— Спасибо, — говорю я обескураженно.
Он как-то странно фыркает, всасывается обратно в крону, после чего сигает на соседнее дерево и исчезает в листве.
Я пожимаю плечами и топаю в указанном направлении. Минут через пять выхожу к грибному болоту, где наши сапогатые добытчики как раз всё собрали и топчутся на берегу, обтирая с ног ил.
— О, Лиза, — замечает меня Азамат. — А где остальные?
— Бродят, я немного угуляла.
— Надо их уже скликать, у нас ёмкости кончились. Ого, откуда у тебя эти орехи?
Тирбиш, Шатун и матушка тоже внимательно изучают ветку в моей руке.
— Да я там, — машу веткой в сторону, с которой пришла, — какого-то мальчишку встретила, на дереве сидел. Он мне сорвал. Наверное, сын сторожа...
Азамат задумывается.
— У нашего сторожа сыновья все взрослые. А он не назвался? Здесь поблизости больше и не живёт никто, тем более, с детьми...
— Не назвался. Ну он такой, подросток скорее. Одёжка вся драная, по деревьям прыгал, как белка.
Матушка вдруг вытаращивается на меня так, что мне не по себе становится.
— А он сказал что-нибудь?
— Ага, два слова. А что?
Матушка расслабляется, а вот Азамат наоборот.
— Погоди-ка, а уши или руки его ты не разглядела?
— Руки длинные очень, — припоминаю. — Ушей не видела, всё волосами завешено, но такое впечатление, что у него под этими волосами ещё что-то было кроме ушей.
— А ногти? — допытывается матушка. — На руках или на ногах, какие?
— Я как-то внимания не обратила, — пожимаю плечами. Пытаюсь вспомнить, как это выглядело, когда он мне ветку подал. — Он ветку держал не большим пальцем, а между указательным и средним. Да в чём дело-то?
— Да видишь ли, — Азамат вдыхает поглубже. — Есть шанс, что это был лесной демон.
— И чего тогда?
— Ничего, — Азамат мотает головой. — Теперь уже ничего, а вообще это самый страшный хищник в любом муданжском лесу.
— Э? Да? А предупредить?
— Я был уверен, что их здесь нет. Но видимо пришли... Так, ладно, надо созывать всех и идти домой. Демон он или кто, нам тут больше делать нечего, всё равно места в корзинах нету.
Азамат набирает побольше воздуха и издаёт такой мощности свист, что, по-моему, земля дрожит. Через несколько минут все собираются, и мы поворачиваем к дому.
— Так что, — спрашиваю шёпотом, — нам теперь в лес не ходить?
— Нет, ходить можно, только аккуратно. Раз он тебе подарил птичьи орехи, значит, ты ему понравилась, и нападать он не будет. Но лучше иметь с собой что-нибудь съестное, если снова его встретишь. Сытые они не нападают, если не разозлить.
— Я не понимаю, он ведь человек. Странный, конечно, но... Думаешь, он правда мог бы кого-то убить и съесть?
— Ещё как. Лесные демоны только притворяются людьми, и не очень успешно. У них большие подвижные мохнатые уши и кривые когти на руках и ногах. У некоторых ещё и хвост торчит. Но всё-таки... Ты уверена, что он с тобой говорил?
— Да, конечно, он на мелкого показал и спросил "Твой?", а потом сказал "Красивый".
— Тогда наверное это всё-таки был не демон. Ну или не знаю, может, бывают полукровки, хотя я о таком не слышал. Демоны не могут говорить, они не люди. Это всё равно что твои кошки бы заговорили, понимаешь?
— Может, это очередной Ирликов посланец?
— Может... В любом случае, не повредит оставлять ему у края леса какую-нибудь еду. Лучше всего сливки или масло.
— Так её кто угодно сожрёт.
— Можно в банке с крышкой. Если это демон или человек, то отвинтит, а обычные звери не справятся.
Я пожимаю плечами. На этом Муданге куда ни плюнь, всё какая-то нечисть. Ну ладно, с нас не убудет лесных обитателей маслом покормить.
Когда мы возвращаемся из лесу, нас встречают мокрые Алтонгирел с Эцаганом и сообщают, что вода, как молоко, и что у нас очень удобный спуск к мосткам. Азамат быстренько уговаривает матушку и Эцагана заняться грибами, а все остальные мы идём купаться.
С купальными костюмами на Муданге не шибко. Мужчины обычно обходятся шортами, а женщины напяливают что-то вроде короткого сарафана из грубой тёмной ткани, чтобы не просвечивал, когда намокнет. Я ещё в начале лета заявила, что это носить не намерена, и вделась в самый обычный закрытый купальник. Азамат повздыхал, что ему не очень приятно видеть меня почти голой при посторонних. Я ему на это ответила, что он мою раздетость компенсирует своей одетостью — вечно майку под самое горло напялит, — а мне на это тоже смотреть неприятно, так что мы квиты. На этом и успокоились.
