Переживания определяются, следовательно, через сознание (душевный индивидуум, «Я»), а сознание через переживания; но сопоставление всех этих терминов, несмотря на указанный круг в определении, наводит нас на весьма определенное знание о том, какие предметы имеет в виду Гуссерль. К тому же он сейчас же дает ряд примеров переживаний. Восприятия, представления фантазии, образные представления, акты мышления в понятиях, предположения и сомнения, надежды и опасения, желания и хотения – все это переживания или содержания сознания (стр. 326). Притом ощущения так же подходят под это определение переживания, как характер восприятия (т. е. то, что делает восприятием совокупность ощущений) и явление воспринимаемого предмета в восприятии. Последнее надо столь же строго отличать от самого предмета, который обыкновенно к переживаниям уже не относится, как подвергаемые в нем истолкованию ощущения от свойств воспринимаемого предмета. Например, при восприятии красного шара совершенно различны равномерный красный цвет самого шара и ряд переходящих один в другой оттенков, возникающих в ощущениях именно при правильном восприятии этого равномерного цвета как такового (стр. 326– 328). Это пояснение Гуссерля сразу показывает нам объем и богатство, даваемые им (правильно или неправильно), понятию душевного явления; они весьма значительны по сравнению, например, с соответствующим понятием у Брентано.
Хотя это собственно ясно уже из предыдущего, Гуссерль все-таки еще оттеняет, что его понимание сознания исключает возможность того, чтобы «Я» (т. е. сознание) было чем-то своеобразным, парящим над своими переживаниями. Оно просто тожественно единству сплетения этих переживаний, и «переживать» значит включать что-либо в это единство, «переживаться» – быть включенным в него (стр. 330, 331, 342).
Сопоставим эти общие учения о душевных явлениях Гуссерля с таковыми же Брентано и Уфуэса. С Брентано он прямо полемизирует по поводу его определения душевных явлений. В частности, главный признак душевности по Брентано, отношение к предмету, интенциональное его существование внутри явления Гуссерль не считает признаком всякого душевного явления (переживания) (стр. 344, 345). Как пример переживаний, не подходящих под это определение, Гуссерль приводит ощущения и сплетения ощущений, а также фантазмы, т.е. воспроизведения ошущений и их сплетений (стр. 349, 712). Брентано не относит содержания ощущений к душевным явлениям, к которым он причисляет акты ощущения как своеобразные отношения к ощущаемому нами предмету. Гуссерль, напротив, с одной стороны, отрицает существование таких актов ощущения, а содержания ощущений, с другой стороны, считает душевными явлениями (стр. 714, с прим. 1, 715, 871, прим. 1); их-то он и приводит как примеры не подходящих под определение Брентано переживаний. По этому вопросу близок к Гуссерлю Уфуэс, который утверждает, что некоторые ощущения не имеют отношения к предмету и что получают его ощущения только путем преобразования в восприятия и представления.
Сознательность, служащую признаком душевности у Уфуэса, Гуссерль тоже не приводит в качестве такового. Зато согласно и с Брентано и с Уфуэсом, Гуссерль признает единство сознания как сплетения душевных явлений. Собственно на утверждении этого единства да на примерах только и зиждется, по существу дела, у него определение душевных явлений (переживаний). Сознание как единство он то готов счесть существом (стр. 328), то склонен оставить вопрос об этом открытым, так как не решает окончательно, можно ли путем установления причинных законосообразных связей между частями сознания сделать его единство настолько устойчивым, как единство тел (стр. 332). В понимании единства сознания Гуссерль, следовательно, занимает посредствующее положение между Брентано, признающим его существом, и Уфуэсом, отвергающим такую возможность.
По вопросу о том, существуют ли бессознательные душевные явления, Гуссерль не высказывается. Однако, раз он называет душевные явления переживаниями, то нельзя ему приписывать признание таковых. Только он ничего не сделал, чтобы выявить эту черту душевности, как это сделали: Уфуэс – через свой признак сознательности, Брентано – через то, что он признал всякое душевное явление предметом душевного явления. Против учения последнего, что всякое душевное явление в частности есть предмет восприятия (т. е. по воззрениям Брентано, познания особого рода), Гуссерль прямо восстает, утверждая противное (стр. 339, ср. 701, 702).
