И возбуждение прошло моментально. Не помню теперь, да и не было во сне того, что я тогда шептал разомлевшей, ничего не понявшей Эльке. Но с того раза – всегда, как только приходила мысль о сексе, – я снова точно ощупывал твердый фекальный ком внутри жены. Наши отношения сошли на нет так неожиданно, что долгое время Элька верила в мою импотенцию и безуспешно таскала меня по врачам. Вот уж действительно – чем хуже, тем лучше!
Вздрогнув, я поспешил стряхнуть тягостный сон. Столько лет провели рядом, а вспомнить нечего, кроме полной ерунды. Интересно, а что запомнилось из супружеской жизни Забродину, не раз по пьяной лавочке клявшему свою неотвязную привычку к подростковому минету. Из-за него «сладкое место» жены перестало вызывать в нем положенные эмоции. Еще лет шесть Забродины худо-бедно продержались на частых командировках, из которых Дэн привозил какие-то мифические болезни и постоянно выявляемый врачами у всех нас синдром хронической усталости. После чего и Дэн благополучно присоединился ко мне в очередях у кабинетов сексологов, а наши жены принялись делиться «чудодейственными» народными рецептами и телефонами «уникальных» врачей.
Дэн и Ирка… Сколько похожих на мои стыдных подробностей их семейной жизни и развода я даже теперь не смогу доверить бумаге! И все-таки что же Ирка имела в виду, передавая через Эльку пожелание навестить холостяцкую берлогу Дэна раньше милиции?
Я стоял на кухне, снимая с плиты турку со свежезаваренным крепким кофе по фирменному забродинскому рецепту, когда в дверь резко и решительно позвонили. От неожиданности моя рука дернулась, и капля кофе вылилась на вычищенную плиту. Я даже постоял, не веря своим ушам, когда в дверь настойчиво позвонили снова. Потом в третий раз. И только я собрался идти открывать, дальнейшее поведение неизвестного посетителя буквально приковало меня к месту. Произошло следующее: в замок с той стороны, осторожно и без спешки, вставили ключ. Ключ явно подошел, и те же осторожные руки аккуратно повернули его в замке. Дверь открылась…
Я стоял на кухне, откуда не просматривалась прихожая. Почему я сразу понял, что дверь открывает не Забродин? Почему мне стало так страшно, хотя умение постоять за себя никогда еще мне не изменяло? Не знаю, но пишу, как есть. Уже со вчерашнего дня ко мне начали приходить мысли, что эти записи могут пригодиться в дальнейшем… Кому и для чего? Не готов пока ответить. Но писать буду по возможности коротко и честно, хотя даже соблюдать хронологию и деление на условные главки, как получалось в расследовании гибели Майки, пока не выходит. Ну что же, дружбан Ероха, или, может, Бесс с Коляном разберут мои каракули, если что… Если – что?
Кухонная дверь осторожно приоткрылась, и таинственный посетитель прямо и обалдело уставился мне в лицо. Встреча стала неожиданностью для нас обоих, но я держался спокойнее, хотя служебная принадлежность гостя не оставляла места для сомнений. Серенький штатский костюмчик, короткая стрижка, натянуто-любезная полуулыбка на чисто выбритом лице. Это пришли как раз те, кого я старался опередить и с кем ни в коем случае не хотел встречаться.
Дальнейшие события показали, что наши доблестные правоохранительные органы, напротив, собрались пообщаться со мной как можно дольше и плотнее.
– Господин Забродин? – ехидно обратился ко мне незнакомец, заранее зная ответ.
– Нет, к сожалению. Моя фамилия Сотников, – шутить, выдавая себя за Дэна, и даже просто скрывать собственную фамилию было бессмысленно и опасно. Работать с милицией нам всем приходилось частенько, многие из ментов знали меня в лицо, и как раз в этих вопросах я старался врать по возможности меньше.
– Капитан Коротков, РУВД, – малиновая книжечка промелькнула и скрылась в кармане серого пиджака.
