– Спорим, – согласился я, протягивая руку.
Разговор подходил к концу. Служаночка, прижалась к косяку, пропуская Саньку, так, чтобы он, протискиваясь мимо неё и дверью, обязательно задел её бюст. Санька с удовольствием сделал это. Дверь за ними захлопнулась. Усач посидел, видимо, что то решая для себя, потом с грохотом подкованных сапог, пролетел к двери за которой скрылась парочка.
Мы переглянулись и ухмыльнувшись отправились дрыхнуть к мужикам.
Утром во дворе кипела суета, характерная для богатого поместья. Кто то куда бежал, кого то громко звали. Сергунька ходил хмурый. Семен с легкой укоризной сказал, мотнув головой в его сторону:
– Блин, всем парень вышел, а с бабами не получается. Стесняется что ли? Мужики рассказывали, вчера вечером на него глаз положила одна. Нормальная, не уродина, стала ему внимание оказывать, так нет! Сбежал, говорят. Ты бы хоть беседу с ним провел.
– Пустое, – махнул я рукой. – Время придет, сам научится. Нас ведь никто с тобой не учил, – толкнул я друга в бок.
Во двор выскочил Санька, с такой довольной физиономией, что даже спрашивать не приходилось, кто из нас выиграл. Скорбно вздохнув, я вытащил шкурку куницы и отдал Семену. Тот, очень довольный, взял. Санька подошел к нам поближе и развернулся всей мордой лица, Семен невольно охнул. На правой половине сиял огромный фингал, принимающий фиолетовый оттенок, в лучах яркого зимнего солнца. Я, сдерживая смех, похлопал Семена по плечу и забрал из его рук свою шкурку.
– Уговорил, – невозмутимо сказал я.
– Но получил, – добавил Семен и заржал.
Я не отстал от него. Серега, увидев друга с таким бланшем, рванулся к нему. Санек придержал его, в чем то горячо убеждая, и показывая на гордого усача, у которого красовалось очень похожее украшение. Сама же виновница происшествия, моталась по двору, делая вид, что занята. А сама красовалась в лучах славы и строила всем глазки.
Подошедший сзади Герон кхекнул и сказал:
– Вот не разу не было, чтобы с вами все нормально прошло, что-нибудь да случается.
Мы заулыбались. Герон тоже:
– Сегодня я вас ночевать не пущу, а то вы мне половину гарнизона морально разложите.
На этой, непонятно какой, ноте мы и выехали из ворот.
***
Городок у нашего барона небольшой, но на ежегодную ярмарку съезжается всегда много народу. Много своих, много и с окрестных баронств. Большинство товаров производиться здесь же: например, крестьянин, никогда не купит фарфоровую привозную посуду, а возьмет не такие красивые, но очень крепкие и недорогие горшки местного гончара, или из соседнего баронства, чуть подороже, где глина светлее и обжигают их по-особому. То же самое с кузнечными товарами, со стрелами и так далее. Кроме того, мы были последним форпостом перед ничейными землями и Гномским хребтом, поэтому у нас в городе можно встретить даже ту нелюдь, которая официально не относится к разумным расам (например тролли; хорошо, что им на это наплевать, а золото у них точно такое же как у других разумных). Издалека купцов приезжало не очень много. И то это были разумные существа: либо не боявшиеся королевских эдиктов, либо получившие специальное разрешение Короля и Церкви, как никак наши земли отнесены к Пограничью.
