Какая-то психологическая пытка! В чем дело? Он что-то знает? Так пусть выкладывает!
Взорваться бы, накричать, убежать… Но потом жить в неведении… Ада из последних сил притворяется, что все нормально. Заказывает суп-пюре, форель, запеченную в фольге… В любом случае подкрепиться стоит – силы-то на исходе…
– Ты во что вляпалась? – шепчет Витек, как только официантка отходит от их стола.
Перегнулся через столешницу, чесноком дышит прямо в лицо. А, понятно… Всегда заботился о своем здоровье. Как только объявляют эпидемию гриппа, так сразу начинает профилактику. И в этом верен себе.
Ада отодвигается вместе со стулом, пока не упирается в стенку, кладет нога на ногу и, не отвечая на вопрос, смотрит ему в глаза. Пусть сперва выговорится, а она еще посмотрит, что ему сообщать, а о чем помалкивать…
– Твои отпечатки найдены на двух местах преступления. Если их идентифицируют и свяжут тебя со мной, то меня отстранят от расследования. А я ведь диплом получил и теперь криминалистом работаю. Это первое мое дело на новом месте…
Как был эгоистом, так и остался. Но это меня теперь не касается.
Опечатки? Нет, отпечатки…
Ада пугается криминального термина, но быстро понимает, что оставленные следы легко объяснить: обе убитые – ее клиентки, с которыми она не в перчатках же работала. А как они вычислили, что это именно ее отпечатки? Не должно их быть ни в каких базах данных! Она же никогда их не сдавала…
Нет, один раз было. Витек и попросил чернить пальцы, чтобы потренироваться перед экзаменом. Сохранил, сволочь…
И теперь за свою шкуру дрожит…
– Я совершенно случайно это обнаружил… Я не специально… Ты не волнуйся, об этом пока никто не знает. – Витек перегибается через стол, подсовывает свою руку под Адину, лежащую у нее на колене, и указательным пальцем поскребывает ее ладошку.
Раньше так просил у нее прощения… И теперь одумался… Дошло, что ему нужна помощь, а на конфронтацию нет у него никакой фишки.
Тем более лучше помолчать. Слово за слово – и не заметишь, как брякнешь что-нибудь лишнее, себя подставишь. Разговор – битва, исход которой зависит и от умения ее вести. А у меня – никакого же навыка. Так что пусть Витек сам выкручивается.
– Я нашел какие-то отпечатки на самшитовой палочке в сумочке Светланы Бизяевой и прогнал их через официальную базу данных. Оказалось, такие же обнаружены в доме убитой Мазур… Неопознанные. И тут рабочий компьютер зависает. Я скинул все на флэшку и дома продолжил поиск. А мой компьютер уже сам прогнал по моим собственным базам… Я и думать не думал, что на тебя выйду. Случайно же оставил твои отпечатки. Помнишь, перед экзаменами… – Витек наконец отпускает Адину руку и смотрит ей в глаза. Чтобы сохранять нужный ему контакт.
– Ну, помню… – свысока и с ленцой отвечает она, чтобы ненароком не потерять свое превосходство над бывшим мужем.
Дуриком он на нее вышел, никаких специальных козней не строит.
Черт, она сама и виновата! Всегда же работает только своими инструментами, тщательно после себя все моет-вытирает, никогда не забыла банку-склянку, а тут вдруг накупила самшитовых палочек для удаления ногтевых кутикул – скидка на партию была уж очень хорошей, дюжина по цене одной – и раздарила клиенткам. Показала, как ими пользоваться… По доброте душевной, которая всегда боком выходит!
Сосредоточенно выбирая тонкие хрупкие кости из отлично пропеченной форели, Ада подстегивает себя: думай! думай! Можно, конечно, уйти в несознанку. Вполне по силам нейтрализовать Витька, запудрить ему мозги. Видно же, что в новой жизни ему не так уж и сладко. Одет кое-как, голодный ходит – несмотря на испуг лопает, будто сто лет не ел… Чуть поласковее с ним – и делай что хочешь…
Но там же, в его конторе, есть и поумнее его… Вон следователь уже звонил…
– Но как ты сейчас-то меня нашел? – как можно добродушнее повторяет она первый вопрос. Надо знать все их возможности.
– Интуиция! – Витек самодовольно улыбается и, продолжая дожевывать рубленый бифштекс, объясняет, что как только ее имя внесли в компьютер, так сразу сработала поисковая система его собственной разработки.
В ногу с модернизацией идет, даже опережая…
А что, если показать ему мою съемку? Чем это мне грозит?
Требовать конфиденциальности глупо – все равно добьются от него, откуда такая важная улика. Его и пытать не надо. Чуть надавить – все выложит. Хлюпик. Чем боязливее, тем они ожесточенней.
