14 ноября в Оренбурге разразился первый зимний буран, и термометр в полдень показывал — 6°. Но так как все у меня было готово, то я и не захотел откладывать отъезда. И вот принялись обшивать рогожами чемоданы и ящики с разными припасами, привязывать их крепкими веревками, частью сзади тарантаса, частью перед козлами; мешки, в которых могла явиться надобность в дороге, фотографические аппараты, провизия, а также войлоки, ковры, подушки и шубы укладывались в середину тарантаса; оси основательно смазали и запрягли первую тройку. Уладилось все только к вечеру, и я, приветствуемый на прощанье любезнейшим генералом Ломачевским, наконец отправился. Тяжелый тарантас с грохотом выехал из ворот; звон бубенчиков будил веселое эхо в улицах Оренбурга. Когда стемнело, мы были уже в степи; ветер гудел и свистал вокруг кожаного фартука и поднятого верха тарантаса и часто гнал нам в лицо целые облака мелкой снежной пыли. Мало-помалу ветер, однако, улегся, и звезды озарили тонкий снежный покров, покрывавший пространство вокруг.
По дороге на Гирьяльскую мы встретили первых путников. Это был караван в сто верблюдов, представлявший весьма живописное зрелище среди этого пустынного ландшафта. Гнали верблюдов киргизы, а навьючены верблюды были хлопком, который везли из Орска в Оренбург. На Красногорской, куда мы прибыли на заре, мы остановились позавтракать. Старик почтальон, коренастый, высокий, бородатый русак, жаловался мне, что по случаю поста нельзя есть ничего мясного, кроме рыбы, — все запрещено, и был очень приятно поражен, когда я предложил ему коробку с консервированной стерлядью. Покончил он с нею невероятно быстро и в продолжение 3/4 часа выпил 11 стаканов чаю. Он сообщил мне, что в течение двадцати лет тридцать раз в год совершает переезд между Оренбургом и Орском; выходит, что он проехал за это время пространство на тысячу миль длиннее, нежели отделяющее Землю от Луны.
В Верхнеозерной, в большом, прекрасно расположенном городе с церковью посреди, женщины продают шали из козьей шерсти, похожие на кашмирские, — их тоже можно, свернув, продеть в кольцо.
Все степь да степь! Вдали видны горы; дорога идет вдоль замерзшего, запорошенного снегом Урала. Кое-где виднеются киргизские юрты, но вообще кругом пустынно, расстояния между станциями огромные; однообразная тряска по твердой замерзшей дороге и монотонное позвякивание бубенчиков нагоняет дремоту.
Около Подгорной местность становится пересеченной; на следующем перегоне начинается подъем на Губерлинские горы, и нам пришлось ехать на четверке с холма на холм. Два раза переезжали широкую реку Губерлю. Между этими двумя станциями у одного русского офицера свалился под гору экипаж, и ямщик убился до смерти; после того обрыв в самых опасных местах обгородили столбиками.
Проезжая последние станции, мы встречали многочисленные стада рогатого скота, который гнали в Оренбург, а оттуда еще дальше, в глубь страны. Через двое суток мы прибыли в Орск, городок с 20 000 жителей, расположенный на левом берегу Урала и на правом берегу Ори. Лежит он, таким образом, уже на азиатской почве, и, чтобы попасть туда, надо переехать через величавый Урал по узкому деревянному мосту. Дома выстроились вокруг одинокого возвышающегося над городом холма, на вершине которого высится каланча, где днем колокола звонко отбивают часы, а ночью расхаживает сторож, готовый затрезвонить в случае, если где-либо вспыхнет пожар. С каланчи открывается беспредельный вид; вблизи виднеются низкие горы; только на юго-востоке, где идет дорога на Ташкент, местность представляется ровной.
Между рекой Уралом и холмом раскинулась та часть Орска, где находится церковь, все административные учреждения, школы, почта, телеграф и базары и где живут купцы и зажиточные граждане; на юге от холма ютятся жилища бедняков, крестьян, татар и киргизов.
Хотели было возвести на холме городской собор, заложили уже фундамент, но средств не хватило, и работы приостановились. Собор этот был бы виден издалека и со стороны Европы, и со стороны Азии.
Весенним разливом Урала иногда затопляет Орск. Река разливается местами в виде обширных озер, и горожане в это время с удивлением наблюдают со своего холма за обратившейся в море степью. Каждую весну ледоход ломает деревянный мост, который поэтому и возобновляется ежегодно. Бывает, что почту приходится переправлять на паромах.
