— Юродствует. Ему весело. — Змея зарычала.
Но я и без нее видела задорные искорки в глазах цвета горячего шоколада. Парень был умен, есть в кого, надо сказать. Он выполнял уговор, отвечая на вопросы, беда была в том, что мы не знали, о чем спрашивать.
— Это все, что вы хотели узнать? — падальщик оскалился.
— Ты знал Варлаама Видящего? — предприняла еще попытку я.
— Видел, — мальчишка пожал плечами, — я не того полета птица, чтобы дружбу с демонами водить.
— А лишенного разума? — влезла Пашка.
— Ну… да, видел, вместе со всеми на поляне.
Мимо. Но что-то же должно быть. Не зря же он бегал, не зря переминался с ноги на ногу, не зря бросал на отца такие выразительные взгляды.
— Знаешь, кто его сюда привел? — спросила явидь.
— Не-е-ет.
Даже я, слыша, как он растянул гласную, поняла, мы попали, что уж говорить о змее и гробокопателе.
— Мальчик, — голос Пашки стал вкрадчивым, — врать нехорошо.
— Я не вру! Клянусь, не знаю, кто провел этого голого человека. — Марик был растерян, а на лице отразился тот давешний страх, заставивший его убегать.
— А другого? — Я заглянула ему в лицо.
— Что?
— Другого лишенного, пару месяцев назад, знаешь, кто привел? — Я выделила первое слово и, еще до того, как закончила вопрос, поняла, что попала в десятку.
Он жалобно сморщил нос, открыл и закрыл рот, но соврать не решился.
— Разговор окончен, — отрезал Веник, задвигая парня себе за спину.
Пашка зарычала. Одного намека на движение хватило, чтобы падальщик подобрался и оскалил клыки. Тяжелый чешуйчатый хвост стегнул по траве в мизинце от его ног, но мужчина не шелохнулся.
Если бы тогда на поляне сошлись Адаш и Угрим, это была бы кровавая драка. Если сцепятся нелюдь с заложником, это будет уничтожение, слишком много значит для каждого из них то, что может сказать или не сказать мальчик.
— Веник, — я сделала шаг вперед, понимая, что один взмах руки или хвоста — и мне очень надолго станет не до разговоров, — они убьют его.
— Заткнись. — Он на мгновение отвел взгляд от явиди, и она воспользовалась этой десятой долей секунды.
Хвост обвился вокруг лодыжки, приковывая мужчину к одному месту. Удар треугольными когтями в лицо, в глаза. Падальщик успел перехватить мускулистое предплечье, сбивая выпад, и пальцы отклонились, задевая правый глаз. Он с такой силой сжал ее руку, что из-под лопнувшей чешуи брызнула кровь. Шипение сменилось стоном.
— Отец! — закричал мальчишка за мгновение до того, как змея швырнула гробокопателя хвостом.
Мужчина тяжело стукнулся о ближайший ствол. Зловещий хруст то ли дерева, то ли костей резанул слух.
— Гадина! — Пацан бросился на змею.
И она совершила ошибку. Намеренно или случайно, но совершила. Явидь схватила его за горло и приподняла. Сын падальщика захрипел отвратительным прерывистым звуком, который мне суждено запомнить навсегда.
— Ты будешь говорить, — Пашка улыбалась, ей нравились его ломаные судорожные движения, пальцы, бессильно скребущие по чешуе, боль, — или я убью эту падаль, что ты называешь отцом.
Парень дернулся, и она размашистым движением отбросила его к Венику.
Я мало что могла в этой схватке нечеловечески быстрых и сильных существ, одно из которых, как водится, оказалось быстрее и сильнее остальных. Разве что встать на ее пути, закрыть собой мальчишку и Веника, чуть ли не хребтом осознавая, как хлипка эта преграда, и надеясь на то, что змея помнит, какую работу ей поручили в Серой цитадели.
— Не делай этого, — попросила я.