Зато мое удостоверение (счастье, что я его не выкладываю!) капитан изучил с пристрастием. Отношение к журналистской братии у наших доблестных защитников не слишком дружелюбное, но осторожное. Так что в самом проигрышном варианте мне хотелось надеяться на… черт его знает, понимание, что ли! Хотя какое уж тут понимание – в чужой квартире, находящейся под следствием, после самочинного обыска и полного уничтожения бара, чувствовал я себя совсем не уверенно.
А вот капитан, напротив, совершенно пришел в себя. Особой враждебности я в нем не заметил, но почему-то возникло ощущение, что сама моя личность только усугубила ситуацию. Как будто нечто уже стало известно правоохранителям и о Дэне, и о его исчезновении, и, к сожалению, о моей причастности к событиям. И неважно, что априори такого не могло быть. Я знал давно: сыщикам нужна не правда, а чистые факты. Какие факты оказались на руках капитана Короткова, я не знал. Главное – у меня их не было! Будь я на месте капитана – не поверил бы ни единому слову наглого журналюги, который пропал после попойки вместе с Забродиным. Потом неожиданно и неизвестно откуда всплыл после объявления Дэньки в розыск и тайно рылся в вещах пропавшего, видимо, уничтожая улики.
Ведь я даже не мог рассказать Короткову подробности недавних трагических событий!
Пришлось по возможности спокойно и по возможности четко отвечать на поставленные вопросы, даже не настаивая на присутствии адвоката, – слишком нежелательно было нарываться на ссору. И я спокойно пояснил, что знаю Забродина много лет, с самого начала работы в редакции. Что наши бывшие жены – лучшие подруги, благодаря им мы и познакомились. Что «коньком» Дэна всегда были «жареные» репортажи об обитателях городского дна – отчасти общение с этими обитателями и послужило причиной его развода с женой. Угрожали ли ему? Если и так, то Забродин не придавал угрозам большого значения. Да и вряд ли его статьи могли серьезно вредить кому-нибудь. Наоборот, Дэн старался еще раз напомнить, что его герои – не какие-то «человеческие отбросы», а часть нашего пестрого общества, старался найти в них человеческие черты и уверял читателя, что попытка замалчивать эти «больные» вопросы сродни нашим потугам «переделывать» природу: разгонять облака, съедать снег химикатами и «дополнять» ими продукты. Подобное может привести к плачевным результатам – безграмотно пытаясь уничтожить все, что кажется нам ненужным и неудобным, не придем ли мы рано или поздно к уничтожению себя самих?
Словом, статьи Забродина если и могли кого-то задеть, то скорее не героев, а городские власти или метеорологов, а те и другие, как известно, людей не похищают.
Эти мои догадки капитан Коротков слушал не перебивая, даже с особым вниманием. Когда я иссяк и замолчал (мы так и оставались стоять в кухне по разные стороны Денькиного обеденного стола), капитан спокойно помолчал, и прежде хмурое и настороженное лицо его осветилось неожиданным смутным сочувствием. Надежда вместе с током крови застучала в мои виски, захотелось присесть и вытянуть затекшие ноги. И, словно подслушав мои мысли, Коротков действительно с сочувствием подытожил наше общение:
– Записывать я пока ничего не стал, Кирилл Андреевич, – сочувствие в его лице стало явственнее, – но, думаю, радоваться нам с вами (так и сказал – «нам с вами») нечему. Потому как придется-таки проехать в отделение.
Я чуть было не ляпнул:
– Кому проехать?
