Сначала английские масоны учредили три степени посвящения: Ученик, Подмастерье и Мастер, которые являются характерными для так называемого Иоанновского, или символического, масонства 4 .
В соответствии со степенями учреждаются и ложи трех видов: ученическая, подмастерьев и мастеров. Нижестоящие братья не допускаются в ложи высших степеней посвящения, в то время как вышестоящие посещают и контролируют ложи низших степеней. Таким образом в масонстве достигаются единство воли и железная дисциплина.
Прием в общество новых членов проводился на общем собрании (называемом ложей), на котором должны были присутствовать, по крайней мере, 5 или 6 масонов. Инициирующие обряды заключались в сообщении кандидатам тайных знаков, посредством которых члены общества узнавали друг друга, где бы они ни находились, и сопровождались пиршествами, проводимыми в соответствии с установленным ритуалом. Вновь принятые в день приема дарили «братьям» перчатки, а обязанности членов сводились к оказанию материальной помощи в случае старости, безработицы и болезни.
В каждой системе «братья» различных степеней отличаются друг от друга своими регалиями: фартуками с соответствующей символикой, нагрудными лентами, перчатками, медалями. Чем выше степень, тем искуснее и богаче масонские наряды, поскольку все эти атрибуты влекли за собой соответствующий уровень уважения и почитания и способствовали созданию у «братьев» возвышенного психологического настроя.
Четвертой, более почетной степенью в системе английской ложи-матери стала «Святая Королевская Арка». Однако до предела было далеко. Стараниями шотландского барона М. Н. Рамсея и немецкого барона К. Г. фон Гунда степени стали множиться. В клермонской системе над тремя символическими степенями были воздвигнуты еще шесть: Шотландский Мастер, Избранный Мастер, Рыцарь Востока, Рыцарь Розового Креста, Рыцарь Тройственного Креста, Царственный Архитектор. Постепенно пирамида англосаксонского, а затем и французского масонства выросла до 33 степеней.
Франкмасонские общества XVII века, подобно своим предтечам – старинным братствам, поддерживали между собой живую связь и составляли фактически единую организацию. Так, принятый в 1646 году в Йоррингтонскую ложу археолог Ашмоль в 1682 году безо всяких добавочных тестов и испытаний допускается на заседание Лондонской ложи и даже председательствует на нем в качестве старейшего члена.
«Невидимая коллегия», «Сократовское общество» и пр.
Естественно, что вышеописанные общества франкмасонов, все еще всецело пропитанные духом старых ремесленных братств, в идейном отношении имели мало общего с позднейшим масонством. Куда более тесной была их идейная связь с философским и социально-реформаторским движением XVII века, с теми тайными обществами и закрытыми кружками ученых и утопистов, которые были так типичны для той эпохи.
Эти кружки и общества были отражением веяний времени, ибо развивающийся интеллект человечества, до сих пор скованный догмами церковной схоластики и фанатизма, на стезе научного познания природы не мог довольствоваться его ортодоксально-религиозным истолкованием и искал путей для распространения куда более рациональной и постижимой разумом картины мира.
Этот дух времени наиболее ярко отражала философско-просветительская и дидактическая литература того периода. Так, в «Описании христианской республики» (1619), принадлежавшей перу лютеранского пастора Иоганна Валентина Андреа (1586–1654), автора «Химической свадьбы» и наиболее вероятного сочинителя знаменитых розенкрейцеровских трактатов «Слава братства» ( Fama Fraternitatis ) и «Исповедание братства» ( Confessio Fraternitatis ), видную роль играет «Академия естественных наук», а в утопии «Путь света» ( Via Lucis ), принадлежавшей перу его ученика и сподвижника Амоса Комениуса (1592–1671), известного педагога и вождя современного ему гуманитарного движения, центральное место занимает «универсальная коллегия» ученых, принципы обустройства которой во многом перекликаются с масонскими ложами. Путь света, говорится в ней, идет к нашему сознанию через семь ступеней, кои суть: отказ от брака, дружеское общение, публичные празднества, школы, печать, мореплавание и ступень, возвещающая «всеобщее возрождение»; оно осуществляется работой «универсальной коллегии благочестивых и даровитых людей всех стран», а его орудия – «универсальные знания» (пансофия, панистория и пандогматика) и «универсальный язык»; раз в год эта коллегия устраивает в пределах Англии общие съезды, а воздвигаемый ею «Храм Мудрости» строится по принципам самого Верховного Строителя Вселенной (!!!), и двери его открыты для «всех, рожденных людьми».