— Сама сказала, щенка убьют. Так есть ли смысл осторожничать?
Она приблизилась одним сильным и плавным рывком. Я почувствовала чужое дыхание, чужое присутствие за спиной. Падальщик встал и был готов к драке, пусть безнадежной и отчаянной, но сдаваться не собирался. Этим вопреки всему он мне и нравился.
Бросок змеи, когда за мгновение до этого, напрягаясь, очерчивается каждая мышца, был бы финальным. Для Веника — без вариантов, для меня — под вопросом, но фатальным для того, что здесь называют дружбой.
Игры кончились! Слава святым, парень тоже это понял и нашел в себе силы достаточно испугаться. Мила соткалась из воздуха чуть правее меня, с той стороны, где за отца цеплялся Марик.
Когда хранитель в своем праве, когда выполняет то, для чего был создан, для чего наша тили-мили-тряндия сохранила жизнь смертному и надела огненные браслеты на руки, он непобедим. Сила всех, кто живет на стежке, собирается в одном-единственном теле. Простая арифметика, один никогда не победит множество.
Змея будто натолкнулась на стену, сдавленно вскрикнула и теперь сама уже, кувыркаясь, отлетела в высокую траву, оставляя за собой вывороченные куски дерна и тонкие разрозненные брызги алой крови на зеленых стеблях и листьях.
Девушка хмуро пошла следом, склонилась над черным телом явиди и уже виденным однажды жестом погрузила руку в грудь. Змея закричала. Крик быстро перешел в кашель, кровь брызгала из легких, свивался-развивался чешуйчатый хвост, лапы силились отодрать смотрящуюся особенно хрупкой на фоне бьющегося о землю тела нелюди руку девушки.
— Останови ее, — прошу я растерянного пацана.
— Еще чего, — отвечает Веник, левого глаза не видно, все лицо залито кровью.
— Он знает того, кто убил тебя! Кто провел лишенного! — кричу я Миле.
Если это ее не остановит, мы проиграем. Все. Хранитель — это не безжалостный защитник и исполнитель. Его воля должна быть сильнее рефлексов, его разум выше обязательств, его наказание — это мера ответственности, потому что смерть — это окончательно и отмотать пленку назад не получится.
Я надеюсь, что она услышала, что она очнулась, а не среагировала на новую угрозу. Бросок был точным. Нож летел быстро и тихо. Я бы умерла, так ничего и не поняв. Метили в горло. Если бы за моей спиной не стоял падальщик, думаю, обошлись бы и без панихиды. Веник молниеносно выбросил руку и перехватил нож в полете в сантиметре от моей шеи, чуть качнув лезвием, задевая кожу. Близко, очень близко. Вместо испуганного крика у меня вышел хрип.
Я знаю, что в нашей тили-мили-тряндии никто не даст гарантии, что ты доживешь до следующего утра. Считайте это капризом, но я хочу знать, за что умираю, пусть это ничего и не изменит. Сегодня, когда гробокопатель, повинуясь капризу, буквально поймал мою смерть, я поняла еще одно. Так уходить я не хочу — внезапным броском из-за куста от неизвестной руки за неизвестно какие прегрешения. Нет.
Хранительница уже стояла на границе зарослей, вглядываясь в листву, явидь харкала кровью. Веник взвесил в руке нож, приноравливаясь к балансу, прислушался и вдруг метнул его обратно. Марик схватился за голову и сел на траву. Сдавленный крик. Вещь вернулась к владельцу. Мила исчезла, чтобы спустя минуту вытащить к нам еще одного пацана, чуть старше сына падальщика. Девушка и рычащий, брыкающийся, упирающийся парень были одного роста и телосложения, но видимых усилий хранительница не прилагала, чем очень бесила подростка. На его боку краснела длинная полоса, края вспоротой клетчатой рубашки окрасились в темно-красный. Гробокопатель не промахнулся, но и, к счастью для всех, не попал.