Естественное дело, мама, которую общественные условности никогда не заботили, даже не озадачилась вопросом, в чём тут купаются. Нацепила своё леопардовое бикини без лямок, зато с золотыми пряжками, повесила на плечо бирюзовое полотенце и пошла спускаться. Если учесть, что она сфероподобна, то процент ткани к проценту кожи получается совсем уж мизерный.
Нет, ну, надо сказать, мужики хорошо справились, даже не закашлялся никто. Один Алтонгирел покраснел, но он в принципе считает женское тело чем-то ужасно неприличным.
— Ну, а чего все стоят? — Сашка шлёпает босыми пятками по ступенькам. — Пошли в воду!
И мы идём. К счастью, Алтонгирелу с нами не надо, он сегодня уже купался.
Азамат прихватил и мелкого тоже.
— Куда ты его там денешь внизу? Дай Тирбишу отдохнуть хоть чуток, — занудствую я.
— Зачем Тирбиш? Я сам займусь. Раз уж я здесь, и погода купальная, надо сына плавать учить.
— В море? Ты бы в ванне сначала попробовал.
— Да ну, в ванне скучно, правда, маленький? — Азамат щекочет мелкому пузо, тот взвизгивает, как чайка. — Не волнуйся, я в детстве на Ароне тренировался.
Я не то чтобы сильно волновалась — понятно же, что Азамат ребёнка не утопит, а пупок у мелкого уже зажил. Но всё-таки в море... Кто его знает, унаследовал он папин иммунитет или нет. Пока, тьфу-тьфу, не болел, но наверняка сказать нельзя. Вдруг из него вырастет мелкий ботаник, как Сашка, а вовсе не муданжский принц с косой саженью в плечах? Ох-хо-хо...
Впрочем, пока я размышляю, Азамат уже по пояс в море объясняет мелкому, что плюхать пятками по воде очень забавно. Мелкий шумно соглашается.
— Не дёргайся, Лизка, — Яна хлопает меня по плечу и подталкивает на мостки, чтобы не перегораживала дорогу. — У твоего мужа, по-моему, рецессивных аллелей вообще нету. Вода тут чистая, тёплая. Расслабься.
— Тебе хорошо говорить, — ворчу я, сползая с мостков в чистую тёплую воду. — У тебя своих нету. А я за Азамата и то дёргаюсь.
— Пока нету, — задумчиво говорит Янка. — Но, может, будут.
— Что, и ты встретила знойного муданжца своей мечты? — вклинивается подплывший Сашка.
— Цыц, — отрезает Янка. — Я ничего не говорила.
И уплывает, гордо задрав веснушчатый нос.
Мы переглядываемся, пожимаем плечами и гребём к Азамату, чтобы нас там обрызгали с визгом.
— Ишь как ногами работает! — замечает мама, приближаясь к нам. От неё по поверхности воды расходятся курги, как от небольшой лодочки.
— Да-а, — довольно кивает Азамат. — Может крем взбивать. Ну что, малыш, окунёмся?
После купания мы перекусываем бутербродами, и Азамат с Тирбишем принимаются за готовку. Ребёнок, накупавшись, отрубается прямо посреди шумной гостиной. Сашка звонит домой и рассказывает, что тут делается, мама с Ийзих-хон жестами обсуждают вязание, смешно закорючивая пальцы, Бойонбот задумчиво плетёт гизик, Янка и Эцаган лежат на диванах вдоль стены и балдеют от ничегонеделания. Мне этого занятия последнее время хватает, так что я хожу и ко всем пристаю.
— Азамат, вам тут не помочь?
— Да нет, справимся, ты там гостей развлекай пока.
— Они сами развлекаются... А куда остальные делись? Я пока переодевалась, всех растеряла.
— Ваша мать пошла посмотреть, что растёт вокруг дома, — сообщает Тирбиш. — И Задира тоже где-то снаружи, не знаю. Шатун очаг разводит на берегу.
— А Алтонгирел медитирует, — добавляет Азамат и усмехается. — Он после того случая на корабле теперь каждый раз, как грибы потрогает, потом медитировать бежит. Боится, что опять что-нибудь не так пойдёт,
Мы хихикаем. Мне наконец находится занятие — чесать котов. Я усаживаюсь в углу и расслабляюсь под дробное мурчание.
— А кто этот Шатун? — спрашивает Тирбиш у Азамата, помешивая ароматный соус.
— Сын Орешницы. Ты её знаешь, наверное...