Связи с перипатетической традицией в этих предварительных общих взглядах Гуссерля совершенно нет – это ясно из сопоставления их со сказанным ранее об особенностях воззрений школы Аристотеля на душевную жизнь.
Обратимся к вопросам психологии мышления. Гуссерль считает весьма важным подчинение понятия мыслительных переживаний родовому понятию актов.
Исключаются при этом ощущения и фантазмы, которые, по его учению, не акты, и которым он придает мало значения, поскольку они не входят в состав актов. Важным же он считает подчинение понятия мыслительных переживаний понятию актов не только для их отграничения от иных видов душевной жизни, но и для обогащения внутреннего аналитического понимания явлений мышления (стр. 323, 473).
Понятие, связанное у Гуссерля с термином «акт», заимствовано, по его собственному признанию, у Брентано (стр. 344, 345). Это хорошо известное нам понятие душевного явления или акта, определяемого, прежде всего, через отношение его к предмету (направление на предмет, имманентную предметность, интенциональное существование предмета внутри явления). Это понятие Гуссерль решительно отвергает, как уже сказано выше, в качестве характеристики всякого душевного явления или переживания, признавая его только родом переживания, почему он, разумеется, и отказывается обозначить это понятие термином душевное явление (стр. 346, 347, 350). Называет он его, как уже было сказано, актом и, следовательно, теснее чем Брентано (ср., например, стр. 345) связывает со словом акт значение чего-то, направленного на предмет. Ведь у Брентано душевные явления и душевные акты просто синонимы, акты характеризуются направленностью на предмет только потому, что это – существенный признак душевных явлений, а если что и оттеняется словом акт, то только признак деятельности, который, напротив, у Гуссерля отпадает. Акт для него просто род переживаний, а понятие деятельности он считает необходимым из него совершенно исключить (стр. 358, 359). Схоластическая традиция тоже охотно понимала это слово в более широком, чем деятельность, смысле, хотя и несколько ином, чем у Гуссерля, – в смысле определенности. Но в психологии удерживалось именно гонимое Гуссерлем понимание акта как деятельности. Под актом, значит, Гуссерль подразумевает такое переживание, которое характеризовано отношением к предмету, направлением на него. Синонимичные выражения «имманентная предметность», «интенциональное существование предмета внутри переживания» Гуссерль не решается принять, так как он считает их наводящими на мысль о реальной включенности предмета в переживание. Таковую он, конечно, отвергает. Он подчеркивает, что в актах отношение к предмету интенциональное; мы уже видели при изложении соответствующих воззрений Брентано, что этот термин способен послужить характеристикой своеобразия рассматриваемого вида отношений. Интенциональное отношение к предмету Гуссерль понимает прежде всего как такое, при котором предмет имеется в виду (ist gemeint). В этом не заключается присутствия двух душевных явлений, двух переживаний: предмета и акта, на него направленного. В частности, предмет не составляет и части направленного на него интенционального переживания (т. е. акта). Напротив, ничего другого в этом не содержится, как то, что присутствует известное переживание с указанным характером интенции. Предмет акта может существовать, может и не существовать; во всяком случае, через то самое, что он предмет акта, он не есть переживание, хотя, разумеется, и переживания могут стать предметами актов (стр. 351, 352, 357, 376).
Гуссерль охотно применяет, как видно из предыдущего, термин «интенциональное переживание», чтобы обозначить акт, и термин «интенция», чтобы обозначить характер переживания – быть актом, а иногда и просто сам акт. При этом он замечает возможное двойное значение этого слова, о котором была у нас речь при изложении учения Брентано. Защищаемое там понимание слова, соответствующее его значению в латинском языке, в котором оно означает простую направленность, тяготение к чему-либо без включения признака целестремительности, Гуссерль сохраняет, в согласии с построением понятий Брентано, для актов вообще. Более узкое понятие интенции, связанное, главным образом, со значением слова во французском языке и включающее признак стремления к цели, Гуссерль приберегает для большой группы актов, из которых каждый предполагает возможность другого, являющегося его осуществлением или исполнением; таковы, например, некоторые представления и все стремления (стр. 358). Об этих интенциях в узком смысла слова и их исполнениях еще будет речь несколько подробнее и яснее ниже.