— Предатель! — заорал Марику тот, кого удерживала Мила, руки с черными ногтями в бессильной злобе царапали тонкие запястья девушки, браслеты вспыхивали и тут же гасли. — Сука, я убью тебя! — это уже мне. — Чертова шлюха! — хранительнице. — Ненавижу! — это, надо думать, всему коллективу.
Мила встряхнула парня, а когда не помогло, положила руку ему на лоб, браслет сменил цвет с красновато-огненного на желтый, отразившийся в глазах пленника, и тот резко сел на траву, лицо из отчаянно-злобного стало удивленно-сонным.
— Вы здесь все что, ненормальные? — Мила отряхнула руки. — Ты, — она указала на приподнявшуюся, но по-прежнему сплевывающую кровь явидь, — не смей трогать учеников. Никогда. Иначе я закрою для тебя filii de terra. Ты, — кивок Венику, — первое и последнее предупреждение. Благодари высших, что ты его едва задел. Ты, — девушка повернулась ко мне, — от злыдня и то меньше неприятностей.
Я кивнула, усаживаясь рядом с Мариком на землю. Критика принимается, хотя меня так и подмывало сказать, что раньше, когда мы спасали ее с Игорем, жалоб не поступало.
— Ты, — она встала напротив плывущего в тумане подростка, — что ты здесь делаешь? Где твои родители? Где Вера?
Парень визгливо рассмеялся.
— Тимур живет в лесу, там, — сидящий рядом парень махнул рукой, — на границе перехода. Я дал ему слово, что не выдам. — Он виновато посмотрел на отца, Веник опустил руку и взъерошил сыну волосы.
— Высшие, почему? Здесь примут любого ребенка. — Мила всплеснула руками знакомым человеческим жестом.
— Не его. — Марик замялся, но потом все же ответил: — Первого лишенного привел он. Того, кто убил вас.
Мы замолчали, даже Пашка смогла сдержать клокотание в груди.
— Я привел зверочеловека, — парень хихикнул, прозвучало это настолько нереально, словно на месте Тимура сидел умалишенный или наркоман, добравшийся до дозы, — убить шлюху. Мне мама велела. Я убил. Я послушный.
Я присмотрелась к улыбающемуся подростку. Что-то подсказывало мне, что его назвали в честь отца. С матерью я успела свести непродолжительное знакомство. Вера говорила, что отомстит. Мила, знавшая их обоих немного с другой стороны, нахмурилась.
— Зачем это Вере? — Кого бы в своей смерти ни винила девушка, это точно был не этот сидящий на земле пацан.
— Затем, — я вздохнула, — Вера показала тебе своего сына, но не показала его отца, потому что ты бы его узнала. Тимур — брат твоего Игоря по отцу. Ради жизни этого на алтарь должны были положить твоего. А когда не удалось, отомстили.
Хранительница замотала головой.
— Она не помогала вам с Катей, она вела вас к могиле. Вам — смерть, им — дети.
— Отец говорил, мы уедем, — веселье подростка сменилось грустью, — а вместо этого умер. И мама. Эта сука там была. — Ненависть прорвалась сквозь пелену апатии, наброшенную Милой, взгляд светло-ореховых, как у матери, глаз ожег меня злобой. — Я вернулся, а они умерли. Я видел эту… — Он указал на меня рукой, которая тут же бессильно упала. — Эту суку и колдуна. Ничего… я еще… я… — Парень уставился на одиноко торчащий из травы одуванчик и затих.
— Он хотел отомстить? — Я повернулась к Марику. — Этого ты боялся? Не меня, а за меня?
— Да, — мальчишка кивнул, — я не знал всего и помогал ему, еду носил, а потом… — он повесил голову, — стало поздно. Если бы все вскрылось… Я же не знал, он потом рассказал. Меня бы обвинили. Тим — мой друг, я думал, он выделывается, месть и все такое, ну, знаете, как бывает… А он всерьез. — Мальчишка путался, дрожал и очень хотел, чтобы мы поняли.
