всегда был рак наперсник пива,
а нынче это хворь моя.
861
Сирые, никчемные, убогие,
с меткой безнадёжности тупой —
самые опасные двуногие,
если собираются толпой.
862
Держав армейские учения
должны убойность имитировать,
но приступ умопомрачения —
зачем ещё и репетировать?
863
Проснулся в ночь – о страхах старых
был сон – курить хотелось срочно,
и вспомнил: ночь, курю на нарах,
и тьма, и счастлив так же точно.
864
Чем печень разрушать, кипя и злобствуя
на мерзости вселенских прегрешений,
разумней выпить рюмку, философствуя
о благости житейских искушений.
865
Навряд какой-нибудь философ
посмел додумать до конца,
что жизнь земная – просто способ
самопознания Творца.
866
Возможно, мой душевный пыл напрасен,
но в собственном подворье сам я барин,
а с теми, кто со мною не согласен,
я тоже безусловно солидарен.
867
И радостно порою мне
за голос тихий мой,
за клочья пены на волне
упрямости живой.
868
На склоне лет ужасно тянет
к душеспасительным мыслишкам —
надеюсь я, что Бог не станет
ко мне приёбываться слишком.
869
Знания нам жизненно важны,
их растить полезно и беречь,
знания затем ещё нужны,
чтобы ими круто пренебречь.
870
Судьба, фортуна, рок и фатум
со мною бережны, как няни,
когда укрывшийся халатом,
я почиваю на диване.
871
Много у искусства достижений,
ибо может всякое вместить;
после многих самовыражений
очень воду хочется спустить.
872
Поварясь в человеческой гуще,
я до грустной идеи добрёл:
нынче каждый на свете живущий —
сам себе Прометей и орёл.
873
Заспорив, я слегка высокомерен,
себя не успевая остеречь,
поскольку очень часто не уверен,
что ведаю, о чём по сути речь.
874
Дух мой часто пьян от ерунды,
можно охмурить меня задёшево,
выкормыш баланды и бурды,
жадно я клюю любое крошево.
875
Задворки, тупики и закоулки,
которых трезвый разум сторонится,
хранят порою пыльные шкатулки,
в которых чёрт-те что легко хранится.
876
Легко сказать могу теперь,
Мафусаила одногодок,
что чем обильней счёт потерь,
тем выше качество находок.
877
Вздор, галиматья, поливы чуши,
брызги непотребной шутки шалой —
глубже освежают наши души,
чем потоки мудрости увялой.
878
Проснулся, выпил чаю и прилёг,
мне двигаться и лень, и не с руки,
колышусь я, как тонкий стебелёк,
а в комнате бывают сквозняки.
879
Опрос общественного мнения,
весьма стихиям соприродного,
всегда родит во мне сомнения
в достоинствах ума народного.
880
Смиряя порывы желания,
хотя и болтливы, как дети,
секрет своего выживания
евреи содержат в секрете.
881
Творя житейскую гулянку,
я знаю, как себя вести:
когда фортуна ставит планку,
то лучше прыгать, чем ползти.
882
Ещё я мыслю иногда,
ища плоды в заглохшей грядке,
внизу давно у нас беда,
а сверху всё пока в порядке.
883
Я лист объявлений в газетах люблю
и даже порою читаю:
«Ищу, продаётся, меняю, куплю»,
но нету: «Я жду и мечтаю».
884
Свойственна снам-утешителям
польза душе эффективная,
грезится ночью мыслителям
с истиной близость интимная.
885
Какие пошли бы феерии
в театре житейском земном,
когда б хоть во что-то мы верили
и в чём-то сходились в одном!
886
Когда я принимаюсь, выпив, петь —
в заоблачной парю я атмосфере,
хотя ступил на ухо не медведь,
а мамонт или слон по меньшей мере.
887
Не флора снилась и не фауна,
а спора жаркого арена:
дебил, опровергая дауна,
цитировал олигофрена.
888
Фортуна гуляла бы голой
и всех возбуждала окрест,
но холод и запах тяжёлый
текут из общественных мест.
889
Года сожгли мою свечу,
цветные выдохлись туманы,
теперь я с девками кручу
лишь виртуальные романы.