Но прикусил язык. Впервые в жизни меня задерживали правоохранители, просто и банально, как героев моих самых скандальных статей. Совершенно ошарашенный, я не знал, как поступать. Возмущаться? Требовать адвоката? Презрительно молчать? Вот именно, делать так, как мои не самые умные герои. Внутренне я готов был подчиняться ходу событий до тех пор, пока не узнаю причину моего задержания. А причина должна быть, иначе со мной, журналюгой со связями, менты и возиться не стали бы: неприятностей и отписок не оберешься. Именно эта причина, по-видимому, и вызвала тайное сочувствие капитана Короткова. То есть, будь его воля, задерживать Кирилла Сотникова за появление в квартире разыскиваемого друга (тем более что и опечатать ее еще не успели!) капитан не стал бы. Записал бы все на месте и отпустил бы. В крайнем случае, под подписку о невыезде.
Времени поломать над этим голову у меня хватило уже в классическом милицейском «уазике». Хорошо, хоть наручники не надевали. Видимо, мое серьезное молчаливое подчинение было как раз тем, что и требовалось в такой патовой ситуации: уверен в себе, не оспариваю действий слуг закона и не сомневаюсь, что «на месте разберутся». Эх, а ведь мне, как никому другому, было известно, как трудно оспаривать случайные улики, доказывать свое алиби, как легко запутать абсолютно невинного человека… Недаром я столько писал об этом!
Знакомое неухоженное здание Севастопольского РУВД… Денькины соседи не раз грозили нам, что позвонят туда во время наших особо разгульных посиделок! Вход в арку, второй этаж, кабинет без таблички. Вот тебе и «журналистское расследование»! Сижу напротив капитана, как рядовой московский наркоша без документов. И вообще, сижу во всем этом дерьме так плотно, точно прошло не несколько дней, а, скажем, полгода. Какие уж тут «понедельник, среда, пятница»!
Знакомое неухоженное здание Севастопольского РУВД… Денькины соседи не раз грозили нам, что позвонят туда во время наших особо разгульных посиделок! Вход в арку, второй этаж, кабинет без таблички. Вот тебе и «журналистское расследование»! Сижу напротив капитана, как рядовой московский наркоша без документов. И вообще, сижу во всем этом дерьме так плотно, точно прошло не несколько дней, а, скажем, полгода. Какие уж тут «понедельник, среда, пятница»!
Глава 7 Допрос
Вот здесь, в отделении, наше общение пошло совсем не по-детски. Коротков достал бумагу, включил компьютер и даже положил на стол диктофон.
– Не удивляйтесь, Кирилл Андреевич, печатаю я пока плохо, если чего-то не успею, пусть останется в записи.
Я машинально кивнул.
– Итак, начнем с самого начала. Фамилия, имя, отчество, год рождения, регистрация, род занятий…
Словом, мы не упустили ни одной формальности.
День явственно клонился к вечеру. Мне казалось, что оба мы слегка отупели от бессмысленных формальных вопросов-ответов. Конечно, я знал, что как раз в паутину таких кажущихся бессмысленными вопросов и попадаются подозреваемые…
Но если меня и подозревали, то в чем? Не в похищении же Дэна с целью выкупа? Я было приготовился сам задать вопрос о цели моего «привода» и указать на отсутствие оснований для моего задержания…
И тут второй раз за этот длинный день кровь застучала мне в виски, а ноги стали ватными. Коротков, не отрываясь от разговора, спокойно достал из ящика стола фотографию и протянул ее мне, вернее, положил на стол передо мною. Долго-долго я вглядывался в нее, хотя и сразу понял, кто изображен на снимке. Конечно, это был Дэн, в самом «выигрышном» ракурсе, по пояс, с небрежно зачесанными темными кудрями. И его изуродованное неживое лицо было так страшно, что я не мог оторваться от него. Точно издалека я слышал вопросы следователя о том, кто изображен на этом снимке, знаю ли я этого человека и что нас с ним связывает… Потом голос пропал, пол в кабинете начал стремительно приближаться… и я самым позорным образом, как истеричная дамочка, упал в обморок.
И очнулся самым позорным образом – в зарешеченном помещении, называемом в народе обезьянником. Было душно, пахло мочой, потом, немытыми ногами и страхом. Напротив виднелось окошко дежурного.