Наличность актов в душевной жизни Гуссерль обосновывает рядом примеров: в восприятии что-либо воспринимается, в образном представлении образно представляется, в любви любимо, в требовании требуемо и т. д. Признак направленности на предмет (т. е. характер актов) неопровержимо выступает на вид в любых примерах такого рода (стр. 346, 347).
Существо, имеющее только переживания, которые не являются актами, например, ощущения, не истолкованные в виде восприятия предмета, никто не назвал бы, по мнению Гуссерля, одушевленным, хотя сами по себе ощущения, по его учению, суть душевные явления (переживания) (стр. 345). В виду такого важного значения в душевной жизни актов неудивительно, что Гуссерлю существенно было сразу включить мыслительные переживания (кроме ощущений и фантазм) в этот разряд душевных явлений. Необходимо еще отметить, что через признание этого всеобъемлющего значения актов в душевной жизни Гуссерль опять ближе подошел к перипатетической традиции, которая не знала душевной жизни вне актов – именно, если определять их так, как определяет их Гуссерль (через направление на предмет).
Другим позаимствованием у Брентано является у Гуссерля, по его собственному признанно, то, что он делит разряд явлений, определяемый признаком отношения к предмету и обозначаемый им словом «акты», на виды сообразно видоизменению этого отношения к предмету. Предмет имеется в виду различным образом в представлении, в суждении, в предположении, в сомнении, в надежде, в страхе, в удовольствии, в неудовольствии, в искании, в избегании и т. д. Характер акта показывает видовые различия, основанные в существе этого рода, и он, сообразно с этим, подразделяется при помощи их на подлинные, Аристотелевские виды, а не при помощи посторонних ему самому признаков, из случайно соединенных с ним переживаний, через что не получились бы настоящие виды (стр. 347, 348). На примерах выясняется очевидность изложенного; в частности на примерах восприятия, представления фантазии, образного представления и т. д. (стр. 364). Если мы спросим себя, есть ли у Уфуэса что-нибудь подобное актам Гуссерля, то ответ получится следующий. Предметное сознание Уфуэса напоминает акты Гуссерля, так как оно представляет собой процесс сознания, имеющий отношение к отличному от него и могущему быть трансцендентным (т. е. не процессом сознания) предмету. Но Уфуэс относит к предметному сознанию только явления мышления (кроме ощущений), а Гуссерль считает стремления и чувства актами (про чувства, например, см. стр. 366 – 369), которые Уфуэс не ставит в такое отношение к предмету. Кроме того, Уфуэс, в частности, приписывает всем явлениям своего предметного сознания познавательное значение – отношение их к предмету специально познавательное. Этого у Гуссерля нет не только в актах вообще, но и в соответствующих даже терминологически предметному сознанию Уфуэса объективирующих актах (о них см. ниже).
Во всяком акте Гуссерль различает его феноменологическое и интенциональное содержание. Под первым он разумеет всю совокупность входящих в его состав, как конкретные или абстрактные части, переживаний, так как при простом феноменологическом анализе они уже усматриваются. Интенциональное содержание, как показывает уже само слово, охватывает только то, что касается своеобразия актов как интенциональных переживаний (стр. 375). Сюда прежде всего относится предмет акта, но ведь он, кроме некоторых случаев восприятия собственных переживаний, в состав акта не входит, и лучше его поэтому не причислять к интенциональному содержанию (стр. 375, 376, 378). Гуссерль различает, далее, как составляющие интенциональное содержание акта, его материю и интенциональную сущность (стр. 375).