Одна из причин, по которой они приезжали – это мы. Вернее шкуры, которые мы добывали. Очень им надо было черно-белую лису. Мех из этой лисы стоил настолько бешенные деньги во всех больших городах, что купцу, приехавшему к нам из Купеческих Новых Городов, одной шкурки хватало на то, чтобы окупить дорогу. Сама шкура была красивая, благородно черно-серебристого цвета, но брали её не из-за этого. После специальной обработки, и дополнительного зачаровывания, она приобретала интересные свойства. Мантия, шуба или палантин из этой шкуры держали всегда температуру, оптимальную для тела. В этой шубе было не жарко летом и не холодно зимой. При попытке нанести удар шерстинки съеживались и, вместо шубы, получался панцирь, который держал болт с большого стремянного арбалета, удары мечом скользили по шубе, не давая нанести вред своему владельцу. Естественно, что такую шубу мог позволить себе не каждый король, какого-нибудь захудалого королевства. Говорят, что такие шубы носит высший Совет эльфов, Пресветлый людской государь, Черный властелин и его Темный Лорд, а также богатейшие существа с темной и светлой стороны. Помимо этого шептали, правда я не уверен в истинности этих слухов, что личная гвардия Темного лорда, одета в такие шкуры. Кстати наши мужики, ну, охотники, тоже носили такие шкуры, причем делали их сами себе, а не заказывали. Для зачаровывания обращались к местному магу.
Похожие лисы водились во множестве мест, но они не обладали столь полезными свойствами. Очень многие модники, покупали шубы из похожих лисиц. Сначала с этим пытались бороться, но сейчас мода старательно культивируется. Оно и понятно, когда шуб много, причем внешне одинаковых, никто не сможет узнать о том настоящая черно-белая лиса или нет. Значит шанс выжить при неожиданном нападении у владельцев шуб из наших лис, существенно увеличивается. Мы платим налог нашему барону этими шкурами, с каждых десяти сданных шкур, оставляя одну себе. Если учесть, что шкурок надо на среднюю шубу около шестидесяти, а на хвостовую за полторы сотни… В общем мы не бедствовали.
Естественно, на рынок мы приезжали и с другими ценными шкурами, которых практически невозможно добыть в других местах. Да еще приторговывали разными снадобьями: требуха, селезенка, желчь и секреционные железы разных тварей, многие из которых пользовались заслуженным спросом у лекарей. И конечно ясно, что именно за нашим товаром приезжали издалека купцы. Они привозили дорогие подарки барону, пытаясь купить у него шкуры, но обламывались. Барон поставлял их напрямую в ряд высокорожденных семей и в несколько богатейших меховых магазинов. Нашу же долю везти далеко не хотелось, поэтому купцы вились около нас как мухи, возле меда.
Чтобы еще больше задрать цены, мы выкладывали на торговые ряды недопесков, а настоящий товар продавали как бы из под полы, контрабандой. Купчишки потели и боялись, но все равно брали. Все были счастливы. Купцы купившие хорошие шкуры; стражники, по нашей наводке раскрутившие пару купцов и получившие мзду за пропуск якобы контрабанды; барон, знавший об этом и искренне веселящийся, но внешне соблюдающий правила приличия; ну и мы, заработавшие небольшую копеечку, чтобы не помереть с голоду.
***
Подъехав к базарной площади, мы скромно встали в очередь за жеребьевкой мест. На выгоне, где в обычные дни тренировалась баронская гвардия, уже поставили свои шатры циркачи, цыгане, гадальщики, целители всех мастей, черные колуны, продающие средства для порчи, сглаза и т.д. и т.п. и светлые волшебники, торгующие амулетами, для защиты от черных колдунов – в общем вся та шушера, которая появляется как накипь на любой ярмарке, норовит обмануть простаков и забрать их денежки. Но, без них и ярмарка не ярмарка.
Для нас же, продавцов, ярмарка делилась на чистую и грязную половину. Грязная – для живого товара (гуси, утки, свиньи ну и тому подобное). Чистая, естественно то, что не пачкает.
Получив место по жребию, соорудили из двух саней импровизированные прилавки и раскинули товар. Как водится, товар не первый сорт, единственное для чего его выкладывали – это для объявления ассортимента. Вокруг нас волновалась ярмарка. Купцы, приехавшие по нашу душу, пробежались мимо нас едва стало достаточно светло, посмотрев товар глазами, ощупав руками и поцыкав зубами – они отвалили ворча, что за такие деньги они наймут людей, чтобы те им сами настреляли. Мы только улыбались. Неоднократно по просьбе какого-нибудь горе-правителя, барон выдавал лицензию на отстрел лисиц с такого то по такое то число. Но еще не один из этих горе охотников не вернулся домой. А то, что после вынуждения подписать лицензию (а правитель небольшого баронства должен быть дипломатом среди больших и наглых соседей), на главной башне приспускался флаг, чтобы быть ниже флагов приехавших гостей – так это совпадение; точно такое же, как скорый приезд в гости после данного события, Семенова брательника, основавшего в городе кожевенную мастерскую. Ну да речь не об этом.