— А кто этот Шатун? — спрашивает Тирбиш у Азамата, помешивая ароматный соус.
— Сын Орешницы. Ты её знаешь, наверное...
— А, да, точно. Это который неприкаянный?
— Он самый.
— Почему неприкаянный? — спрашиваю.
— Да что-то не везёт парню, — Тирбиш пожимает плечами. — Ни на одной работе долго не держится. Тугодум, говорят, и бабник. Хотя красивый, конечно.
Я задумываюсь. Наверное, по местным стандартам, и правда красивый. По моим — никакой.
— И то сказать, — продолжает рассуждать Тирбиш. — Четвёртым из шести братьев быть тяжело. Старшие уже в люди вышли, младшие у тебя на шее, а сам — ни то, ни сё.
— О, Лиза, а где эти твои орехи? — перебивает Азамат. — Давай-ка их сюда.
— Вон, на холодильнике лежат. А что из них делают?
— Приправу. Они будут приятным украшением к соусу. Понюхай-ка.
Он давит пальцами один орешек и протягивает мне под нос. Пахнет остро и пряно.
— Они редкие какие-то?
— Не то чтобы редкие, но достать трудно. Веточки тоненькие, ломкие, лезть за ними — себе дороже, разве что мелкого мальчишку загнать. Некоторые птиц приучают эти орехи собирать, потому они и называются птичьи.
Мама возвращается с осмотра местности, когда ужин уже почти готов.
— Ну, я вам скажу, это никуда не годится, — с порога заявляет она, уперев руки в боки. — У тебя, Лиза, может, и нет времени цветочков из соседнего леса принести, ну так хоть бы садовника наняла какого-нибудь!
— Их тут нет, — говорю. — Только фермеры, но они цветы не выращивают. Тут вообще несъедобные растения никто не сажает.
— У-у-ужас кошмарный, — восклицает мама. — Ну ничего. Мы это исправим. Вот завтра и начнём. Азаматик, у тебя тут лопаты есть? А тачка? А шланг?
Азамат выучивает много новых слов.
Грибной день удался на славу. Муданжские грибы — всем грибам грибы, так пахнут, такие крепенькие, сытные, вкуснющие... Да и повара у нас — не промахи. После ужина садимся вокруг очага на берегу — темнота, костерок и море, вопли ночных птиц, стрёкот в траве, ребёнок булькает и дёргает Азамата за косу. Орива начинает что-то напевать, Шатун подхватывает, и скоро мы все, кто во что горазд, тянем позитивную муданжскую песню о том, что звёзды по осени капают в степь, и из брызг рождаются серебряные кони, быстрые, как молния, и спокойные, как долинная река.
Перед сном я выхожу на улицу и ставлю у подножия горы банку сливок.
С утра пораньше, то есть ещё до полудня, мама вздребездается, поднимает младших мужиков и выходит на промысел — замерять участок, определять почву, выравнивать местность. Я наблюдаю всё это с лужайки, где занимаюсь гимнастикой — разгоняю послеродовой жирок. Азамат блаженно взирает на меня с террасы, положив голову на руку и опершись на перила.
— Так держать, Хотон-хон, — присвистывает Шатун, следя взглядом за тем, как я машу ногой. Тирбиш отвешивает ему тычок в рёбра.
Я замечаю под скалой что-то блестящее и постепенно двигаюсь в ту сторону с каждым приседанием. Эцаган ржёт в кулак. Блестящим предметом оказывается давешняя банка. Пустая, чистая, завинченная. Кидаю её Азамату. Он долго рассматривает банку со всех сторон, пока я изображаю горбатый мостик. Наконец упражнения кончаются, и я подхожу к нему.
— Ну как, что-нибудь прояснилось?
— Не очень. Банка то ли вылизана, то ли вымыта, не пойму. Вряд ли демон стал бы её мыть, да и закручивать обратно крышку...
— То есть у нас в лесу живёт какой-то человеческий парень? Который сразу просёк, что сливки — ему.
— Тоже странно, — вздыхает Азамат. — Посмотреть бы на него... Пожалуй, сегодня ночью поставлю камеру.
— Какие-то проблемы? — интересуется Алтонгирел, появляясь на веранде из ниоткуда.
— Да нет, — Азамат пожимает плечами. — Кстати, Лизонька, ты не хочешь на лодочке покататься, пока Алэк спит?
— А он уже опять спит? Ну ты его вчера ухайдокал... Не вопрос, пошли кататься! Заодно откроем сезон... — подмигиваю.
Азамат не сразу, но ухватывает мой намёк.
— А тебе... уже можно? У нас женщины после родов ещё месяца три ни в какую, а то и больше.
