Тот вечер, когда мы везли ее сюда. Спустившее колесо. Замена. Я тогда посмотрел на старую покрышку и подумал о том, что она колесила по земле в те дни, когда президент разбирался с кризисом на Кубе.
Я еще раз оглядел машину: на ней были новые антенна, часть воздухозаборной решетки, заднее сиденье и задний бортовой фонарь, но ни одного нового колеса.
Это навело меня на другое, уже совсем давнее воспоминание. В детстве мы с Эрни ходили в летнюю двухнедельную баптистскую школу, и там учительница каждый день начинала рассказывать какую-нибудь библейскую историю, всякий раз оставляя ее незаконченной. Затем она давала каждому из нас по листку белой — магической бумаги. Если вы скребли по ней монеткой или обратным концом карандаша, то на чистой поверхности проступали цветные картинки: голубка, приносящая оливковую ветвь старому Ною, рушащиеся стены Иерихона или какое-нибудь другое маленькое чудо в том же духе. Мы оба, затаив дыхание, наблюдали за тем, как на бумаге постепенно появлялись эти картинки. Сначала одна линия, плавающая в пустоте… затем вторая… затем они объединялись с другими и обнаруживали скрытую взаимосвязь… обнаруживали скрытое значение.
Я с возрастающей тревогой снова посмотрел на Кристину, пытаясь избавиться от чувства, что в ней мне виделось что-то ужасающе похожее на те чудесные магические картинки.
Я захотел заглянуть под капот.
Внезапно мне стало очень важно заглянуть под капот.
Я обошел машину (не знаю почему — мне не хотелось находиться впереди нее) и попробовал нащупать кнопку, открывающую капот. Это мне не удалось. Тогда я подумал, что она, вероятно, находится внутри.
Я начал ходить вокруг, а затем увидел кое-что еще, испугавшее меня почти до бесчувствия. Наверное, я мог ошибаться в отношении вмятины. Я знал, что ошибался, но по крайней мере технически…
Однако это представляло собой нечто совсем иное.
Я должен был признать, что она стала меньше.
Мои мысли кинулись к тому дню месячной давности, когда я забрел в гараж взглянуть на машину Лебэя, пока он и Эрни договаривались в доме о покупке.
Левая часть ветрового стекла целиком была опутана паутиной трещин, которые расходились во все стороны от белой выбоины в центре, оставленной, вероятно, каким-нибудь летевшим камнем.
Теперь эта паутина казалась гораздо меньшей и гораздо менее плотной — вы могли рассмотреть сквозь нее внутреннюю отделку машины, чего раньше не смогли бы сделать, я в этом уверен («Просто световой эффект, вот и все», — шепнул мне мой мозг).
И все-таки я должен был ошибаться — потому что это было невозможно. Просто невозможно. Можно было поменять ветровое стекло: это не проблема, если есть деньги. Но заставить трещины затягиваться…
Я засмеялся. Звук получился резким, и один из парней, возившихся с фургоном, удивленно посмотрел на меня. А потом что-то сказал своему напарнику. Смех действительно был глупым, но он был лучше, чем если бы я не издал никакого звука. Конечно, это был световой эффект, и ничего больше. В первый раз я видел машину на закате солнца, а во второй — в темном гараже Лебэя. Теперь ее освещали яркие лампы дневного света, подвешенные под потолком. Три различных источника света, два из которых порождали оптическую иллюзию.
Все же я хотел заглянуть под капот. Больше чем когда-либо.
Я подошел к дверце водителя и подергал за ручку. Она не поддалась. Дверца была заперта. И не только эта: все четыре кнопки на дверцах были опущены. Эрни вряд ли оставил бы машину открытой, чтобы кто-нибудь забрался внутрь и изгадил все вокруг. Может, Бадди Реппертон ушел, но род ползучих вредителей не исчисляется единицами. Я снова рассмеялся — старый глупый Дэннис, — и на этот раз рассмеялся еще более резко и хрипло. Я начинал чувствовать в себе некое раздвоение личности, как на следующее утро после слишком упорных экспериментов с куревом.
