– Извините за опоздание, – гундосит невзрачный помощник депутата, пока его начальник самодовольной скалой водружается на сцене. – Виктор Рюрикович с большим трудом выкроил время в своем плотном графике…
Пропуская мимо ушей стандартную преамбулу об успехах комитета, возглавляемого Бизяевым, Глеб осматривается. Примерно то же, что бывает на брифингах прокурорского начальства. Не все удается прогулять, сославшись на текущее расследование. Другое дело – пресс-конференция после поимки им маньяка-детоубийцы, самая первая для Глеба, в которой он ответил на уйму вопросов.
Посадили в президиум, и он онемел. Казалось, журналюги расстреливают его своими въедливыми взглядами. Когда пошли конкретные вопросы, он сперва заговорил не в микрофон, потом слишком близко поднес его к губам, оглушив зал своим сипом, но в конце концов увлекся. Откуда взялось красноречие и куда потом опять пропало… В результате шеф, который взял новичка для демонстрации своего демократизма, был оттерт в сторону и затаил за это. И медийной персоной Глеб не стал – у журналистов короткая прагматичная память.
Публичный успех – как качели. При умелом использовании подбрасывает вверх, а промешкаешь, не так повернешься – и трахнет по темечку.
Голос соседки прерывает горьковатое воспоминание.
– Замешана ли ваша дочь в убийстве Вероники Мазур? – четко, нейтральным тоном, каким равнодушные профессионалы задают проходные вопросы, проговаривает Анжела, не вставая с места.
«Что? Не слышно!» – шипят вокруг.
Анжела спокойно дожидается, когда девица в короткой юбке поднесет ей микрофон, и повторяет слово в слово:
– Замешана ли ваша дочь в убийстве Вероники Мазур?
В шебуршащем зале устанавливается тишина. Довольно-таки зловещая…
Со второго ряда отлично видно, как на холеном, загорелом лице Бизяева проступает пот, высверкивают глаза и тут же скрываются за приспущенными веками. Молния, которая может предвещать сильную грозу с ливнем, а может все кончиться по-сухому.
– Моя дочь Светлана Викторовна Бизяева… – Короткая пауза после фамилии и повтор: – Светлана Викторовна Бизяева находится в процессе развода с бывшим мужем…
– Быстро подсуетились, – тихо комментирует Анжела прямо в микрофон.
Девица, служащая ногами для усилителя звука, выхватывает у нее прибор и убегает к задним рядам. А Бизяев невозмутимо продолжает:
– Никакого отношения ни к его бизнесу, ни к его личной жизни моя дочь не имеет. Но мы встретились, чтобы обсудить конкретные вопросы, касающиеся моей депутатской работы, – по-начальнически поучает он. Снова делает паузу, заглядывает в листок-подсказку, потом поднимает голову, чтобы осмотреть зал. Приструнивает аудиторию взглядом и читает то, что написали референты: – Вы все знаете, что, говоря словами Зощенко, культура падает. Научная культура в том числе…
Без присмотра народ снова начинает переговариваться. Бизяев реагирует: отрывается от бумажки и продолжает своими словами:
– Наш комитет активно борется с лженаукой. Термин этот уходит в Средние века. Мы можем вспомнить Коперника, которого сожгли за то, что он говорил: «А Земля все-таки вертится!»
Шумок в зале. На фоне эффектной ссылки на Зощенко, подготовленной помощниками, последовавшая импровизация кажется совсем уж вопиющей. Журналисты попались не очень темные и начали азартно демонстрировать свою осведомленность. Чем меньше знаешь, тем приятнее уличать других в невежестве. До Глеба доносится: «Коперник дожил до семидесяти лет и скончался от инсульта…», «Про землю сказал Галилей, которого никто не казнил, а сожжен был Джордано Бруно за мистические опыты и поклонение демону Гермесу Трисмегисту, что тогда было нарушением закона, уголовным преступлением и каралось смертью».
Анжела, как все, не смолчала и прошипела на ухо Глебу:
– Культ Джордано Бруно существует только в России… Папа римский сказал одному моему другу, что Бруно невозможно амнистировать, пока не подтверждена его еретическая теория множественности обитаемых миров: «Вот найдите инопланетян, тогда можно будет обсудить!»
А доктор экономических наук, сообразив, что сморозил глупость, продолжает отчет уже по бумажке, но с первого ряда его громко перебивают:
– А это правда, что вы подарили жене министра тяжелой промышленности свой портрет с надписью: «Будущий президент России»?
– Чушь собачья! – кричит Бизяев, слишком близко наклонившись к микрофону.
В зале слышится только резкий, оглушающий рык – как будто зверь нападает на жертву, – и с задних рядов просят: «Что?! Повторите!»
– Товарищи, прошу вас, не отклоняйтесь от темы! – умоляет ведущий.