– Командир, – попросил я пересохшими губами, – позови капитана Короткова.
– Хватился! Сменился твой Коротков! Будет завтра утром и первым делом велел доставить тебя к нему.
Дежурным был молодой тщедушный парень из тех, кого их служебное положение избавляет от комплексов. Смотрел на меня он не злобно, а тоже скорее со странным сочувствием, так что я попробовал еще пообщаться с ним:
– Слышь, командир, а за что меня сюда, не подскажешь?
– За что! Сам-то не догадываешься? Убийство с особой жестокостью – это как?
– И что, они думают, это я?
– Этого я тебе не скажу. А то, что весь отдел уже неделю на ушах стоит, тебе знать можно. Тебя и не отпустили, чтоб не сбежал. Где ты скрывался – неизвестно, вдруг опять в бега кинешься?
– Слушай, будь человеком! Ведь еще не доказано, что именно я убил, так? Значит, посоветоваться мне не запрещали? Дай позвонить один разок! Говорить все при тебе буду, только два слова, где я и что, пусть хоть смену белья принесут, кто знает, насколько все это затянется!
Видимо, и в самом деле не все уж так ясно было со мной насчет участия в гибели Дэна. И, видимо, поведение мое было правильным – без скандала, без качания прав, с естественной растерянностью, понятной дежурному. У нас в стране ни от чего, как известно, не следует зарекаться. Парень вышел из дежурки и поднес мне мобильник, ворча при этом:
– Что я, АТС, что ли! Вот придет Коротков, тогда и проси, а нам не положено!
Но я уже набирал номер, знакомый номер Мариши Суровой. На часы я не смотрел и удивился ее сонному голосу – всегда кажется, коли уж ты не спишь, все остальные тоже прямо-таки обязаны «бдеть»! В моей ситуации и тем более!
– Марина Марковна, – быстро, четко, без соплей, ей должна быть ясна ситуация, – говорит Кирилл Сотников. Сотников! Нахожусь в Севастопольском РУВД по подозрению в убийстве Забродина. По подозрению в убийстве! Постарайтесь поговорить с юристом, дело срочное. Капитан Коротков… – тут дежурный вырвал у меня трубку.
– Вас тут каждый день пачками приводят, а связь, сам знаешь, дорогая!
– Спасибо, ты настоящий человек! – Я порылся и выгреб из кармана пятьдесят долларов. С этого момента мы стали друзьями. Звали дежурного Лехой Крыловым, и он по мере возможности постарался скрасить мое дальнейшее пребывание в обезьяннике, благо мне повезло сидеть одному.
Выводил в туалет, принес жвачки, чтоб изо рта не пахло, даже разрешил слегка вымыться утром из умывальника в сортире.
Я пробовал подремать на скамейке, но Денькино страшное лицо не отпускало. Всю ночь я ломал голову над тем, что же произошло, и пытался хоть как-то воссоздать ход событий, найти более-менее правдоподобную версию. Но что я мог? Я сам слинял из Москвы еще раньше Дэна. Да, была у него какая-то тема, которую он называл динамитом и о которой старался никому не рассказывать. Никому? А что знала его Ирка? Почему она советовала попасть к нему в квартиру раньше ментов? И еще: одна деталь, промелькнувшая при моём «обыске», не давала мне покоя. У двери в гостиную, прямо к обоям, обычной булавкой была приколота та самая фотография, показавшаяся мне очень знакомой. Старая, потертая, видно плохо… Девичье лицо в ажурной рамочке, часть подписи внизу – «школьные годы чудесные…». Денькины одноклассники? Но я-то откуда их знаю? Дэн моложе меня, да и учился на периферии! И все же лицо было мне точно знакомо – лицо девочки с темными косичками, – кто-то дважды обвёл его красным фломастером…
К утру мои мысли смешались в такую кашу, что я обрадовался капитану Короткову, как лучшему другу, – он мог прояснить хоть часть непоняток, связанных со страшным лицом Дэна на фотографии! К тому же меня ждал приятный сюрприз – с ним вместе вошел человек в штатском, крепко, не по-милицейски, пожал мне руку и представился:
– Адвокат Гончаров, по вашему делу. Меня зовут Павел Геннадьевич.