Разложивши на санях шкуры, мы оставили мужиков присматривать за товаром, а сами отправились по рядам, закупать товары для "опчества".
Вы себе представить не можете, сколько же необходимо всего для того, чтобы выжили две деревни общей численностью приблизительно из полутора сотен дворов каждая. Если еще учесть, что люди занимаются охотой, а не земледелием. Именно из-за этого, как раз нам и идут такие скидки по налогам. Т.е. нам приходилось доставлять в деревни все, от зерна, до предметов домашнего обихода. Хорошая, езжачая дорога появлялась только зимой, по руслу реки. Мы продавали свои товары и собирали огромные обозы и отправляли их домой. Причем приводили их в определенное место сами купцы, а оттуда мы переправляли товары сами, там же и окончательно расплачивались. Если местные купцы знали нас и обманывали в меру, то приезжие иногда пытались кинуть. Ну что ж, Бог им судья (просто больше некому). Помимо шкур, о чем знали все, мы доставляли барону еще немного золотого песка, чисто случайно попадавшего в наши руки; и если шкуры каждый добывал сам, то добыча песка была деревенской повинностью, которая отрабатывалась всеми и песок шел на нужды всего общества. Вот и сейчас пробежавшись по своим обычным поставщикам, мы договорились о доставке обозов к точке рандеву, где мы и заберем товар.
Отдав задаток, съев по пирогу и немного поглазев на канатоходца в шубе и валенках, мы отправились обратно к своим. Рассиживать в городке не хотелось, поэтому подумав, мы с Семеном запустили слух, что в этот раз мы будем на ярмарке два дня, а потом отправимся домой. После обеда появилась первая ласточка…
***
Поправив шапку, приезжий купец начал:
– Что ж вы так быстро собираться то решили? И не расторговались даже?
Досадливо поморщившись, Семен обронил:
– Верно говоришь, мил человек. Расторговаться нам и не дали. Сам слышал, что на границах творится. Тем более и купчины местные совсем всякий стыд потеряли – за хорошие шкуры норовят мелкую копейку сунуть! Вместо хорошей цены норовят за бесценок все скупить.
Глаза у купца загорелись. Очень осторожно он начал развивать тему:
– Так ведь то ваши, местные купцы. У них глаз хорошими шкурами то замусоленный, а вам бы человека нового, богатого, издалека приехавшего, который и товар оценит и скупится не будет.
Он легко вздохнул и закончил:
– Ну вот такого – типа меня! – и гордо подбоченился.
Я потихоньку зажимал себя в кулак, стараясь не заржать, пока глядел на эти выкрутасы двух солидных людей, которые обхаживали друг друга как… ну я не знаю кто! Между тем, потихоньку разволакивались шкуры, тряслись за хвост, показывалась ость. И т.д. и т.п. Причем парень, судя по легкости разговора и профессиональному взгляду, был не новичок в этом деле.
– Что ты мне под нос тычешь? Это же не товар, прости Господи! Это недоразумение! Из такого меха ты себе портянки шить можешь, а не на продажу выносить!
– Какие портянки?! Ты что сдурел что ли? Во-первых шкуры я тебе предлагаю самые лучшие, а ты от них нос воротишь, во-вторых, если ты совсем уж неграмотный, и з шкур портянки не шьют.
– Вооот! Видишь, сам признался, что даже на портянки эти шкуры не годны!
– Да что ж ты к портянкам привязался! Ты хоть из бархата их себе сделай, мне наплевать.