Спасти ситуацию пытается дисциплинированный комментатор государственного телеканала:
– Как вы полагаете, уважаемый Виктор Рюрикович, когда будет вторая волна экономического кризиса и как она подействует на нашу экономику?
И кривовато улыбается, получив в ответ оплеуху:
– Я не специалист по плаванию!
– При чем тут плавание? – вспыхивает Анжела, наклонившись к Глебу.
– Шутка юмора. «Волна экономического кризиса», – вычленяет он журналистский штамп. – Хорошие пловцы любят высокую волну, ловко ее используют, а экономисты, видимо, бессильны.
Возникшая близость с Анжелой радует Глеба. Его ноздри впитывают сложный аромат, который излучает кожа соседки. Ни одной кислой нотки, только легкие цветочные, молодящие оттенки.
А аудитория уже распоясалась.
– Корреспондент интернет-издания «Компромат», – представляется в микрофон невысокая безгрудая девчушка. – Вот перстень у вас… на правом безымянном пальце… – говорит она, запинаясь и краснея от своей смелости.
Бизяев инстинктивно приподнимает правую руку. Луч от прожектора, освещающего сцену, попадает на большой бриллиант в массивной золотой оправе и начинает свою радужную игру.
– Говорят, что драгоценность стоимостью полмиллиона долларов подарил вам Япончик. Это правда? – глядя себе под ноги, спрашивает журналистка.
– Чушь собачья! – уже спокойно говорит Бизяев, убирая руку с перстнем под стол.
Выдержка железная, но инстинкты не отменишь, сколько власти в кулак ни собери.
– Товарищи, прошу вас, ближе к теме! – Референт не оставляет попытки помочь шефу.
И тут другой шеф, шеф-редактор сайта «Сибирь. Полит. Ru», пухленькая блондинка с аппетитным декольте, называет себя в микрофон, идет к президиуму, по пути поясняя народу, что передает Бизяеву открытое письмо, подписанное несколькими десятками журналистов из Кузнецка.
– Вы здесь сидите на пресс-конференции, очень достойный и милый человек, – добавляет она. Звучит как издевка. – И мало кто знает, как вы себя ведете, оставшись наедине с журналистами. Как хамите им.
– А вы со мной наедине хоть раз оставались? – похотливо оживляется Бизяев.
– Слава богу, нет. Но мои корреспонденты и многие сотрудники других СМИ мне достаточно рассказывали. Как вы во время интервью сидите и в зубах ковыряетесь. Мясо выковыриваете.
– Свинину или говядину? – барственно кокетничает депутат.
– Я больше не могу! Все равно дальше уже фуфло пойдет, – вставая, громко говорит Анжела и, выпрямив спину и отвернувшись от президиума, медленно идет из зала. Шествует.
Почти два десятка журналистов следуют ее примеру. Глеб тоже.
– Ох, нарываетесь, Евгения Ильинична, – шепчет-шипит охранник, придерживая дверь, которую распахнула Анжела.
Угроза прозвучала. И Глеб, чувствуя свою нужность – защитник! – отстает на полшага, чтобы прикрыть тылы. Ну, и чтобы не так явно было, что он ростом чуть ниже спутницы.
Они молча минуют лифт, который надо еще ждать, а и лишней секунды тут не хочется проторчать, сбегают по лестнице вниз и выходят на Зубовский бульвар.
– Тебя подвезти? – не похоже на себя, по-доброму предлагает Анжела, когда ее розовая красотка подмигивает фарами и пищит в ответ на нажатие кнопки дистанционного ключа.
«Ты»? Глеб хмурит брови, собирает лицо в щепотку, чтобы не выдать свою радость, и, четко проартикулировав «спасибо», одновременно с Анжелой залезает в машину. Не учитывает, что у «порша» низкая посадка, и словно проваливается в яму. Вроде как ему указано: знай свое место…
– Бедная Ника! – говорит Анжела, трогаясь с места. – Неужели ты с этим хреном ничего не можешь сделать?! Ну есть же у прокуратуры какие-то рычаги, блин! – стучит она по рулю, притормаживая у первого светофора.
Не решаясь пока «тыкать», Глеб старается избежать прямого обращения:
– Я попытаюсь, конечно… Но мне никто не даст разрешения… Да и что толку от официального допроса?! Придет с самым хитрож… – запнувшись, он поправляется: – хитроумным адвокатом и ни на один вопрос не даст прямого ответа.
«Нытик какой-то получаюсь!» – мысленно одергивает он себя. Надо срочно поменять тональность!