Нет, пусть не скрывает, пусть меня назовет… Отличится по службе. Но тогда мы будем в одной связке. Защитит, если что…
Покажу!
34. Глеб
Внезапно улетела… Сбежала? От меня?
Да нет, не может этого быть. Не должно! После того, что я ради тебя…
35. Анжела
Хуже, когда боишься: лиха не минешь, а только надрожишься. Но не запретишь же себе трястись как в лихорадке…
А вдруг и правда я заболела?
Анжела перестраивается в крайний правый ряд улицы Риволи, заворачивает в первый же проулок и прижимается к обочине. Взгляд в зеркало пугает еще сильнее: веки припухли, покраснели, кожу распирает… Общий вид как-то спасают замечательные, ровно лежащие румяна… В Москву бы тот салон, что рядом с домом Тапира. Умелые, приветливые мамзели сразу понимают, о чем просишь, так что хватает спецшкольного французского. Цены нормальные… Ада, конечно, тоже ничего, но она как будто чего-то от тебя ждет… Напряженно, молчаливо… И что ей еще надо? Юбку-годе ей подарила, от Диора, ни разу не надеванную: хватанула на распродаже, а потом увидела такую же по телику на ведущей… Отдала бежевую кепочку, прихваченную когда-то в парижском «Найке» так, на всякий случай… Берет, благодарит угрюмо, и чувствуется: не презентов она хочет… не только презентов…
Вообще-то Анжела научилась игнорировать чужие ожидания. На секунду задумается, мотивированы они или нет, не дала ли когда на себя крючок, и, если ответ отрицательный, то сразу отправляет их в мусорную корзину. А источника сторонится.
Да, надо искать Аде замену…
Черт, кто это?
В панорамное зеркало видно, как позади, неподалеку от мерса, который ей скрепя сердце одолжил Тапир, припарковывается черный джип с тонированными стеклами. В Москве их столько, что не обращаешь внимания, но здесь, в Париже, такие тюлени – редкость. Не первый раз она встречается с этой машиной. Номер местный…
Следят?
А может, охраняют? – подморгнула надежда.
От кого?
Если б Нику хоть как-то стерегли…
Интервью пораздавали – мол, убийство раскрыто… Но ведь не выловили ни того уголовника, который ее задушил, ни Олега-заказчика… Глеб старается, пашет как проклятый… Но одна пчела не много меду натаскает…
Мысль не может задержаться ни на одной теме и скачет дальше.
«Учитесь властвовать собою…» – всплывает вдруг в сознании. Книжный совет звучит как издевка. Надо быть законченным эгоистом, безразличным к любому человеку, надо стать холодной, как рыба, чтобы совсем уж не откликаться на чужие беды.
Рука тянется ко лбу, холодная ладонь прилипает к горячей коже – становится чуть легче. Так у меня жар?…
Как же я завтра домой полечу?
Откинувшись на спинку кресла, Анжела закрывает глаза и, судорожно хватая ртом воздух, пытается сосредоточиться.
Что делать? Ке фер? Ехать дальше?
Позвонить Тапиру, чтоб выручал?
Бросить его машину, пересесть в такси и вернуться на улицу Арсеналь?
Все плохо… Цугцванг. Нет хорошего варианта.
Чувствовала же, что потряхивает… Зачем потащилась?
Конечно, посмотреть и прикупить модные платья – дело стоящее… но не обязательное… Описывать модный показ тоже не совсем ее епархия… Правда, там обещали засветиться местные селебретиз… и московские олигархини во главе с Наоми «Дорониной». Задорого можно было бы продать описание эксклюзивной тусовки…
Аргумент сильный, но сил на него нет…
На секунду или больше Анжела отключается – не в состоянии она принять сейчас решение…
Ясно же, что Тапира лучше не дергать. Законченный себялюб, как только она могла привязаться к такому?… Не отменил массаж, чтобы меня сопроводить… А я ведь всего-то на пару дней ради него вырвалась из Москвы. Жаловался на жизнь, грустный был – вот и рванула, чтобы его утешить. Тем более что Батя как раз летел на край света через Париж на своем белокрылом «джете».
Очередная глупость. Настроение Тапира уже кардинально изменилось. С унылого на энергично-деловое. И дело это – его собственное здоровье. В расписание его заботы о себе вклинился только ужин с Анжелой. Не наедине. Добавил ее к потенциальному партнеру, которого благодаря ее прилету смог позвать с дамой. Что усиливает фишку. Правильный расчет. Девица сама узнала Анжелу и закудахтала: «Я ваша поклонница! Я все ваши статьи наизусть знаю, а день начинаю с чтения вашего дневника. Так расстраиваюсь, когда нет новой записи! Вы уж, пожалуйста, радуйте нас почаще…»
А когда Анжела позвала его на показ русской моды – отказался сопроводить. «Бабское мероприятие, что я там делать буду?» – сказал, внимательно выслушав список участников. Ему никто из них не нужен, а на мои дела, на меня ему плевать с высокой колокольни!