Разговор скатывался до оскорблений, угроз, клятв, взываний к богам, потом к совести собеседника. Наблюдать за ними было одно удовольствие. Купец трижды уходил и трижды возвращался, выворачивал, жалуясь на бедность, карманы; вопил от том, что даже орки с Темной стороны, милосерднее чем мы, но потихоньку уговаривался.
Подогнав, сани к нашему прилавку, расплатился тяжелым золотом и, пока двое дюжих приказчиков перекидывали купленный им товар, что-то начал негромко выспрашивать у Семена. Тот, в притворном испуге, отшатнулся от купца, но пойманный за край полушубка, остановился. Купец же, настойчиво увещевал его. Семен стоял с хмурым видом, но более не вырывался. После третьей монеты, перешедшей к нему, он, словно нехотя, мотнул головой в мою сторону. Так, мой выход. Я состроил угрюмое выражение лица и начал поправлять поклажу на санях. Сзади раздалось негромкое покашливание:
– День добрый, охотник.
Я не поворачиваясь, пробурчал в ответ тоже какое-то приветствие. Видимо купца это приободрило, по крайней мере, голос у него зазвучал бодрее:
– Не хотите ли вы отдохнуть после тяжелого дня и отужинать со мной "У Марины", где, совершенно случайно, мной заказан столик, и через полчаса разрешат подавать красное вино?
Я с интересом взглянул на собеседника. Этого человека я не знал, но мне нравился его подход к делу. Нет, совсем не то, что он предложил мне вина, а то, что пригласил меня поужинать в первой половине дня, заявив, что ужин уже на столе. Причем, несмотря на название, в более чем приличный ресторан.
***
Разговор начался как обычно. Сначала купчина активно подливал мне вино, впрочем стараясь не напоить, а лишь, чтобы я не уличил его в жадности. Наевшись и напившись я постарался перейти к сути дела:
– Что ж ты хочешь от меня, гость дорогой?
Купец на секунду зажмурившись и, видимо, прикинув все последствия своего ответа, выпалил:
– Люди знающие посоветовали к тебе обратится. Видишь ли, добрый человек, дочь любимейшая у меня болеет. Лихоманка сердечная её точит. Сколько же я на неё денег извел, лекарей приглашал, снадобья дорогие покупал. Чахнет день ото дня.
Купец вытер набежавшую слезу и хлюпнул носом, смотря сквозь меня тоскующим взором. Сведенное горем чело, безнадежный взгляд. У меня у самого на глаза навернулись слезы и я спросил прерывающимся голосом:
– Неужто никакого лекарства нет, чтобы помочь в беде твоей?
Купец вздохнул:
– Есть одно средство, – он понизил голос, я заинтригованно придвинулся к нему ближе. – Королевский лекарь говорил, что шкурку лисы черно-белой надо к ссохшейся рученьке привязывать и тогда снова кровь по жилам побежит, и будет кровиночка моя, – тут он натурально всхлипнул, – живая и здоровая.
Я тоже не сдержал приглушенное рыдание:
– Так, говоришь если ножки в шкурку завернуть, то выздоровеет твоя дочь?
– Да, – плача проговорил купец, – выздоровеет. В том мне лекарь первейшую гарантию давал.
– Смогу, наверное, помочь твоему горю. Ты только объясни мне, чем же болеет твоя дочь? А то у меня непонятки какие-то остались: то ножка, то ученька…
Слезы на глазах купца высохли, но скорбный голос остался:
– Все верно сказал ты, добрый человек. Все верно! Просто не хотелось мне взваливать на тебя груз забот моих.
Голос снова задрожал.
– И лихоманка у неё, и сердце слабое, и ручка сухонькая и ножка кривенькая.
Я в восхищении смотрел на проходимца. Такое должно вознаграждаться:
– Так что ж тебе нужно, купец?
– Да я ж уже говорил. Шкурок бы мне лисьих, черно-белых.
– Много?
– Штук двести, – ответил он, глядя мне прямо в глаза.
Я чуть не подавился красным вином, которым решил смочить пересохшее горло. Огорченно вытирая мокрое пятно на рубахе, я переспросил:
– Сколько сколько? Да тебе же их хватит, чтобы ее три раза в шубу такую завернуть, хворую и болезную.