890
Туманит память жизни длинность,
былое скрыв за пеленой...
Когда утратил я невинность?
И это было ли со мной?
891
Нет, я насмешлив не был сроду —
унылый нравственный балда,
я смех нашёл, ища свободу,
и я обрёл её тогда.
892
Дома, деревья и луна.
Коты помоечной породы.
Пейзаж я вижу из окна,
и мне достаточно природы.
893
Уже живу, по сути, в келье,
порой заходят выпить люди,
моё лукавое безделье
спустя полгода книгой будет.
894
Пускай старик нескладно врёт,
я не скажу ему ни слова,
уже никто не отберёт
у нас роскошного былого.
895
Я запретил себе спешить,
я не бегу трусцой противной,
хочу я медленно прожить
остаток жизни этой дивной.
Любой из нас настолько падок
до жаром пышущей дискуссии,
что забывает про осадок
в её несвежем послевкусии.
896
В одежде женской я профан
и понимать начну едва ли,
а юбка или сарафан —
едино мне, быстрей бы сняли.
897
Когда к нам денежки с небес
летят, ложась у изголовья,
то шлёт их нам, конечно, бес —
дай Бог и впредь ему здоровья.
898
Я зелен был, как лист капустный,
и весел был, как солнца луч,
потом я стал большой и грустный,
и потерял к веселью ключ.
899
Я сам себе колю сейчас уколы
прописанной врачами новой мерзости;
уколов я боюсь ещё со школы
и радуюсь моей отважной дерзости.
900
Всё то, что вянет, киснет, чахнет,
внутри, где плесень, мох и тина, —
в конце концов неважно пахнет,
и это очень ощутимо.
901
В любой подкравшейся болезни
есть чувство (словно в день ареста)
прикосновения к той бездне,
которая всегда отверста.
902
Куражимся, бодрясь и не скисая,
обильно пузыримся всяким понтом,
и тихо приближается косая,
умело притворяясь горизонтом.
903
Висит полуночная тьма.
Чиста моя тетрадь.
Я так люблю игру ума!
Но некому играть.
904
На что я жизнь мою истратил?
Уже на тихом берегу,
в пижаме, тапках и халате,
понять я это не могу.
905
Большие жизненные льготы
умелой старостью добыты:
мои вчерашние заботы
сегодня мной уже забыты.
906
Наши сплетни, тары-бары,
болтовни живые соки,
попадая в мемуары,
обретают дух высокий.
907
В года, когда вокруг везде ограды,
решётки и колючка на барьере,
серьёзность легкомысленной бравады
охрана только ценит в полной мере.
908
Была в моей болезни Божья милость:
мне больше о себе теперь известно,
и многое во мне переменилось,
но к лучшему – навряд ли, если честно.
909
Боюсь я, будет очень тяжко
мне жить в кошмаре предстоящем:
во мне унылый старикашка
свирепо борется с гулящим.
910
И тихий опасен был голос
на фоне молчащего хора,
коль чувствовал глиняный колосс,
что где-то ослабла опора.
911
Конечно, сокрыта большая кручина
в том факте, что нас ожидает кончина,
однако прекрасно и очень гуманно,
что точное время темно и туманно.
912
Расчислив счёт моих грехопадений,
учтёт пускай всеведущий свидетель,
что я порыве чистых побуждений
порою проявлял и добродетель.
913
Читатель я усердный и пристрастный,
я чтению отдал немало лет,
поскольку этот дивный труд напрасный —
на вход в чужие души наш билет.
914
Много времени по жизни протекло,
а точнее – улетело, словно птица,
стольким людям за душевное тепло
я обязан, что вовек не расплатиться.
915
Течёт житейское кино,
где роли все давно разучены:
кипит и пучится гавно,
а сливки – мыслями замучены.
916
Забавно мне: распад, разруха,
жестокой мерзости приют —
куда питательней для духа,
чем полный благости уют.
917
Никак не овладею я ключом
к науке поступать наверняка:
сполна узнав по жизни что почём,
я запросто клюю на червяка.
918
Я не слишком нуждаюсь в ответе,
но не прочь и услышать ответ:
если есть справедливость на свете,
почему же тогда её нет?