Ну что ему стоило узнать, где Олег этот чертов прячется… Пара пустяков для Интерпола… Но он связи использует только для себя…
Или опасается хоть как-то задеть Бизяева? Этот туз всех держит под контролем…
От обиды становится еще хуже. Тянет прилечь…
Анжела отстегивает ремень, клонится направо, к животу подтягивает ноги и, свернувшись клубком, совсем отключается…
…Чьи-то сильные руки бережно перетаскивают ее из одного авто в другое… Словно на ней надпись: «Осторожно, не кантовать!».
Это сон?
Снова провал, потом ее опять вынимают, ведут… Куда? Знакомый витраж, пальма в кадке… Это же подъезд в доме Тапира… Значит, не похищение. Ну и ладно…
…И вот она уже в кровати… Пижамка задрана, холодная бляшка стетоскопа прижимается к спине… Внутри хрипит, булькает, каждый вдох дается с трудом.
Ой, совсем воздух не поступает!
Умираю… Я умру сейчас?
Анжела пытается открыть глаза… «Спасите!» – звучит в голове, но наружу вырваться не может. Кто-то понимающий усаживает ее, обкладывает подушками, чтобы не упала, накрывает нос и губы прозрачной пластиковой маской. Терпкий воздух начинает поступать в горло, дышать становится легче.
Предплечье стягивают жгутом, укол в вену… Боль возвращает в реальность… Ненадолго. Снова провал.
– …Вставай, соня! На самолет опоздаешь!
Бодрый, решительный голос вытягивает Анжелу из глубокой ямы, в которой она не чувствовала своего тела, в которой колючие мысли не царапали ее душу. Темнота, пустота, почти невесомость.
А сейчас веки не поднять, рукой не пошевелить…
«Куда-то ехать? Не хочу! Не могу! Не буду!» – вопит все ее существо.
– Ну, мать, бормочи не бормочи, а лететь надо, – командует тот же голос.
Кто это? Работа по опознаванию – мучительная пытка. Анжела через силу приоткрывает левый глаз, чтобы подтвердить свою нерадостную догадку.
Тапир…
– Врач сказал – ты можешь лететь.
Звучит как приговор. Не оправдывающий больную.
Тапир откидывает одеяло, которое хоть как-то нежничало с Анжелой, укрывало от суровой яви, и стягивает с ее ног пижамные штанишки. Никакого эротического импульса ни у нее, ни – слишком ясно чувствуется – у него.
– Сама! Сама! – подгоняет он суетливо, совсем как герой Михалкова в «Вокзале для двоих».
Тот секса хотел, а этот…
– Всего лишь аллергический приступ, ну и… небольшая простуда. Выпей таблетку. Я уже позвонил твоей Катюхе. Она все еще в Москве. Встретит тебя. Ты же знаешь, я не смогу за тобой ухаживать… Самый бизнес в эти дни…
«Самый бизнес!»… По-русски говорить совсем разучился.
Если надо за мной приглядывать, значит, я сильно больна… И все равно выставляет.
От злости появляются силы. Анжела пытается все делать сама. Поднимает ногу, чтобы напялить брючину… Равновесие не удержать… Валится на бок.
Тапир подхватывает, помогает одеться. Но в этой заботе – ни грана нежности, ни чуточки любви… Как бездушная работа вышколенной сиделки. Если и есть какое чувство – то это шкурное желание избавиться от обузы…
Послать бы его куда подальше… На этот раз точно – навсегда!
Погоди, погоди, Анжелка… Для скандала нужна энергия, которой нет, совсем нет. Да и зачем объявлять о разрыве? Еще совсем озвереет… Мне от этого какой прок? Решение принято, так что успокойся.
Чужой человек. Есть задача не превратить его во врага. А сейчас пусть поможет добраться в «Шарль де Голль» – с паршивой собаки…
Прикинувшись послушной, Анжела деловито руководит укладкой чемодана и попутно выясняет, что же случилось.
Оказывается, спасли ее какие-то русские. Наверное те, из джипа. Получается, охраняли…
Случайно якобы заметили, что девушке в мерсе плохо, постучали в окно… Лежит, не реагирует никак. Тогда открыли дверцу, нашли в ее телефоне парижский номер, с которым она чаще всего связывалась, позвонили и вот, привезли…
– Пока они доставляли тебя, я вызвал врача! – безучастно объявляет Тапир.
Когда ему надо, он сообразительный… Когда надо от меня избавиться…
– И мой мерс не бросили, сюда привезли! Так что не беспокойся! – победно объявляет дружок.