Запереть двери «фурии» было делом вполне естественным. Вот только если бы, обходя машину в первый раз, я не заметил, что кнопки на дверях были подняты, Я медленно попятился, не сводя глаз с машины. Она стояла на прежнем месте, с виду просто ржавая развалина. У меня не было ни одной мысли — в этом я чертовски уверен, — кроме той, что мне хотелось попасть внутрь и открыть капот. И чтобы помешать мне, она сама закрыла двери?
В этой мысли было немало юмора. Настолько, что я расхохотался (теперь уже несколько человек глазели на меня).
Чья-то большая рука легла на мое плечо и повернула меня на сто восемьдесят градусов. Передо мной стоял Уилл Дарнелл. Изо рта у него торчала потухшая сигара. Ее обслюнявленный кончик напоминал головку члена. На носу торчали небольшие очки с полукруглыми стеклами, глаза сквозь них смотрели холодно и задумчиво.
— Что ты здесь делаешь, детка? — спросил он. — Это не твоя собственность.
Парни с фургоном алчно глядели на нас. Один из них толкнул другого локтем и что-то шепнул.
— Она принадлежит моему другу, — сказал я. — Я пригнал ее вместе с ним. Может быть, вы помните меня. У меня на носу был большой резиновый шар, и вы…
— Я не желаю копаться ни в чьем дерьме, даже если ты прикатил ее сюда на скейтборде, — сказал он. — Это не твоя собственность. Припрячь свои шутки и исчезни. Испарись.
Мой отец был прав — он был негодяем. И я бы с превеликим удовольствием испарился; у меня на примете были сотни мест, куда бы я с радостью отправился в этот предпоследний день летних каникул. Но мне мешала машина. Множество мелочей, объединившихся в большой зуд, который нельзя было не расчесывать. «Будь его глазами», — говорил мой отец, и его слова звучали неплохо. Проблема была в том, что я не мог верить собственным глазам.
— Меня зовут Дэннис Гилдер, — сказал я. — Мой отец вел ваши книги, да?
Он долго смотрел на меня безо всякого выражения в холодных свиных глазах, и у меня внезапно появилась уверенность, что он сейчас попросит меня убраться куда подальше вместе с моим отцом и не отрывать от работы занятых людей, каждому из которых нужно починить машину и кормить семью. И так далее…
Затем он улыбнулся, но улыбка ничуть не тронула его глаза.
— Ты мальчик Кенни Гилдера?
— Да, я.
Он похлопал по капоту «плимута» своей белой жирной рукой — на ней были два перстня с блестящими камнями, один из которых выглядел как настоящий бриллиант. Хотя я в них ничего не понимаю.
— Полагаю тогда, ты достаточно прям. Если ты ребенок Кенни.
Двое парней рядом с нами вернулись к работе над фургоном, очевидно, решив, что ничего интересного не произойдет.
— Зайди в мой офис, там мы поговорим, — сказал он и пошел к выходу.
По пути он то и дело останавливался. Одному парню он громко приказал надеть шланг на выхлопную трубу машины, пока не вышвырнул его из гаража; накричал на другого за то, что разбросал банки с «его дерьмовой пепси-колой»; третьему велел убрать инструменты с прохода: «Оглох, что ли?» Уилл Дарнелл явно не имел понятия о том, что моя мама всегда называла — нормальным человеческим голосом.
Немного поколебавшись, я пошел за ним. Поистине любопытство сгубило кошку.