919
Гуляет по оконному стеклу
Гуляет по оконному стеклу
весенняя растерянная муха
и тянется к заветному теплу,
как выжившие в нас росточки духа.
920
И столь же мне до лампочки
возможные хулители,
как порванные тапочки
в помоечной обители.
921
Всё, что сбылось и состоялось,
а не ушло в песок обманчиво,
совсем иным в мечтах казалось
и было более заманчиво.
922
Про то, что нет прямой кишки
у пожилой и грустной личности,
я напишу ещё стишки
весьма высокой элегичности.
923
Я сам обманываться рад
по поводу людей
и вижу чистый маскарад
в лихой толпе блядей.
924
Этот малый убог, но не просто,
в голове его что-то испорчено,
он какой-то идеи апостол,
но гнусавит о ней неразборчиво.
925
Меня уже не бередит
мечтаний пылкая надежда
и грусть, что я не эрудит,
а много знающий невежда.
926
Курортный кончился сезон,
и дует ветер в очи,
а женских юбочек фасон
теперь ещё короче.
927
Живу сегодня крайне дохло:
вчера пил водку на траве,
и всё во рту к утру засохло,
и сумрак в жухлой голове.
928
Ещё когда я числился в подростках
и только намечал по жизни путь,
уже я тайно думал о подмостках,
с которых я читаю что-нибудь.
929
Мы сволочи. Зато по воскресеньям —
и ценят это бдительные женщины —
мы время посвящаем нашим семьям,
замазывая будничные трещины.
930
Покуда мы по прихотям течения
плывём к далёким пристаням конечным,
меняются и смыслы, и значения
у многого, что выглядело вечным.
931
Что столько я грешу – ничуть не жаль,
на днях мне откровение явилось:
я свято соблюдаю ту скрижаль,
которая, как помнится, разбилась.
932
Я снова над пустым сижу листом —
никак не сочиню благую весть,
уж лучше спать по пьяни под кустом
или херню какую изобресть.
933
Сегодня очевидно и понятно,
что будущее зыбко и во мгле:
некрозом угрожающие пятна
ползут, меняя место, по земле.
934
Порой наш ум, с душою ссорясь
(хотя друзья они до гроба),
напоминает ей про совесть —
и горестно смеются оба.
935
«Поспал бы ты, —
шепнуло мне сознание, —
здоровьем надо очень дорожить»,
и подлое, родное мироздание
на время без меня осталось жить.
936
Мне хорошо, что стал я тощий
и спало пухлое брюшко,
теперь и в рай попасть мне проще
через игольное ушко.
937
Везде проникнуть дано евреям,
везя двойную свою посуду,
по всей Европе наш прах развеян,
и вновь евреи живут повсюду.
938
Как мало надо человеку
для воздаянья по труду:
лишь куд-кудах и кукареку
в бульон и на сковороду.
939
Гомон, дым и чад застолий
я не мог не полюбить,
там я слышал тьму историй,
и не все успел забыть.
940
Привыкший к мерзости и снегу,
я б так и отбыл срок земной —
благословляю зов к побегу,
который был услышан мной.
941
Я думаю: сколько могло бы
зажечься огней в темноте,
когда бы энергия злобы
могла послужить доброте.
942
Уже тому немало лет,
с поры, что грешный жар лелею,
в раю был порван мой билет,
о чём ничуть не сожалею.
943
Такие дни стоят весенние,
так солнце греет сквозь одежду,
что впору верить в воскресение
и теплить хлипкую надежду.
944
Я полностью в моих сужденьях волен,
хотя порой болтаю что не надо,
однако же с поры, что стал я болен,
умеренней коптит моя лампада.
945
Когда крепчает дух изгойства,
клубясь по душам и окрест,
еврея мучит беспокойство
и тяга к перемене мест.
946
Забавная во мне сидит заноза,
фортуной мне подложена свинья:
пишу я без надрывного серьёза,
и стыдно, что не стал серьёзен я.
947
Легко свою повадку мы меняем,
недаром по планете мы рассеяны
и местные заветы исполняем
охотней, чем сухие Моисеевы.