– Мы выяснили, что подозреваемый вылетел чартерным рейсом на Кипр… – Глеб пробует говорить официальным языком, но рядом с естественной Анжелой такой тон так же нелеп, как… как черный смокинг на пляже. В голову приходит сравнение, которое, наверное, могла бы придумать и Анжела… Рядом с ней все другое. – Не вечно же Олег будет бегать, – поворачивается Глеб всем корпусом к Анжеле, чтобы восстановить чуть было не пропавшее ее доверие. – Никуда не денется. За его квартирой я установил наблюдение…
«Нытик какой-то получаюсь!» – мысленно одергивает он себя. Надо срочно поменять тональность!
– Мы выяснили, что подозреваемый вылетел чартерным рейсом на Кипр… – Глеб пробует говорить официальным языком, но рядом с естественной Анжелой такой тон так же нелеп, как… как черный смокинг на пляже. В голову приходит сравнение, которое, наверное, могла бы придумать и Анжела… Рядом с ней все другое. – Не вечно же Олег будет бегать, – поворачивается Глеб всем корпусом к Анжеле, чтобы восстановить чуть было не пропавшее ее доверие. – Никуда не денется. За его квартирой я установил наблюдение…
Расслабившись, Глеб вытягивает ноги. Ему удобно, но и для рослого мужика тут не тесно. Морда у машины вытянутая, любой поместится… Интересно, кого она тут возит? Такая женщина всегда окружена поклонниками… Ничего, у всякого соперника можно найти слабое место. В случае чего, использую свои возможности…
Так бы и ехал бесконечно. Но как назло ни одной пробки…
– Слушай, а тебе куда надо? – Анжела поворачивается к Глебу, притормаживая возле железных ворот. – А то я уже приехала. Может, кофеем тебя напоить? – смотрит она глаза в глаза тем многозначительным женским взглядом, лучи которого покалывают мужские нервные окончания.
Глупо отказываться.
19. Глеб
Первый висяк мне сунули сразу после защиты диплома в юракадемии. Тогда подфартило – по рекомендации препода временно взяли в Следственный комитет на место генеральской дочки, убывшей в декретный отпуск. Дело было никому не интересное. Рядовая проверка проводилась, вот и скинули на новичка.
Убийство трехлетней давности. Казашка, торговка с рынка на «Багратионовской», заявила о пропаже девятилетней дочери. Девочка дома нянчилась с братом-грудничком, в школу не ходила. В обед мать пришла покормить ребенка, а тот один-одинешенек, уже сипит, посинел от натуги. Вот совсем как в Никином случае – не могла мать добровольно бросить кроху, так и там явно кто-то увел малолетнюю няньку. Вскоре местная шпана наткнулась на ее тело с проступившими синяками на бедрах, в промежности, с тонкой шеей, опоясанной странгуляционной полосой, – на заброшенной стройке была присыпана щебнем. Убийцу с тех пор якобы ищут. «Мать на контакт не идет», – записано в деле. Теперь-то знаю – мигранты все скрывают, а если вдруг откровенничают, значит – врут. И часто просто на всякий случай, по привычке скрывают даже некриминальную правду, которая им всегда выходит боком.
Но тогда заметил, что мать не разговорили. Возмутился. Несколько дней почти без сна просидел в архиве – вычленял похожие убийства за последние годы не только в Москве, но и по стране. Отобрал те, где у жертвы была безмужняя мать-беженка… На трех трупах из Саратова, Ижевска и Липецка чувствовалась одна и та же рука-убийца. Вурдалак вводил палку в половые органы после того, как сам там побывал, на двух телах нашли его слюну, смешанную с кровью убитых, а на одном следователь унюхал запах ацетона и педантично запротоколировал это. Без выводов. Ни одна безутешная мать не призналась в наличии любовника, соседи молчали. Тупик.
И тут повезло. Пропала девятилетняя дочь районной банкирши. Мамаша, видимо, заплатила кому надо, и всех моментально бросили на поиски. Собака в тот же день взяла след – тело было спрятано в заброшенном коровнике, в паре километров от банкирской дачи. Тоже палка, тоже кровь в промежности, словно размазанная языком. И еле уловимый, не выветрившийся еще запах ацетона – я специально поехал на труп и принюхался. Никому ничего не говоря, прошерстил окружение девочки. Выяснил, что в дом недавно взяли одинокую беженку-кухарку, которая заказывала специи для готовки у земляка. Пошел к нему в лавку, всю дорогу маясь: вдруг подозреваемый уже смылся? Но тот, видно, так был уверен в своей безнаказанности… И, как большинство маньяков, кайфовал от внимания к себе.
Нравится им обсуждать обстоятельства своего преступления. А когда человек испытывает удовольствие, он расслабляется, контроль ослабляет и при длительном, умелом допросе в чем-то прокалывается. Уж если переступаешь закон, то лови кайф от скрытости содеянного, а не от болтовни о нем! Тайное знание – такая сила! Вечный двигатель!