Между рекой Уралом, Каспийским морем, Аральским, Сырдарьей и Иртышом простирается громадная ровная Киргизская степь. Население здесь кочующее и чрезвычайно редкое; животные и растения водятся также в очень небольшом количестве. Там, где почва сыра, растет непроходимыми чащами камыш или тростник, и даже в самых сухих песчаных местах растет косматыми кустами саксаул, достигая иногда в вышину даже двух метров. Его твердые, как кость, корни необычайной длины представляют наилучшее топливо; киргизы и запасаются ими на зиму с осени. Около каждого аула можно найти настоящие горы таких корней, а нередко попадаются и целые караваны, навьюченные ими.
Степь там и сям орошается ручейками, которые к осени обыкновенно пересыхают; они впадают в небольшие солено-водные озера, на берегах которых весной и осенью останавливаются пролетом бесчисленные массы перелетных птиц. У источников киргизы разбивают свои кочевья, состоящие из черных войлочных юрт и навеса из камыша. Зимние же жилища бывают обыкновенно сбиты из глины или земли. Летом киргизы направляются со своими большими стадами к северу, чтобы спастись от зноя и найти пастбища, невыжженные солнцем. Многие киргизы имеют по 3000 голов овец и 500 голов лошадей и считаются богачами. Киргизы — полудикий, но способный, здоровый и добродушный народ. Они любят величать себя «кайсаками», т. е. храбрецами, молодцами, довольны своей одинокой жизнью в степях, предпочитают всему на свете свободу, не любят подчиняться и презирают тех, кто живет в городах или занимается земледелием. Язык киргизов не особенно богат, и они в разговоре часто дополняют слова оживленной жестикуляцией.
В Орске багаж еще раз был уложен и перевязан снова, оси и колеса смазаны, и я опять залез в середину моего катящегося дома; ямщик свистнул, тройка рванулась, понеслась к югу с быстротой ветра и… прощай, Европа! От Орска почтовый тракт лежит вдоль правого берега реки Ори по чуть заметно пересеченной местности вплоть до станции Бугаты-сай, поблизости которой расположен зимний аул киргизов. Киргизы, видимо, были не особенно довольны моим посещением — я притащил с собой оба фотографические аппарата — и беспрестанно спрашивали, не стреляет ли больший из них, и ни за что не согласились стать в группу перед ним. Только посредством маленького аппарата (кодака) удалось мне увековечить некоторых из них.
После продолжительного отдыха мы покинули долину Ори. Снова началась пересеченная местность, кое-где покрытая снегом. Серебряный свет месяца обливал пустынную степь; нигде не было видно ни людей, ни следа зимнего поселка; кругом стояла мертвая тишина, нарушаемая только звоном бубенчиков, окриками ямщика и хрустом снега под колесами тарантаса.
II. Киргизская степь
Первое русское местечко на азиатской почве — Кара-бутак, маленький городок, как и Рим, расположенный на семи холмах, но по величине-то несколько уступающий этому городу, так как состоит всего из 33 домов; живут в нем десятка три русских да сотня татар и несколько киргизов. Значение Карабутак имеет единственно как форт, воздвигнутый двадцать шесть лет тому назад генералом Обручевым, чтобы сдерживать набеги киргизов, которые тогда беспокоили русскую границу. Командует фортом «воинский начальник»; у него 84 солдата. По его словам, сидеть в такой пустыне не лучше, чем быть в ссылке, и он не выдержит тут больше года. Единственными развлечениями служат чтение, обучение солдат стрельбе и охота. Прежде, когда сюда ежедневно приходила почта, было иначе.
Дорога на Иргиз идет вдоль высохшей в это время года реки. Я уже так свыкся с ездой в тарантасе, что преспокойно спал по ночам между тулупами и войлоками, просыпаясь лишь тогда, когда тройка останавливалась на новой станции, где я предъявлял старосте подорожную, и через четверть часа мне впрягали свежих лошадей. Впрочем, не очень-то приятно такое пробуждение, при 15° мороза; чувствуешь себя усталым, разбитым, с оцепеневшими членами и жаждешь чаю. Наконец над горизонтом встает солнце, золотит степь, растапливает иней, покрывший за ночь траву своим тонким белым налетом, и отгоняет степных волков от почтового тракта.
Еще несколько станций, и мы в Иргизе, расположенном на небольшом возвышении около реки того же названия, которая дальше на восток впадает в соленое озеро Чалкар-тенис. Иргиз — укрепление; комендант — уездный начальник. В местечке есть небольшая церковь; живет здесь, включая гарнизон, до тысячи душ; самый гарнизон состоит из 150 чел.; из них 70 — оренбургские казаки. Большинство жителей — купцы сарты, которые время от времени приезжают сюда вести меновую торговлю с киргизами. Привозят они свои товары из Оренбурга, Москвы и Нижнего Новгорода. Иргиз основан в 1848 г. русскими и, следовательно, как и Карабутак и Тургай, чисто русский город. Основан он в числе других укреплений вскоре после присоединения к России киргизских степей, совершившегося в 1845 г. В административном отношении вся степь была сначала подчинена оренбургскому генерал-губернатору, но затем, когда Оренбург стал губернией, была поделена между Тургайской областью и Сырдарьинской. До оккупации края русскими Иргиз назывался «Джар-мулла» — «могила святого у обрыва», и имел значение только как пункт паломничества киргизов и кладбище.