– Кого? – непонятливо спросил купец.
– Да дочь твою, хворую.
– Дык ведь для неё кровиночки и беру, – опять наполнились глаза слезами. – Вдруг меньше не поможет.
– И почем же ты хочешь их взять?…
Я, естественно, назвал такую цену, что у купца глаза стали с донышко пивной кружки и он произнес печальным голосом:
– Да уж. За такие деньги мне дешевле её похоронить и самому закопаться.
– А сколько ты можешь предложить? – поинтересовался я.
Купец сказал. Теперь настала моя очередь смотреть на него совиными глазами. Ну а дальше…
… дальше пошел неинтересный разговор, очень похожий на тот, который немного раньше проходил с Семеном. Минут через двадцать мы с ним договорились. Правда, купец стонал, что я ограбил его, и что этой поездкой он и свое не возьмет, не то, что наживется. Что я всех его детей вгоню в могилу своей непомерной жадностью и жестокостью, количество которых в течении вечера менялось от одной любимой дочери, до пяти человек, а однажды даже до двенадцати человек. Но видя, что я опять поперхнулся, он сбавил обороты, поправившись что шесть из них его брата, тоже инвалида (еще вопрос, "тоже инвалид" – значит он тоже?); оставлю голодными и без отца с матерью, у которых он единственный кормилец и поилец, на которого вся надежда. А жену (тоже непонятно: то она у него есть, больная насквозь; то он вдовец, воспитывающий детей один одинешенек) в могилу вгоню; а сам он беспременно повесится, когда кредиторы его в оборот возьмут. В итоге я в конец запутался в его родственных связях, и просто сидел рядышком, кивая в особо драматичных местах страстных монологов, и отрицательно качая головой, когда он пытался снизить цену.
Видя, что это на меня не действует, он отсчитал мне задаток, и деловым тоном начал договариваться о месте передачи шкурок. Когда забирал шкурки, то всю душу из меня вынул и все-таки выторговал монет пять. Я же, в отместку, дал на него наводку городской страже, чтобы тщательнее проверили и, если получится, то стрясли лишние монеты.
Обработав трех купцов, мы удачно сплавили свои якобы контрабандные шкурки. На возах тоже оставалось мало товара и мы порешили отправляться домой через день.
***
Герон нашел нас на нашем обычном месте. Мы, когда приезжаем, всегда останавливаемся в одном и том же трактире. Его хозяин, позволяет нам использовать его конюшни и склады и не возражает, когда мы расплачиваемся шкурками и другой не очень дорогой, как мы считаем, фигней. Иногда, по его рекомендации, нас находят непонятные личности, которым необходимо укрыться. Мы рады предоставить кров и немного еды нашим нежданным и незваным гостям. Лишь бы вели себя хорошо, а то ведь бывали случаи, когда постояльцы не возвращались.
Так вот, мы сидели в полутемной зале, когда в дверях нарисовалась кряжистая фигура моего старого друга, секунду он озирался по сторонам, пытаясь разглядеть нас в полутьме. Я поднял руку вверх, и он с довольным возгласом направился в нашу сторону. Добрался до нас быстро и почти без происшествий, всего раз отвесив оплеуху не местному наемнику из охраны караванов так, что он воткнулся лбом в стену и потух, кучкой тряпья свалившись под стол. Его напарники предусмотрительно решили не замечать данного безобразия. Что ж, в толике ума им не откажешь. Грузно опустившись за наш стол, Герон схватил ближайшую к нему кружку пива и выдул её за один раз. Я предусмотрительно подвинул ему вторую. Благодарно кивнув, он уже не торопясь принялся за неё. Сдул пену, довольно пожмурился, потом, захватив горсть подсоленных сухариков, стоящих перед нами, кинул её в рот и стал громко перемалывать их своими желтыми и крупными, как у лошади, зубами. Видно было, что найдя нас он успокоился и больше никуда не спешит. Заказав еще по кружке пива, мы продолжили с Семеном неспешный разговор, лениво кидая фразы друг другу.