Близкими Комениусу идеями проникнуто и посмертно изданное произведение Фрэнсиса Бэкона «Новая Атлантида» (1638). На далеком острове Бенсалем («Дом Соломона») живет неизвестный доселе европейцам народ, который обращен в христианство из язычества посредством чудесного откровения через 20 лет после вознесения Христа. Самым замечательным учреждением острова является «орден Соломонова храма», или «Коллегия дней творения», цель которого – духовно обогатить человечество и усилить его власть над природой. Она создана и работает по принципу универсальной академии наук: тайные эмиссары коллегии – так называемые «коммерсанты света» – разъезжают по всему миру в поисках знания; их товарищи – «компиляторы» и «эвергеты» – систематизируют и классифицируют добытый материал, «плагиаторы» и «коллекторы» запечатлевают добытые знания в книгах и представляют в виде практических советов, «пионеры» на их основе проводят научные эксперименты, и так далее, и тому подобное, являя собой законченную систему научной работы.
Скромное начало практическому осуществлению этих планов было положено в 1645 году, когда лондонские и оксфордские преподаватели основали так называемую «Невидимую философскую коллегию», как называет это общество в своих письмах один из главных его основателей Роберт Бойль. Во время революции общество распалось и возродилось лишь в 1662 году в виде Королевского общества естественных наук.
Идею тайного общества выдвигает и в своем анонимно изданном в 1720 году сочинении «Пантеистикон» молодой философ и известный вождь деистов 5 (сторонников «разумной религии») Джон Толанд (1670–1722), принадлежавший к поколению, созревшему на идеях английской революции 1688 года, а потому более решительно, чем его предшественники, порывавший с прошлым, дерзавший критиковать самые основы христианства и на место Библии выдвигавший отвлеченный человеческий разум.
Толанд способствовал созданию тайных философских обществ, известных под названием «сократических», для которых он разработал особый ритуал. Сведения об этом ритуале можно почерпнуть в труде самого Толанда, в котором немало общего с масонскими воззрениями. Описанное Толандом в трактате «Сократовское общество пантеистов» процветает в Амстердаме, Париже, Риме, Венеции, Лондоне, поддерживая культ «трех величайших благ мудреца – здоровья, свободы и истины» и исполняя особый ритуал – «сократовскую литургию», цель которого – прославлять великих мыслителей с Сократом во главе. Но из мыслителей уже не делают кумиров: идейный прогресс достигается усилиями свободного от всяких оков и авторитетов ума…
Отсюда – один шаг до возникновения первых Великих лож, которые стали появляться в Англии в более мирную эпоху, когда огромное большинство людей высшего и среднего классов не помышляло ни о чем, кроме покоя от бесконечных смут и борьбы предшествующих десятилетий. С водворением на королевском престоле новой, Ганноверской династии жизнь страны начала входить в мирное русло, ибо, как казалось многим, все нужное для ее спокойствия уже было достигнуто. От былого увлечения политикой осталась лишь простая склонность к общественному времяпрепровождению, из которой и развилась страсть к разного рода кружкам и клубам.
Джеймс Андерсен, автор «Новой книги конституций» (или «Книги устава», как ее тоже часто называют), во втором издании ее, вышедшем в 1738 году, так рассказывает об основании Великой Лондонской ложи: «После торжественного въезда в Лондон короля Георга I и усмирения в 1716 году восстания 6 несколько лондонских лож решили сплотиться вокруг одного Великого Мастера (гроссмейстера) как центра единения и гармонии. Это были ложи „Гусь на вертеле”, „Корона”, „Под яблоней” и „Виноградная кисть” (по названию таверн, в которых они собирались)… Было решено устраивать ежегодные собрания всех четырех лож и каждые три месяца – собрания Великой ложи, то есть всех должностных лиц каждой ложи во главе с Великим Мастером и Великими Надзирателями.