— Вашим женщинам только дай повод вытурить мужа из постели! А земная медицина на что? Я в порядке и вполне готова на подвиги.
Азамат на секунду замирает с глуповатым выражением на лице, а потом принимается быстро-быстро собираться.
Долблёная лодка горячая от солнца, весло одно, как у байдарки, и с него сыплются сияющие капельки. Иногда на меня, но это даже приятно. Здесь, внизу ветра нет совсем, но ворс из сосен на склонах гор, колеблется и волнуется. Вода — как будто масло, совсем гладкая, и круги от нас такие плавные, вальяжные, медленно расплываются и глохнут.
Мы молчим, радуясь, что в кои-то веки вырвались ото всех одни, пока ещё тепло, пока можно разомлеть под солнышком прежде чем ухнуть с головой в долгую муданжскую зиму.
Азамат причаливает к песчаному бережку. Я сразу лезу в воду, потому что от песка пышет жаром. Азамат стаскивает одежду и присоединяется ко мне.
— Дай хоть посмотрю на тебя при нормальном свете, — говорю. — А то мажешься ты в темноте, любовью занимаемся в темноте... Ага, гляди-ка, подживает.
Азамат скептически оглядывает себя спереди.
— Ну, да, пожалуй, и правда вот здесь, сверху, получше стало. А шея как? — он задирает голову.
— Хорошая шея. Если не присматриваться, то почти незаметно.
Азамат недоверчиво усмехается, но не возражает.
— Ладно, пошли уже плавать, а то я глупо себя чувствую по колено в воде голый.
— А по мне так в самый раз, — хихикаю и шлёпаю его пониже спины. Он так возмущается, что теряет равновесие, и тут же роняет меня в воду с громким плюханьем. Я хохочу и отбиваюсь, потому что он меня щекочет, а потом затаскивает на глубину и принимается целовать, так жадно, как будто месяц не видел, а не только вчера полночи этим и занимался. Скоро для меня небо и вода сливаются в единый синеватый фон, а каждый вздох отдаётся эхом от скал, смешиваясь с чаячьими криками. Я растворяюсь в воде, а Азамат во мне, и мы расходимся кругами по поверхности, мягко омывая камни и пляж, сцеловывая друг с друга солнечные блики. Круги образуют водоворот, но он стремится не вниз, а вверх, фонтаном-фейерверком заполняет небо, и вот уже мы, рассеянные брызгами, с плеском опускаемся на застеленное морем ложе.
Азамат выныривает и отряхивается по-собачьи, гизик с косы свалился, и непослушные волосы немедленно расползлись по поверхности, как разводы туши. Я лениво лежу на спине, мечтая о том, чтобы потянуться, но даже это лень. Азамат цепляет меня под мышки и принимается гонять вокруг себя, рассматривая моё тело сквозь толщу воды.
— Ты с этой своей гимнастикой теперь ещё стройнее, чем когда мы поженились.
— Неправда, — вяло отвечаю я. — Мне дотуда ещё четыре килограмма...
— Это волосы отросли, — отмахивается Азамат. — Они же у тебя из золота. Кстати, помнишь, ты говорила, что у Алэка глаза могут потемнеть? А когда?
— А кто его знает. Может, через полгода. Может, раньше... А тебе так хочется, чтобы он был твоей точной копией, что ли?
— Нет, наоборот. Я бы хотел, чтобы они у него остались такими синими, как у тебя. Такое вообще может быть?
— Теоретически может, хотя вряд ли.
— Надо будет Алтонгирела попросить за это помолиться. Представляешь: "князь Алэк Синеглазый". Звучит, а?
Я ухожу под воду побулькать.
Когда мы возвращаемся, вокруг дома уже кипит работа. Маман всё распланировала, мужики приволокли из леса крошечные деревца и понатыкали их по маминому указанию, а теперь обильно поливают из шланга.
— О, капитан, — Эцаган разгибается из-под микроскопической сосенки. — Как вы долго, мы уж думали, не послать ли спасательную экспедицию...
— Я бы вам устроил спасательную экспедицию, — хмыкает Азамат. — До самого Ахмадхота бегом.
Эцаган ржёт и подмигивает мне. Я ему грожу кулаком.
— Вот, глядите, — мама возникает перед нами и делает широкий жест рукой. — Здесь у вас будет тенистая аллея.
— Лет через тридцать? — спрашиваю.
Азамат приседает и присматривается к лиственным задохликам, торчащим из свежевскопанной земли.
— Нет, эти быстро растут. Через два-три года с меня ростом будут.
— Ну ладно, — отмахиваюсь. — Ты нам только оставь лужайку какую-нибудь, и чтобы без колючих кустов по краям, а то ребёнка надо где-то выгуливать.