер. Всего несколько дней тому назад я беседовал с ним, а теперь его уже нет.
До 1 декабря мы беспрерывно простояли в Рогокюле, изнывая от однообразия и скуки. В этот день наконец адмирал пошел с нами, «Изыльметьевым» и «Десной» в Гельсингфорс.
На переходе эти миноносцы должны были произвести испытание на полный ход. Им удалось довести скорость до 30 узлов, но на таком ходу «Новик» их совершенно легко обогнал. Вообще, несмотря на вступление в строй многих новых миноносцев, он до сих пор остается лучшим ходоком флота.
3 декабря мы вернулись в Моонзунд в последний раз в этом году, так как уже приближалась зима и понемногу все стало замерзать.
5 декабря адмирал решил перед окончательным уходом из залива посетить Церельскую батарею, а потом еще сходить в Ригу. Выйдя утром, мы к 3 часам дня подошли к Церелю. Адмирал сейчас же отправился осматривать работы и прощаться с остававшимся там на зиму личным составом.
На следующее утро мы отправились в Ригу, причем были очень довольны случаем побывать в непосредственной близости от сухопутного фронта.
Войдя в Двину и дойдя до самого города, «Новик» ошвартовался у Таможенной набережной. В тот же день адмирал поехал на остров Заячий осмотреть помещение, где должна была жить команда наших сторожевых катеров. Следующее утро было посвящено осмотру крепости Усть–Двинск, а в 2 часа дня к нам приехал командующий армией генерал Радко–Дмитриев [78]. Он подробно осмотрел миноносец, беседовал с командой и потом был приглашен в кают–компанию. Мы сейчас же стали расспрашивать его о положении на всех фронтах, а в частности, и у него. Генерал охотно отвечал на вопросы и был очень оптимистически настроен. О своем фронте он рассказал, что по сравнению с неприятелем у него теперь большой перевес в силах и что он рассчитывает в недалеком будущем начать наступление.
8 декабря «Новик» вышел в Куйваст. В это время Двина уже покрылась тонким льдом, и оставаться там дольше ни в коем случае было нельзя. В 3 часа дня мы были в Куйвасте, где ошвартовались к «Пограничнику» и «Кондратенко», стоявшим на бочке.
На следующее утро адмирал поехал проститься на «Цесаревич» и «Адмирал Макаров», которые оставались на зиму в Моонзунде, а в полдень мы пошли в Рогокюль. За островом Шильдау уже появился тонкий лед, и на этот раз действительно Моонзунд стал замерзать. 10 декабря было решено окончательно покинуть Моонзунд и пойти на зимовку в Ревель. Это было большой радостью для всех нас, так как за эти девять месяцев моонзундское стояние нам очень надоело.
В Ревель «Новик» пришел совершенно обмерзшим. Весь бак, корма и отводы покрылись толстым слоем льда; следовательно, действительно пора было кончать кампанию.
11 декабря мы устроили прощальный обед адмиралу Кедрову, так как он на зиму оставался в Ревеле на транспорте «Либава», а мы уходили для ремонта в Гельсингфорс. Прощание с адмиралом было очень теплое, так как за эти месяцы совместной жизни мы сильно к нему привязались и оценили его труд и энергию.
12 декабря «Новик» перешел в Гельсингфорс и сейчас же подошел к Сандвикскому заводу, где вступил в ремонт.
К концу года нашему флоту не повезло. 21 декабря в Средиземном море погиб, наткнувшись на мину, линейный корабль «Пересвет», шедший с Востока в Архангельск.
В связи с его гибелью будет кстати отметить интересную подробность о походе первой части Отдельного отряда Балтийского моря, которую едва не постигла та же участь. В Порт–Саиде командующий отрядом контр–адмирал Бестужев–Рюмин [79] получил от союзного командования в Средиземном море точное указание фарватеров, которыми он должен идти. Пользуясь ими, он все время находился бы в районах, за которыми наблюдали миноносцы и сторожевые суда союзников. Этим обеспечивалась безопасность плавания от подлодок, что для таких тихоходов, как «Чесма» и «Варяг», имело большое значение.
Однако адмирал решил, что прямо пересечь Средиземное море будет все же безопаснее, чем следовать фарватерами, и пошел избранным курсом. Этим он брал на себя огромную ответственность, и в случае несчастья вся вина легла бы только на него.
Отряд благополучно прошел все море, не встретив ни одной лодки. В первом же порту, в который он зашел, стало известно, что как раз в эти дни именно на тех фарватерах появились подлодки и потопили несколько кораблей. Таким образом, благодаря своему адмиралу, отряд избежал опасности.
«Пересвет», который шел позже, избрал указанный ему путь и. нарвавшись на мину — погиб.
Таким образом, кончилась третья боевая кампания, тянувшаяся девять месяцев. Война все продолжалась, и ее конец казался еще бесконечно далеким.
Эта кампания для «Новика» была гораздо спокойнее в боевом отношении, но зато и более нудной по сравнению с прошлыми годами. Из‑за одного этого мы уже очень устали.
Защита Рижского залива, в которой главным образом «Новик» и принимал участие, в этом году была более организована и усилена открытием Моонзундского канала, постройкой батарей и постановкой большого количества мин.
Состав судов Минной дивизии сильно увеличился. Кроме миноносцев новейшего типа, в нее вошло еще много сторожевых катеров и вспомогательных судов. Потребность в них вытекала из опыта войны, так как выяснилась необходимость иметь мелкосидящие суда, могущие ходить по заграждениям, ставить мины и обладающие сравнительно крупной артиллерией для обстрела берегов. Ввиду того, что постройка таких судов заняла бы слишком много времени, для этой цели были использованы волжские плоскодонные пароходы, на которых установили сначала 75–миллиметровые орудия, а потом заменили 100–миллиметровыми.
Одним словом, защита Рижского залива стала гораздо сильнее. В будущем году неприятельский флот встретит уже очень серьезное сопротивление, если даже и пошлет на поддержку прорывающимся силам свои новейшие линейные корабли.