948
Я был дурак и всюду лез,
и мне мой труд был мил:
дрова таскать любил я в лес
и воду в реки лил.
949
Если спор идёт победы ради,
всё тогда легко и просто нам,
ибо факты – опытные бляди
и дают обеим сторонам.
950
Меня куда-то вынесло за рамки,
и лучше меня знать издалека:
любя мои стихи, не выйти в дамки
и козырем не стать наверняка.
951
Изгой большого коллектива,
я всё же врос в его игру
и говорю весьма правдиво,
когда на самом деле вру.
952
В гончарню Бога я не вхож
и перестал с годами злиться
на то, что истина и ложь
имеют родственные лица.
953
Из дел – безусловно доходные
еврею милей и желаннее,
слагает он песни народные
по месту его проживания.
954
Идеи наши, мысли и суждения,
которым нет начала и конца,
разнятся только видом заблуждения
по поводу способностей Творца.
955
Причаливая к чуждым берегам,
еврей на них меняется стремительно,
умение молиться всем богам
еврею животворно и губительно.
956
Не нужно вовсе мне пророков,
пока они херню несут,
что я – вместилище пороков
и низкой мерзости сосуд.
957
Глухому ночному пространству
весной сообщаю я вновь,
что близок весьма к христианству
надеждой на веру в любовь.
958
Знание мы пьём из общей чаши,
а другой источник нам неведом;
мысли, непохожие на наши,
кажутся нам дикостью и бредом.
959
Земной благодати отведав,
не тянет в небесный уют:
там долгих не будет обедов
и выпить навряд ли дают.
960
Творец весьма по сути нам подобен,
и власть его простёрта не везде —
так вовсе Он, похоже, неспособен
держать мои наклонности в узде.
961
От мыслей, что утешны для кастрата,
приятно даже мне, слепой тетере:
есть в каждом обретении утрата,
и есть приобретение в потере.
962
Памятью не хвастаясь могучей,
я учу цитаты с неких пор,
мне они нужны на редкий случай,
если встряну в умный разговор.
963
Потёмки влекут к авантюре,
о чём я всё время толкую:
невежество – мать нашей дури,
но мать надо чтить и такую.
964
Я медленно влачу судьбу свою,
а время – быстрокрыло, как кино;
от века я заметно отстаю,
хотя опередил его давно.
965
Мы все живём, надежды множа,
готовясь к будущим победам,
надежда дьявольски похожа
на сытость завтрашним обедом.
966
Горячей страсти извержение,
привычной тверди колебание,
святых основ ниспровержение —
волнуют наше прозябание.
967
Сегодня я подумал снова:
от Бога жду я всепрощения,
а если Он не враг спиртного,
то я созрел бы для общения.
968
Есть аккуратно и культурно
меня учила мать когда-то,
но после жил я так сумбурно,
что ем порою зверовато.
969
Когда мы в жажде испытания
и чтобы мир постичь превратный,
пускались в шалые скитания,
то был у нас билет обратный.
970
Где же тот подвижный горлопан?
Тих и семенит едва-едва.
Стал я грациозен, как тюльпан,
и висит на стебле голова.
971
Вижу я коллег лишь невзначай,
а живи меж ними, я б зачах:
экзистенциальная печаль
спит у них на лицах и в речах.
972
Дневная – не слабей вечерней грусть,
она под сердцем ноет безотлучно,
а я рукой машу: пришла и пусть,
сама уйдёт, со мной мерзавке скучно.
973
Казалось мне всегда, что я вполне —
откуда и куда ни посмотри —
достаточно хорош собой извне,
хирург меня улучшил и внутри.
974
Плывущие по небу облака
не знают о людской безмерной низости;
я многое люблю издалека,
что очень помогает нашей близости.
975
По сути, существует очень хрупко
любой, кто беззаботно свиристит,
покоя ненадёжная скорлупка
всё время подозрительно хрустит.
976
Заметным личным качеством отмечена,
беспечна и проста моя натура,
меня Творец ваял от делать нечего,
и вылепилась редкая халтура.
977
Мой дух не из породы монолитов
и робок на высокое парение,
а белые халаты айболитов
рождают в нём покорство и смирение.
978
Пленительность случайных впечатлений,