Материю он открывает в актах следующим образом. В каждом акте он находит различие между общим его характером, делающим его представлением, суждением, чувством и т. п. (это – качество акта) и содержанием, которое делает его вот этим представлением, этим суждением и т. п. (это – материя акта). Например, в суждениях «2X2 = 4» и «Ибсен считается основателем современного реализма в драматическом искусстве» качество (быть суждением) – одно, а различна материя. Можно легко сопоставить и ряд актов с одинаковой материей, но различным качеством, например, «теперь весна» (суждение), «о если бы теперь была весна» (желание), «я рад, что теперь весна» (чувство). Что такое качество, ясно из примеров, но понятие материи требует более подробного пояснения. В вышеприведенных примерах актов с одинаковой материей поражает то, что предмет у них один. Но предмет, вообще говоря, лежит ведь за пределами акта, надо искать входящих в состав акта переживаний, которые являлись бы его материей. Их, однако, легко найти: ведь само отношение к определенному предмету, направленность на него – переживаемое свойство акта; это и есть, ясное дело, его материя. Но один и тот же предмет может быть схвачен в акте различным образом. Например, можно представлять себе равносторонний треугольник и равноугольный треугольник; предмет у этих представлений один, а способ представлять его различен. В понятие материи включается не только то, что дает акту отношение к определенному предмету, но и то, что дает способ, которым мы его имеем в виду, яснее, – что определяет, в качестве чего схватывается предмет в акте. Отношение к предмету возможно только в виде определенного способа схватить его; поэтому в материи нельзя различать самостоятельных частей, соответствующих направлению на предмет вообще и способу его схватывания (чем и оправдывается объединение того и другого в одном понятии материи). – Отношение материи и качества таково: они – отвлеченные части акта, т. е. не может быть материи без качества и не может быть качества без материи. При этом, однако, как видно уже из приведенных выше примеров, каждое качество может сочетаться с каждой материей (стр. 386 – 391).
Качество и материя акта, взятые вместе, составляют упомянутую выше интенциональную сущность акта. Последняя не совпадает с конкретным целым акта; можно, например, представлять себе один и тот же предмет и в тех же самых его чертах (т. е. иметь акт с неизменными качеством и материей), но то ярко, то бледно, то ясно, то смутно, т. е. на основании различных по степени яркости и ясности ощущений или фантазм. То же Гуссерль усматривает и в актах другого качества (стр. 392– 395); это тем несомненнее для него, что он, опять, по собственному признанию, заимствуя у Брентано, признает, что всякий акт или есть представление, или имеет таковое в основе (стр. 349, 400, 401). Но понятие представления весьма неопределенно; позднее мы укажем то толкование данного положения на основании определенного смысла слова «представление», которому Брентано придает наибольшее значение. Дело в том, что он допускает несколько толкований термина «представление», при которых рассматриваемое положение, под условием некоторого изменения его, сохраняет силу.
Гуссерль считает само собою разумеющимся, что основные классы актов должны образоваться соответственно изменению качества (стр. 445). Действительно, ведь он понимает под качеством свойство быть представлением, чувством, под материей – свойство быть вот этим представлением, чувством (точнее, представлением, чувством, направленным известным образом на определенный предмет); еще менее существенны иные различия актов. И вот, он выделяет на основании качественного их своеобразия разряд актов, называемых им объективирующими. Этот разряд он признает не произвольно выхваченной группой актов, а родом, обладающим внутренним, естественным единством (стр. 446, 447, 449), т. е. он, в согласии с выставленными выше для классификации актов предпосылками, образует настоящей Аристотелевский вид актов как рода (стр. 432, 433). Понятие объективирующего акта у Гуссерля тожественно с самым широким из понятий, могущих быть обозначенными термином представление (стр. 449); из этого, а также из его подразделений на менее общие классы видно, что объективирующее акты Гуссерля тожественны с явлениями мышления, кроме ощущений и фантазм.
Через деление объективирующих актов по признаку качества как основанию деления получаем разряды полагающих актов, в которых выражается убеждение в существовании или несуществовании предмета и неполагающих, в которых такое убеждение отсутствует (стр. 449, 447, 448). Через происходящее независимо от этого деления и скрещивающееся с ним иное деление, имеющее основанием признак материи, получаются разряды номинальных и пропозициональных актов (стр. 449). Номинальные акты получили свое название от того, что их словесным выражением служит имя (в самом широком смысле слова); но такого же рода акты могут быть названы номинальными, хотя словесное выражение с ними, а не соединено (стр. 430, 437). Под «именем» здесь подразумеваются: существительные, с присоединением определений в виде прилагательных или придаточных предложений, или без того, вообще же все то, что является полным подлежащим предложения или могло бы стать им (стр. 433). Примеры номинальных актов: восприятие, представление воображаемого, акты, служащие субъектом в суждении и т. д. (стр. 430). Точно так же пропозициональный акт соответствует предложению и получает от него свое название. Примером может служить всякое суждение (стр. 448, 449).