В ожидании чести увидеть во главе всего общества представителя благородного сословия гроссмейстера выбрали пока из своей среды. В День святого Иоанна Крестителя (1717 год) в таверне „Гусь на вертеле” состоялся первый общий пир франкмасонов; Старший Мастер, занимавший председательское кресло, предложил собранию список кандидатов, и большинством голосов были выбраны: Великим Мастером – дворянин Энтони Сойер, а Старшими Надзирателями – капитан Джордж Эллиот и столяр Джеймс Ламболь…»
В ожидании чести увидеть во главе всего общества представителя благородного сословия гроссмейстера выбрали пока из своей среды. В День святого Иоанна Крестителя (1717 год) в таверне „Гусь на вертеле” состоялся первый общий пир франкмасонов; Старший Мастер, занимавший председательское кресло, предложил собранию список кандидатов, и большинством голосов были выбраны: Великим Мастером – дворянин Энтони Сойер, а Старшими Надзирателями – капитан Джордж Эллиот и столяр Джеймс Ламболь…»
Раньше других на эту организацию обратили внимание члены Королевского общества естественных наук, вероятно, заинтересовавшиеся ею и с археологической, и с социальной точек зрения. Первым из них примкнул к масонству доктор права и придворный принца Уэльского Джон Теофиль Дезагюлье 7 , в 1719 году избранный третьим по счету гроссмейстером Великой ложи. В 1721 году его примеру последовал доктор Стэкли, соблазненный, по его собственному признанию, надеждой открыть в масонстве подоснову античных мистерий, а вслед за ним – еще один член Королевского общества, скрывавшийся под псевдонимом Филалет, снискавший себе известность в качестве автора предисловия к вышедшему в 1722 году английскому переводу алхимического трактата «О долговечных людях», предисловия, весьма точно отражавшего характер тогдашнего масонства и сложившейся о нем репутации.
Уже тогда в масонах, с одной стороны, видели носителей великих тайн – новую разновидность «розенкрейцерских братьев» (возникает вопрос: почему не наоборот), а с другой – подозревали в них атеистов и политически опасных людей. Однако, несмотря на некоторую шумиху, поднятую вокруг масонства, в момент вступления в него Стэкли оно представляло собой еще очень скромную величину, было численно невелико и не пополнялось новыми членами. По словам Стэкли, приведенным в его дневнике, его прием в Лондонскую ложу был первым за последние несколько лет случаем принятия в масонство нового члена, и для выполнения вступительных обрядов даже в Лондоне не сразу нашлось нужное количество посвященных.
С другой стороны, именно в это время в масонстве наметилась существенная перемена: в него начали вступать на правах Великих Мастеров и иных руководителей представители знати, и его социальный состав постоянно менялся. Дезагюлье и Пэн, его предшественник и затем преемник, были последними нетитулованными гроссмейстерами Великой ложи; за ними следовали уже лорд Монтегью, лорд Филипп Уартон, граф Долькес и другие не менее высокопоставленные сиятельные лица, непрерывно сменявшиеся друг за другом вплоть до новейших времен. Начиная с 1724 года, в составе Старших Надзирателей тоже больше не встречается лиц, которые по крайней мере не носили звания хотя бы сквайра (сельского дворянина).
В декабре 1721 года в прессе упорно муссировался слух о предстоящем принятии в масонство наследника престола (принца Уэльского). Вообще известия о масонах все чаще появлялись на страницах лондонских газет, оповещая, что лорд такой-то вступил в масонскую ложу и «возвращался с собрания в белом кожаном фартуке», или что масоны праздновали в такой-то день закладку новой церкви и «щедро угощали рабочих». Масонство решительно входило в моду. По свидетельству уже упоминавшегося Джеймса Андерсена, «свободнорожденные британские нации, вкушая после внешних и внутренних войн сладкие плоды мира и свободы, проявили счастливую склонность к масонству во всех его видах, и запустевшие было лондонские ложи наполнились новой жизнью».
Одним из таких проявлений «новой жизни» было издание кодекса масонских уставов, обычаев и традиций – так называемой «Новой книги конституций», составленной в 1721 году пресвитерианским пастором и доктором богословия Джеймсом Андерсеном и посвященной первому титулованному гроссмейстеру франкмасонов герцогу Монтегью. В 1723 году с одобрения Великой ложи она была издана в качестве официального «руководства для лондонских лож и братьев, живущих в Лондоне и его окрестностях».