* * *Его офис полностью соответствовал гаражу. На стене висел календарь с обнаженной белокурой богиней, прислонившейся к ограде какой-то загородной виллы. Рядом развешаны нечитабельные проспекты дюжины компаний, продающих автозапчасти. На другой стене висела фотография самого Уилла Дарнелла, в кожаной куртке восседавшего на миниатюрном мотоцикле, который грозил развалиться под его массивной тушей. В помещении стоял запах неубранных окурков и пота. Сейчас Дарнелл сидел в вертящемся кресле с подлокотниками. За его спиной пыхтела маленькая подушечка. Звуки были усталыми, но безропотными. Он достал спичку из пустой головы керамического негритенка и, чиркнув о полоску наждачной бумаги, окаймлявшей края его стола, разжег обслюнявленный кончик сигары.
— Хочешь пепси, детка?
— Нет, спасибо, — сказал я и сел в кресло с прямой спинкой, стоявшее напротив него.
Он посмотрел на меня — снова тот же холодный оценивающий взгляд — и кивнул.
— Как папа, Дэннис? Мотор не барахлит?
— У него все в порядке. Когда я ему сказал, что Эрни поставил машину сюда, он сразу вспомнил вас. Он сказал, что сейчас с цифрами занимается Билл Апшо.
— Да. Хороший человек. Хороший человек. Не такой хороший, как твой папа, но хороший.
Я кивнул. Наступило молчание, и я почувствовал себя неловко. Уилл Дарнелл, казалось, неловкости не испытывал, казалось, он вообще ничего не испытывал. У него был все тот же холодный оценивающий взгляд.
— Твой дружок прислал тебя разузнать, ушел ли Реппертон на самом деле? — спросил он так неожиданно, что я подскочил в кресле.
— Нет, — проговорил я. — Вовсе нет.
— Ну скажи ему, что он ушел. — продолжил Дарнелл, проигнорировав мои слова. — Маленькая хитрая задница. Когда они ставят сюда машины, я так говорю: ведите себя прилично или убирайтесь вон. Он работал у меня то тут, то там понемногу и, наверно, стал думать, что получил золотой ключик от своих бабок. Маленький хитрожопый панк.
— Твой дружок прислал тебя разузнать, ушел ли Реппертон на самом деле? — спросил он так неожиданно, что я подскочил в кресле.
— Нет, — проговорил я. — Вовсе нет.
— Ну скажи ему, что он ушел. — продолжил Дарнелл, проигнорировав мои слова. — Маленькая хитрая задница. Когда они ставят сюда машины, я так говорю: ведите себя прилично или убирайтесь вон. Он работал у меня то тут, то там понемногу и, наверно, стал думать, что получил золотой ключик от своих бабок. Маленький хитрожопый панк.
Он тяжело закашлялся и долго не мог остановиться. Кашель был болезненным. У меня появилось какое-то клаустрофобическое чувство, хотя в комнате было окно, выходившее на гараж.
— Эрни хороший мальчик, — наконец произнес Дарнелл, снова оглядев меня с головы до ног. — Он хорошо делает свое дело.
Какое дело? Я хотел спросить, но не смел. Дарнелл сам рассказал. Его явно тянуло на откровенность.
— Подметает пол в конце дня, пересчитывает и сортирует инструмент вместе с Джимми Сайксом. С инструментами здесь надо быть настороже, Дэннис. Стоит только отвернуться, как у них вырастают ноги. — Он засмеялся, и смех перешел в короткий приступ астмы. — И еще готовит запчасти к продаже. У него хорошие руки. Хорошие руки и плохой вкус на машины. Давно не видел худшей рухляди, чем та, пятьдесят восьмого года.
— По-моему, он относится к ней как к хобби, — сказал я.
— Да, только из-за нее готов перегрызть глотку любому панку вроде Реппертона.
— Он же трудится над ней.
— А какие штуковины он с ней вытворяет? — спросил Дарнелл. Он наклонился вперед, его широкие плечи поднялись до уровня макушки. Брови нахмурились, а маленькие глазки превратились в два сверкающих буравчика. — Что за фигня у него на уме? Я всю жизнь занимаюсь этим делом и еще не видел, чтобы хоть один дурак ремонтировал машину так, как он. Это что, шутка? Забава?