Еще несколько станций, и мы в Иргизе, расположенном на небольшом возвышении около реки того же названия, которая дальше на восток впадает в соленое озеро Чалкар-тенис. Иргиз — укрепление; комендант — уездный начальник. В местечке есть небольшая церковь; живет здесь, включая гарнизон, до тысячи душ; самый гарнизон состоит из 150 чел.; из них 70 — оренбургские казаки. Большинство жителей — купцы сарты, которые время от времени приезжают сюда вести меновую торговлю с киргизами. Привозят они свои товары из Оренбурга, Москвы и Нижнего Новгорода. Иргиз основан в 1848 г. русскими и, следовательно, как и Карабутак и Тургай, чисто русский город. Основан он в числе других укреплений вскоре после присоединения к России киргизских степей, совершившегося в 1845 г. В административном отношении вся степь была сначала подчинена оренбургскому генерал-губернатору, но затем, когда Оренбург стал губернией, была поделена между Тургайской областью и Сырдарьинской. До оккупации края русскими Иргиз назывался «Джар-мулла» — «могила святого у обрыва», и имел значение только как пункт паломничества киргизов и кладбище.
И вот опять помчались во весь дух. Часов около пяти солнце садится, и пурпурно-матовый отблеск ложится на степь. При солнечном закате можно наблюдать самые разнообразные световые эффекты, и часто бываешь введен в самые забавные недоразумения относительно расстояния и величины предметов, так как тут нет никакого мерила для сравнения. Пара невинных ворон, болтающих неподалеку от дороги, представляется громадными верблюдами, какая-нибудь кочка — тенистым деревом. Когда солнце исчезает, пурпуровая краска сменяется фиолетовой и светло-голубой, которые через несколько моментов переходят в темные тоны и наконец в ночные тени. Последние, впрочем, не особенно темны, так как воздух чист и ясен, звезды блестят, словно электрические лампочки, а месяц обливает родину киргизов серебром.
Перегон до Тереклы был самым долгим на всем пути — больше 34 верст. Здесь граница между Тургайской и Сырдарьинской областью. В Джулюсе, первой станции на тракте, содержимом купцом Ивановым, есть прекраснейшее помещение для проезжих; здесь же взимается плата 25 рублей за проезд 228 верст до Казалинска.
Отъехав шесть верст от Тереклы, мы вступили в Кара-кум. Растительность стала быстро редеть, и наконец мы очутились среди голых песков. Область эта омывалась некогда водами Арало-Каспийского моря, о чем свидетельствуют богатые остатки раковин, находимые в самой глубине пустыни.
Лунной ночью прибыл я на расположенную среди песчаного моря маленькую станцию Константиновскую. Отсюда и до Камышлы-баша, на протяжении 120 верст, для езды употребляются верблюды, так как лошади не в силах тащить тяжелый экипаж по песку, часто образовывающему целые холмы или барханы.
Через несколько минут по моем прибытии на Константиновскую я заслышал знакомые мне звуки: храпение, сопение и рев верблюдов, и при лунном свете вырисовались три величественных силуэта с горбами. Их впрягли в тарантас, и они понеслись легкой рысцой под посвистыванье ямщика. Обыкновенно они всегда бегают ровной рысью, но нередко переходят и в галоп. Песок здесь так плотен и тверд, что верблюды оставляют на нем едва заметные следы; подальше же от берега идут барханы, в которых тарантас вязнет по ступицы колес.
Аральское море расположено на 48 метров выше уровня океана. Берега его голы и пустынны; глубина незначительна; вода такая соленая, что пить из него можно только у самых устьев рек. Кроме того, в середине озера есть, говорят, известная доля пресной воды. Около северо-восточной бухты, неподалеку от берега и на невысоком песчаном холме, лежит станция Ак-Джулпас. Восемь лет тому назад станция лежала на самом берегу, но при высоком подъеме воды ей часто грозило быть затопленной и отрезанной от почтового тракта, потому ее и перенесли подальше.