Я приободрился и вновь почувствовал себя человеком, хотя выражение «по вашему делу» неприятно резануло слух. Вроде как и дела-то никакого не было! Или мне только так казалось?
Меня выпустили из обезьянника, и все втроем, как белые люди, мы чинно поднялись в знакомый кабинет. Из своего окошка Леха Крылов подмигнул мне и поднял большой палец по поводу моего внешнего вида.
Я совсем воспрял духом и еще раз вознамерился говорить по возможности правду, излишне не темнить и не связывать злоключения моей дочери с убийством Дэна.
Пожалуй, и беседа наша в присутствии адвоката пошла живее. Капитан Коротков официально пояснил нам, что сотрудник редакции «Новости Москвы» Денис Забродин тремя днями ранее был найден убитым на лодочной станции Центрального парка культуры. Документы и деньги остались при нем, так что не возникло необходимости в опознании. И, наверное, в первую голову прошерстили бы местных бомжей и проституток, если бы не улика, обнаруженная на трупе: травматический пистолет «Оса» с выгравированной на рукояти фамилией – «К. Сотников». Вот, собственно, и все. Вчера на допросе я пояснил, что в указанное время находился в Центре реабилитации наркозависимых лиц «Звездочка» в поселке Красково. И до окончательной проверки данной информации капитан предлагает мне дать подписку о невыезде и – тут на лице его снова мелькнуло сочувствие – самым серьезным образом посоветоваться с адвокатом.
Расписавшись где нужно, мы вышли на свежий воздух и впервые прямо посмотрели в лицо друг другу. Лицо Гончарова мне понравилось – нестарое, открытое и простое, без частых в этой профессии фарисейства, хитрости и бабства. Он, в свою очередь, внимательно и дружелюбно разглядывал меня.
– Что ж, Кирилл Андреевич, дело, прямо скажу, не из простых. Но побороться стоит. Пожалуй, я вернусь в следственный отдел, а вы поезжайте домой, отдохните, соберитесь с мыслями. Сегодня я весь день прокопаюсь где смогу, а завтра встретимся. Постарайтесь вспомнить все, что связано с Денисом. Не хочу сгущать краски, но, по большому счету, вариантов у нас два: либо указать следствию настоящего убийцу, либо долго, нудно и с непредсказуемым результатом цепляться в суде к возможным юридическим проколам обвинения.
Ничего внятного я не мог ответить. Слишком хорошо было мне известно, насколько он прав. Молча кивнул и потащился через дорогу к своей машине – благо мне вернули ключи и документы.
Дома я с ходу оглушил себя большим стаканом водяры и провалился в тяжелый пьяный дурман сна.
Глава 8 Любовь-морковь
…Проснулся я, когда уже за окном было темно. Наручные часы высвечивали 21.00. Никаких привычных признаков похмелья я не ощущал. Голова была ясной, сушняк во рту отсутствовал. Приятно, что даже в такой момент я ухитрился не напиться в дымину. И все-таки пробуждение оказалось не из приятных. Почему – я даже не сразу понял. Моя квартира расположена обычно: из прихожей ведут двери в кухню и в гостиную, а уже из гостиной – в спальню. Так что входной двери из спальни не видно. И не зрение, а мой слух потревожил странный звук, донесшийся от входа: как будто дверь умело и осторожно открывали снаружи. Я затаился на кровати. В двери действительно щелкнул ключ, глухо скрежетнула ручка. Чьи-то тихие шаги пробрались из прихожей на кухню. Некто, хоть и осторожный, был, по-видимому, уверен в моем отсутствии. Думал, что я еще в обезьяннике? Имел ли он отношение к капитану Короткову?