Я чуть не умерла, а ему по фигу… Самое важное – его имущество…
Стоп! Стоп! Стоит продолжить в том же духе – наберется столько материала для обвинительного заключения, что ярость уже не скрыть… Тапир человек чувствительный, тонкий, сразу поймет, что я на нем поставила крест. Не на нем, а на наших отношениях… Еще взъярится и пакость какую-нибудь прямо сейчас учинит… Да просто заистерит, выскочит из дома… И что я одна тут буду делать? Не смогу сама даже к такси спуститься… Физических сил нет, но голова-то работает…
– Спасибо, дорогой мой спаситель, – самым елейным голосом шепчет Анжела, не глядя в глаза Тапиру и не пытаясь его обнять. Еще отпрянет… Тогда уж точно не сдержаться.
Это не подозрительно. Он ведь всегда боится подхватить заразу. Всякий раз, когда она извещает о своем приезде, спрашивает: «Ты здорова?»
И чтобы мимикой, чтобы даже телом своим не транслировать ненависть, всю дорогу до аэропорта Анжела молчит, вызывая в памяти самые лучшие, самые щемящие эпизоды из их трехлетней… связи. Всего лишь связи – так это называется, сурово признается она себе. Закольцовывает сюжет, мысленно упаковывает его, чтобы потом сбросить с самолета и налегке вернуться домой, к себе.
Катюха их познакомила, в Марбелье… «Ты не возражаешь, если мы сегодня поужинаем с Мишиным партнером?» И все, никаких характеристик. Знала, что Анжела терпеть не может сводничества, сватовства всякие ненавидит, поэтому изобразила как одолжение, как ей помощь…
Тапир был такой одинокий, такой неприкаянный… Почти коротышка, но рост – вещь относительная… Главное – не светиться рядом с гигантами. А по сравнению с Анжелиными ста шестьюдесятью сантиметрами его ленинские метр шестьдесят четыре гляделись нормально. Если б не облом с выбором первого партнера по бизнесу, то вполне мог сделать хорошую карьеру в государственных структурах. Рост подходящий, под стать нашим главным, плечевой пояс хорошо развит, широкие скулы, узкие лоб и подбородок – такой овал лица называют «алмаз»… Никаких уродств, но и не яркий красавец, обращающий на себя внимание. Идеальные данные… В свое время мог бы даже рассматриваться на самые крупные роли…
Черт, и Глеб той же конституции… Один и тот же тип…
Тапир нисколько не нахальничал, робея, предложил пообедать вместе на следующий день, но она уже улетала. Вежливое «как-нибудь в другой раз» понял буквально и, узнав у Катюхи график Анжелиных разъездов, прилетел в Монако с бриллиантовыми сережками. Всего полкарата примерно, но круглые, отличной огранки. Тактичный сувенир. Окуджаву любит и знает не хуже Анжелы, пообещал показать настоящего Модильяни, который висит у него в парижской квартире. В ресторане попросил разрешения сделать заказ на свой вкус – принесли салат из морепродуктов, «Орвьето» в бутылке, оплетенной соломой, седло барашка по-нормандски под пряное сант-эмийонское «Шато ланжелюс». Избавил от гастрономических метаний, а получилось – точно по ее вкусу… Она сама бы точнее не выбрала…
Безупречно прошел тест, по которому определяют в их кругу, свой или не свой мужчина. Тогда еще грамотно говорил по-русски – без диалектизмов и явных речевых ошибок. Ел-пил культурно – беззвучно, без спешки, но с пониманием. И одет не как метросексуал, но дорого и со вкусом. Ни белых носков, ни красных галстуков и красных платочков в кармане пиджака, от которых Анжеле хочется с пикой пойти на мужика, как тореадор на быка.
А лучше бы по старинке проверить – какие стихи любит, знает ли наизусть что-нибудь из Серебряного века?
О себе говорил мало. Выудила только то, что и так знала из Интернета: бизнес в России у него отняли, семья распалась, сын остался с женой в Москве… В общем, «она его за муки полюбила».
Много раз за эти три года пыталась вычислить, не меркантильный ли интерес прибил к ней Тапира?
Вообще-то она не против взаимовыгодного сотрудничества. Без него вянут самые пылкие и дружеские, и любовные отношения. Но оно должно быть открытым, честным, никому не в ущерб.
Тапир у нее вроде ничего не просил, всегда получалось так, что она сама предлагала, сама делилась с ним чем могла. Неделя на яхте Изи Залманова, консультация с газетным шефом, в Куршевеле его со всеми своими корешами познакомила… Никакого насилия, никакого напряга… Про партнеров особо не распространялся. Достоверно она знала про Катюхиного Мишку, а что у него есть какие-то дела с Бизяевым, выявилось только теперь, когда Светку прикончили.
А как же он все-таки на плаву остался? Вовремя отмежевался от прежнего патрона… Не благодаря ли тесным контактам с Рюриковичем? За годы эмиграции никаких видимых козней власть ему не устраивала…