Ну а убийца подтвердил, что утром доставил товар и сразу, мол, ушел. Чистенький, аккуратно одетый. Угодливо и подробно отвечал на вопросы…
Не слова его выдали, а сахарный диабет. Я попросил показать, какой дорогой тот шел на дачу банкирши, – вывел на улицу, чтобы аромат специй не перебивал натуральный запах тела. Принюхался к торговцу и уловил запах гнилых яблок. Тот самый ацетон. Сделали анализы, слюна оказалась та же, что в прошлых делах.
Имя мое попало в доклад министру, временная работа стала постоянной, Вику как раз тогда встретил… Но этот громкий успех, как ров вокруг замка, слишком надежно отгородил от работающих рядом. Коллеги, как должное, хлебнули односолодового вискаря – выставил им с небольшой премии. А единения не получилось. Хорошо хоть не как в песне: «У нас стахановец, загладовец и надо ведь, чтоб задавило именно его…»
Благодаря отстраненности не понадобилось потом отталкивать прилипчивых коллег, как было в институте, и вроде бы не нажил врагов, зацикленных именно на мне. Из больно уж добротного материала получился барьер, сооруженный судьбой.
20. Ада
Чуть позже туда же, к Анжеле, направляется Ада. Повернув на Поварскую, она бросает взгляд на часы. Плохо рассчитала: до назначенного времени еще минут двадцать… Надо будет поточнее прохронометрировать маршрут от дома, чтобы потом не болтаться почем зря до назначенного срока.
А пунктуальность необходима. Однажды пришла к клиентке всего на пять минут раньше. В подъезд – так же, как у Ники, – пропустил выходящий жилец, поэтому не известила звонком в домофон о своем появлении. Медленно поднялась пешком на третий этаж… И вот картинка: дверь нужной квартиры, единственной на площадке, приоткрыта. На пороге хозяйка в неглиже премило прощается с накаченным массажистом. Объятия, мужская рука на груди и вульгарное «лапусик» истолковать как просто дружеские невозможно. Дело было за день до свадьбы клиентки с государевым министром, годящимся ей в отцы. «Протрепешься – берегись!» – зашипела застуканная так злобно, что у Ады под мышками помокрело. Пришлось заскочить в ванную, чтоб не вонять. Руки дрожали, когда сооружала прическу на голове невесты. Ни с кем, конечно, потом словом об инциденте не обмолвилась, но все равно клиентку потеряла: больше та ее ни разу не позвала и никому не порекомендовала.
«Пять минут, пять минут – это значит очень много», – напевает Ада, переиначивая знаменитую песенку. Неприятное воспоминание не портит настроения: черт с ними, с клиентками, не нужен ей теперь никто, кроме Анжелы. Потом, когда мы по-настоящему подружимся, можно будет приходить, конечно, в любое время и без предупреждения, а пока…
Пока лишнее время надо куда-то деть. Первым попадается по пути одежный магазин. Щуплый парнишка в самой модной стрижке – аккуратные виски, короткий затылок и акцент на челку, – не отходя от стенда, лениво и, кажется, пренебрежительно осматривает ее с головы до ног. Шага навстречу не делает, а только чуть растягивает губы в причитающейся каждому визитеру улыбке. Ни миллиметра больше.
Наметанным глазом распознал марку моего тренча – «прет-а-порте», увы, а не «от кутюр», вмиг и правильно оценил мою покупательскую валентность, понимает Ада, взглянув на ценник коктейльного черного платья, которое так пригодится, когда Анжела позовет с собой на тусовку.
Сосредоточенная на своих мечтах, Ада не допускает, что продавец всего лишь комплексует из-за низкого роста – рядом с ней он выглядел бы уж совсем коротышкой. Потому, скорее всего, и не подходит.
Побродив по просторному, эстетно декорированному магазину, Ада обнаруживает, что тут есть еще и подвальный этаж, но спускаться туда под презрительными, как ей кажется, взглядами молоденьких продавцов как-то не тянет. Хотя время есть, да и интересно, что там… Может, распродажа какая… Или платье подешевле, которое, если намекнуть, вдруг ей Анжела подарит?…
Звонок мобильника помогает принять решение. Ада достает из сумки престижный «Верту», дает ему поиграть, чтобы скучающие нахалы-продавцы заметили знаковую модель и произвели переоценку ценностей, и только тогда из кондиционированного магазинного холода выходит на улицу: неаристократично говорить по телефону в публичном месте.
Воздух с заботливой теплотой окутывает прохожих. Высокое ясно-голубое небо, если задрать голову, делает просторным, свободным заставленное домами пространство. Мысли направляет вверх, подальше от бренности, в философские выси.
Но ничего этого Ада не замечает, пытаясь сбросить морок забитости. Не умеет она привлекать природу в соавторы своей жизни.
– Ты чего не отвечаешь?! – по-хозяйски упрекает из трубки надтреснутый хрипловатый голос.