— А сегодняшний лишенный, — Мила щелкнула пальцами перед созерцающим растения парнем, — тоже твой?
Откликнуться ей не пожелали.
— Нет, — закричал Марик и даже привстал, Веник положил ему руку на плечо, — могу на камнях поклясться, мы ничего не знали. Он был со мной, мы хотели поглазеть на посвящение, но Тим увидел вас, — он посмотрел на меня, — и взбесился, твердил, что убьет, я испугался, когда потерял его в толпе.
— Тогда, возможно… — начала хранительница.
— Нет! — снова крикнул парень. — Сами подумайте, от голой пяди до трех сосен минут двадцать быстрого бега. Он бы не успел ни вынырнуть, ни вернуться обратно. Да и где бы он зверочеловека достал? Он хотел убить. Ее. Сам. Не Видящего, он его даже не знает. Ну почему вы не ушли сразу? Я как увидел вас в столовой…
— Низшие, — прохрипела пришедшая в себя явидь, — малой, ты вроде не дурак, почему сразу не сказал? Глядишь, у твоего папаши было бы сейчас одним глазом больше. — Она махнула лапой.
— Я дал Тиму слово. — Голос сорвался на фальцет.
— Похвально, — Пашка встала, — надеюсь, ты не пожалеешь об этом ни через день, ни через год.
— «От голой пяди до трех сосен»? — повторила я задумчиво.
Хранительница вздохнула, а парень сжался.
— Это выход, — пояснил мне падальщик, — самостоятельный, всеми забытый выход для детей. Заблудиться в трех соснах, да не в любых, а строго определенных, и найтись уже в нашем мире. Даже сейчас, уверен, эта лазейка открыта. Их пожарная лестница на случай беды. Я прав?
Хранительница не ответила, а, прищурившись, спросила:
— Кто еще знает о выходе?
— Я хотел домой! — очнулся Тимур. — Вернулся, а они умерли. Я убежал. Далеко. Бежал, пока не оказался здесь. Опять, — его плечи мелко затряслись, он засмеялся, — я ходил домой, а Марк ходил на свидание! С девчонкой! Настоящей! Ха-ха!
У сына Веника покраснели уши и шея.
— Марик? — спросил гробокопатель.
— Я только Тайсе показал. Мы на озеро бегали купаться. Один раз. Это было не свидание! — Он обхватил голову руками, так долго сдерживаемые слезы покатились по щекам.
Из дома целителей нас выгнали быстро, на полном серьезе предложив всем желающим подорожник либо в виде повязки, либо в виде настойки. Седовласый целитель огорченно поцокал языком над пустой глазницей Веника и расщедрился на повязку. В Марика влили стопку коньяка и отправили учить уроки. Дети всех стран пустили бы слезы от зависти. Пашка от помощи отказалась сама, замыла водой длинное вязаное платье, радующее теперь всех встречных мужчин дизайнерской дырой на груди.
Исключение сделали для Тимура, напоив какой-то гадостью и уложив на койку рядом с Варлаамом Видящим. Последний выглядел плохо.
— Он демон? — удивилась я. — Такие раны должен на раз-два сращивать.
— Должен. — Согласился целитель, смешивая в ступке порошки. — На когтях лишенного был яд. Его он тоже должен выводить, но… — мужчина развел руками, — отрава не дает тканям восстанавливаться, а поврежденные ткани не могут нейтрализовать яд. С чем-то одним он бы справился. Противоядия нет, в лаборатории копаются, но пока результатов нет.
— Он умрет?
— Раньше я бы сказал, что нет. Убить демона ядом — это как подавиться костью, глупо и нереально. Но теперь и не знаю. — Целитель задумчиво посмотрел на парня. — Он застыл в момент ранения. Физически ему ни лучше ни хуже, но с каждой минутой из него выходит жизненная сила.
— Значит, все-таки умрет? — Я покачала головой не в силах поверить.