Когда ветер дует с юго-запада, воду гонит в бухту, затем она разливается по берегу и скопляется в ямах, в которых можно потом руками наловить всякой рыбы, стерлядей и др. Теперь вся бухта была подо льдом, и видно было, как на расстоянии нескольких верст от берега по блестящему зеркальному льду переходил караван. Летом караваны также ищут здесь кратчайших путей, переходя бухту вброд, так как она очень мелка; глубина самое большее достигает 2 метров, а обыкновенно бывает не свыше 1 или 1Л метра. В теплое время года, когда песок сух, его сносит ветром в море, и береговая линия постоянно изменяется, бухта засоряется, образуются отмели, косы и песчаные бугры. Вдоль берегов находят много солончаковых лагун; летом они обыкновенно пересыхают и напоминают видом бухточки, отделившиеся от моря летучими песками.
Улов рыбы бывает очень богатый и ведется уральскими казаками, которые закидывают свои невода даже в двадцати верстах от берега. Когда озеро покрыто льдом, они отъезжают от берега к своим прорубям на санях или на верблюдах; в другое время едут к неводам на небольших лодках. Климат в этой области хорош; летний зной умеряется близостью Аральского моря, и зимой редко выдаются резкие холода, бураны также не обычное явление, зато дожди и густые туманы повторяются очень часто. Пока я был там, дождь не переставал, и местами дорога совсем исчезала под глубокими лужами, по которым звучно шлепали верблюды; экипажу часто грозило завязнуть в размокшем, засасывающем песке; дождь без остановки барабанил по верху и по фартуку тарантаса.
Верблюды вообще очень послушны, бегут хорошо, и тогда ямщик может себе преспокойно сидеть на козлах, но иногда нам попадались такие упрямые, которые все норовили свернуть с пути и идти своей дорогой; тогда ямщику приходилось ехать на среднем из них. Поводья прикреплены к палочке, продетой сквозь носовой хрящ; таким-то жестоким способом заставляют этих громадных животных повиноваться.
Как ни оригинален переезд на верблюдах, я все-таки не без некоторого удовольствия снова увидал перед своим тарантасом тройку черных лошадок. Радость моя, однако, была кратковременна — не проехали мы и полдороги до следующей станции, как завязли в солончаковом болоте. Ямщик кричал, хлестал лошадей, те лягались, становились на дыбы и рвали постромки. Кончилось тем, что ямщику пришлось сесть на одну из лошадей и вернуться на станцию за подмогой, а мне два часа сидеть одному впотьмах, на дожде и ветре и поджидать в гости волков. Наконец появились два киргиза с парой лошадей, которых и припрягли впереди тройки, превратившейся таким образом в пятерик. Соединенными силами лошади вытащили тарантас из месива, куда он погружался все глубже; налипшие на колеса большие комки песку и глины заставляли колеса отчаянно скрипеть, когда мы двинулись по степи дальше.
На правом берегу Сырдарьи, в 170 верстах водяного пути и 80 верстах сухопутного от Аральского моря, лежит город Казалинск, имеющий 600 домов, из которых 200 принадлежит русским, и 3500 жителей; из последних 1000 приходится на долю уральских казаков с их семействами. К остальному населению принадлежат сарты, бухарцы, татары, киргизы и даже несколько евреев. Богатейшие купцы — бухарцы.
Киргизы, напротив, все бедны; зажиточные из них остаются в степи, где живут своими стадами.
В эпоху походов на Хиву и Бухару Казалинск имел известное значение, как укрепленное место; тогда Аральская флотилия, пять небольших пароходов, имела здесь свою станцию, а гарнизон достигал целого батальона. Теперь город имеет всего 24 человека гарнизона и 2 баркаса; остальные суда отошли в Чарджуй на Аму-дарье. Жизнь и движение здесь замерли; только крылья ветряных мельниц да многочисленные рыбачьи лодки и оживляют этот печальный город, по улицам которого в это время года не пройти даже в калошах, доходящих до колен. Низенькие белые русские дома построены из кирпича; дома сартов, бухарцев и киргизов из высушенной на солнце глины, серого цвета, готовые разрушиться, часто бывают обнесены длинными унылыми стенами. В городе есть две школы, церковь и несколько общественных зданий (лучшее из них — дом уездного начальника), расположенных среди настоящей рощи стройных серебристых тополей; в вершинах их гнездится бесчисленное множество ворон, производящих страшный шум.
Право на рыбную ловлю в реке принадлежит уральским казакам; ведется ловля, главным образом, в устье. В прошлом году (1892 г.) было поймано 14 000 стерлядей. Теперь со дня на день ждали, что река станет, и ввиду того, что это случается иногда в одну ночь, рыбаки начали уже вытаскивать свои лодки на берег. Там, где берега реки чуть выше уровня воды, такой ночной мороз причиняет обширные наводнения, потому что вода, текущая поверх замершего сверху льда, смерзается все в более и более толстый пласт и заставляет течение искать других путей. Получается, что вследствие этого приостанавливается всякое движение, так как через затопленные места нельзя пробраться ни верхом, ни в экипаже, и почте тогда приходится делать большие объезды по степи.