— Я не совсем понимаю вас, — сказал я, хотя понимал — и великолепно понимал — его.
— Тогда объясняю, — сказал Дарнелл. — Он пригоняет ее сюда и сначала делает то, что я от него ожидаю. Ведь у него деньги не сыплются из задницы, верно? Если бы сыпались, его бы здесь не было. Он меняет масло. Он меняет фильтр. Однажды я вижу, что он поставил два новых «файрстона» спереди и два новых колеса сзади.
Два сзади? Я удивился, но потом решил, что он купил три новых колеса и поставил вместе с тем, которое я купил по пути сюда.
— Затем я прихожу и вижу, что он заменил щетки на ветровом стекле, — продолжал Дарнелл. — Не так странно, если не учитывать, что машина не будет ездить — под дождем или под солнцем — еще черт знает сколько времени. Затем появляется новая антенна, и я начинаю думать, что он захотел послушать радио и посадить аккумуляторы. Теперь заменил обивку на сиденье и половину решетки. Так что же это? Забава?
— Я не знаю, — признался я. — Новые детали он купил у вас?
— Нет, — помрачнев, сказал Дарнелл. — Я не знаю, где он достает их. Эта решетка — на ней нет не единого пятнышка. Должно быть, он заказал ее. У дилеров «крайслера» в Нью-Джерси или еще у кого-то. Но где вторая половина? Не слышал, чтобы решетки высылали по частям.
— Я не знаю. Правда.
Он раздавил сигару.
— Только не говори мне, что ты не любопытен. Я видел, как ты обхаживал машину.
Я пожал плечами:
— Эрни почти ничего не говорит о ней, — сказал я. — Это его отец попросил меня посмотреть на нее. Правда. Он интересуется, как продвигается дело.
— Немного дерьма на семейном фронте, да? — Правый глаз Дарнелла сморщился во что-то похожее на подмигивание. — Парню достается за то, что он хочет выбраться из пеленок?
— Ну да, знаете.
— Еще бы мне не знать.
Он поднялся и, обойдя стол, хлопнул меня по спине так, что я мгновенно очутился на ногах. Несмотря на одышку и кашель, он был достаточно силен.
— Хотя и не знал, — проговорил он, провожая меня к двери. Его рука лежала на моем плече, заставляя меня нервничать и вызывая во мне отвращение. — Я скажу, меня еще кое-что волнует, — добавил он. — Мне здесь приходится видеть сотни тысяч автомобилей в год — ну, не так много, но ты понимаешь, что я имею в виду, — и у меня глаз наметан. Знаешь, я могу поклясться, что уже видел ее, когда она не была такой рухлядью. Где он нашел ее?
— У человека по фамилии Лебэй. Ролланд Лебэй, — сказал я, вспомнив, что Джордж Лебэй говорил о работе его брата над Кристиной: ведь тот занимался ею в каком-то гараже самообслуживания.
Дарнелл остановился как вкопанный.
— Лебэй? Ролли Лебэй?
— Да, именно у него.
— Военный? Демобилизованный?
— Да.
— Иисус Христос, ну конечно! Он лет восемь пригонял ее с регулярностью будильника, поставленного на шесть часов, а потом перестал. Давным-давно. Вот уж кто был ублюдком. Если бы ты налил кипящей воды в его ублюдочную глотку, то он выплюнул бы тебе кубики льда. Он не мог ужиться ни с одной живой душой!
Он крепче сжал мое плечо.
— Твой друг Каннингейм знает, что жена Лебэя покончила с собой в его машине?
— Что? — спросил я, изобразив удивление — мне не хотелось, чтобы он знал о моей излишней любознательности и о разговоре с братом Лебэя. Я боялся, что Дарнелл поделится полученной информацией с Эрни и сообщит ее источник.
Дарнелл рассказал мне всю историю. Сначала дочь, потом мать.