— Нет. Не совсем. Если истощение приблизится к опасной границе, организм, спасая себя, закуклится. Люди называют это комой. Мы — вечным сном. Демон не умрет, это невозможно, но вернуть его к жизни без противоядия станет невозможно.
— Сколько у него времени?
— Если бы я был оптимистом, то сказал бы, до вечера протянет. — Мужчина подал мне чашку с болеутоляющим напитком. — Но я реалист, пара часов максимум, — целитель задумался, — пока, возможно, я бы попробовал универсальный регенерент, но земля детей закрыта.
— Что за регенерент? — Я принюхалась с горячему отвару и, зажмурившись, выпила одни махом.
— Кровь новорожденного, — ответил целитель, и зелье чуть не вышло обратно.
Больше я вопросов не задавала. Может, и неплохо, что Мила отгородила filii de terra, жизнь одному ребенку мы точно сохранили.
Кровь на правом плече падальщика давно засохла, мужчина без раздумий отправил олимпийку в мусорку, оставшись в спортивных штанах и черной майке-борцовке.
— Ты у меня в долгу, чешуйчатая, — многозначительно сказал сосед явиди, когда мы вышли из целительного дома. Та фыркнула.
Искать Таисию Мирную нам, к моему облегчению, запретила хранительница. Пусть сами выясняют, кому она доверила секрет, который при таких темпах скоро перестанет быть таковым.
Устроились мы в прямоугольной беседке, выкрашенной зеленой, в цвет листвы, краской, недалеко от линии полигонов. Здесь было гораздо меньше праздношатающихся учеников, пялившихся на повязку Веника, геройский вид которой портил больничный белый цвет бинтов.
Пустая глазница наверняка болела как черт знает что, даже несмотря на то что регенерация у нелюдей в разы превышает человеческую. Я на его повязку без дрожи смотреть не могла, а он вел себя так, будто ему палец дверью прищемили. О том, чтобы сесть на лавку рядом с явидью, чьи коготки прошлись по лицу, в моем мире не могло быть и речи, а в его — пожалуйста. Я не понимала. И завидовала.
— Что делать будем? — спросила змея, когда мы уселись.
— Ничего, — отрезал гробокопатель.
— Присоединяюсь, — одобрила я план соседа.
— Напоминаю, речь идет о ваших детях, — сдвинула брови Пашка.
— Понадобится, Марк к камням правды сходит. Он не виновен, и демону придется это проглотить, — ответил падальщик и добавил: — демонам.
Я дипломатично пожала плечами. О проверке на артефактах не могло быть и речи, но не говорить же об этом вслух.
— Н-да, — протянула девушка, — то, что мы заполучили кровника, тебя не волнует? — повернулась она ко мне. — Тимур сын той парочки, что отправил к низшим Константин?
— Ага.
— Дети имеют обыкновение взрослеть и умнеть.
— Предлагаешь свернуть ему шею прямо сейчас? — огрызнулась я. — Сын вестника твоему целителю не соперник и никогда не будет.
— Оно конечно, но парень тяготеет к ударам из-за угла, что вроде и неплохо, но не в нашем случае… — Змея вскинула голову и резко обернулась на примыкающие к одной из сторон беседки заросли шиповника, вернее, чего-то очень на него похожего, и раздула ноздри.
Гробокопатель скосил единственный глаз, но остался спокоен. Через минуту расслабилась и явидь, кто бы ни проходил мимо, он действительно прошел мимо.
— Костя рассказывал об этой парочке, — задумалась Пашка, — они работали на Седого?
— Не она. Он. — Я повела плечами, спинка деревянной лавки была неудобной, боль напоминала о себе легкими уколами под лопатку. — Они собирались уехать в Южные пределы, к Прекрасному, если не соврали. Твой Костя был частью поданого резюме. — Змея фыркнула. — Странная пара. То, что мать дала сыну трусики Милы, у меня в голове не укладывается.