Самой важной и интересной частью «Книги конституций» является глава «О Боге и религии», в которой приводятся обязанности франкмасона и которая отражает культурную и политическую физиономию английского масонства того времени. «Масон по самому положению своему, – гласит пункт № 1 „обязанностей”, – обязуется подчиняться законам морали; если он верно понимает наше искусство, он никогда не станет ни тупоумным атеистом, ни неверующим вольнодумцем. Но хотя в древние времена масонам полагалось придерживаться религии страны своего проживания или нации, к которой они принадлежали, ныне представляется более целесообразным обязать их верить только в то, с чем согласны все, оставляя свое особое мнение при себе, то есть быть людьми благими и праведными, наделенными честью и честностью, какие бы конфессии и убеждения они ни исповедовали; тем самым масонство становится центром союза и средством установления подлинного дружества между теми, кого в силу необходимости разделяют огромные расстояния» 8 .
Тем же настроением проникнуты и параграфы о гражданских обязанностях масона: «Масон является мирным подданным гражданской власти, где бы ни приходилось ему жить и работать. Он не примет участия ни в каких замыслах против мира и блага народа» (пункт № 2). В ложах запрещались всякие религиозные, национальные и политические споры: «Как масоны мы принадлежим лишь к упомянутой выше всеобщей религии и, заключая в своей среде людей всех языков, племен и наречий, объявляем себя врагами всякой политической распри» (пункт № 6). (Под «всеми племенами», разумеется, имелись в виду лишь народы британской империи, поскольку никакого иного смысла это выражение в то время нести, конечно, не могло.)
В июне 1722 года к государственному секретарю лорду Таунсенду явилась депутация лондонских масонов, чтобы уведомить его о предстоящем годичном собрании Великой ложи и по этому случаю лишний раз засвидетельствовать свою безусловную лояльность и преданность престолу. «Его Сиятельство, – рассказывала об этом событии газета „Лондон джорнэл” от 16 июня 1722 года, – отнесся к депутации благосклонно и заявил, что франкмасоны могут спокойно продолжать свою деятельность, пока в ней нет ничего более опасного, чем старые масонские тайны, носящие, очевидно, самый невинный характер».
Единственным общественно значимым видом деятельности масонства была благотворительность, унаследованная новым масонством от старых ремесленных гильдий, обязанностью которых всегда была забота о нуждающихся «братьях».
Несмотря на столь мирный и, в целом, чуждый политике характер деятельности, в английском масонстве, как, в принципе, в любой партии или организации закрытого типа, будь она хоть политической, хоть религиозной, начали наблюдаться и тенденции все более радикального плана: вместе с титулованной знатью в лондонские ложи проникла «крамола». Еще Филалет в своем предисловии к трактату «О долговечных людях» предупреждал масонов против ложных «братьев» и «святителей раздора, живущих в доме», а Андерсен, со свойственной ему осторожностью, пытался разрешить это затруднение с помощью компромисса. «Если кто-либо из членов ложи окажется в числе мятежников против государства, – гласит параграф „О гражданских обязанностях”, – он, конечно же, не может рассчитывать в своей политической деятельности на поддержку со стороны братьев, которые могут лишь пожалеть его как человека, оказавшегося в несчастье. Но если он не уличен ни в каком ином преступлении, то пусть даже братство, в силу своей преданности государству и во избежание неприятностей со стороны правительства, заявляет о своем несогласии с ним, он, тем не менее, не может быть исключен из ложи, так как связь его с нею нерасторжима».
В числе первых «мятежников против государства» вскоре оказался не кто иной, как сам герцог Уартон – гроссмейстер Великой ложи. Впрочем, избрание его гроссмейстером произошло при не совсем обычных условиях. Андерсен во втором издании «Книги конституций» (1738) рассказывает об этом событии так: «Когда подошел конец срока полномочий лорда Монтегью и влиятельнейшие масоны подняли вопрос о продлении их еще на один год, лорд Уартон самовольно созвал общее собрание под председательством старейшего мастера, и оно без соблюдения установленных церемоний объявило его, Уартона, гроссмейстером. Не желавшие нарушения устава отказались признать действительность этих выборов, и только после того как сам герцог Монтегью созвал Великую ложу и выборы, уже по правилам устава, были проведены вторично, авторитет нового гроссмейстера был признан всеми». Но «мятежный» герцог на этом не успокоился. В июне 1723 года он стал издавать оппозиционный листок «Истинный британец», направленный против Ганноверской династии, вступил в деятельные сношения с заграничными якобитами, а спустя два года эмигрировал из Англии и, приняв за границей католичество, стал открытым сторонником Стюартов. В 1731 году он закончил свои дни монахом одного из испанских монастырей.