— Нет, — сказал я, когда он закончил. — Я уверен, что Эрни ничего этого не знает. Вы собираетесь рассказать ему?
Глаза опять оценивающе сузились.
— А ты?
— Нет, — ответил я. — Не вижу причин делать это.
— Я тоже. — Он открыл дверь, и пыльный воздух гаража показался мне почти освежающим после прокуренного помещения. — Будь я проклят, если он не был порядочным сукиным сыном, этот Лебэй. Я надеюсь, сейчас он выворачивается наизнанку в аду. — Его губы на мгновение сжались в злобную ухмылку, а затем он взглянул туда, где на стоянке номер двадцать должна была находиться Кристина, сияющая новой антенной и половиной решетки. — Эта сука вернулась, — сказал он и посмотрел на меня. — Говорят, плохой пенни всегда возвращается, да?
— Да, — сказал я. — Кажется, так.
— Ну, пока, детка, — сказал он, доставая свежую сигару. — Передай от меня привет своему папе.
— Обязательно.
— И скажи Каннингейму, пусть он одним глазом поглядывает за этим панком Реппертоном. По-моему, он из тех, кто долго держит зуб.
— По-моему, тоже, — сказал я.
Идя к дальнему выходу из гаража, я остановился на минуту, чтобы еще раз бросить взгляд на Кристину — но после яркого света она была не более чем тенью среди теней. «Плохой пенни всегда возвращается», — сказал Дарнелл. Эта фраза преследовала меня всю дорогу к дому.
15. ФУТБОЛЬНЫЕ НЕСЧАСТЬЯ
Начались занятия в школе, и неделю или две ничего особенного не происходило. Эрни не узнал о моем приезде в гараж, и я был доволен. Не думаю, что это была бы радостная для него новость. Дарнелл, как и обещал, держал рот на замке (может быть, по своим причинам). Однажды вечером, когда Эрни был в гараже, я позвонил Майклу и сказал ему, что Эрни кое-что сделал с машиной, но до ее официальной регистрации было еще далеко. Я предположил, что Эрни больше пускал пыль в глаза, чем работал на самом деле. Майкл воспринял это известие с удивлением и облегчением. Он как будто успокоился… но ненадолго.
Эрни изредка появлялся в поле моего зрения. Я мельком видел его в холле, у нас были общие уроки по трем предметам, а иногда он заходил к нам после школы или в уик-энды. Временами мне казалось, что ничего не изменилось. Однако у Дарнелла он бывал намного чаще, чем в моем доме, а по пятницам вместе с Джимми Сайксом ездил в Филли-Плэйнс, где находился парк разбитых автомобилей. Там они по указанию Дарнелла выбирали малолитражки и спортивные машины, такие как «камаро» или «мустанги» с их покореженными корпусами и выбитыми стеклами, и грузили их на трейлер с платформой для скота. На нем они отправлялись в гараж, чтобы на заднем дворе сбросить свежие автомобильные обломки.
Приблизительно тогда же Эрни повредил себе спину. Травма не была серьезной — или он притворялся, — но моя мама сразу заметила, что с ним что-то не так. Он пришел к нам в воскресенье посмотреть матч с участием Филли и застал нас в тот момент, когда мы наливали по третьему стакану мандаринового сока. Мама сидела на диване рядом с отцом, читавшим журнал. Она взглянула на него и, поздоровавшись, сказала:
— Эрни, ты прихрамываешь.
Меня поразило неожиданное выражение, на секунду или две застывшее на лице Эрни, — испуганное, почти виноватое. Может быть, так мне почудилось. Во всяком случае, оно быстро исчезло.
— Наверное, потянул спину позавчера за городом, — сказал он, налив стакан мандаринового сока и протянув его мне. — Мы уже почти погрузили на платформу последний разбитый «мустанг», когда из-за Джимми Сайкса он чуть не скатился обратно. После этого нам пришлось провозиться два часа, чтобы поставить его на место. Если бы не Сайкс, то все бы обошлось.