Однако личико зарделось румянцем, и Маша сразу поняла: врет.
Долинина легко подхватила с пола Лизин халат. Тапки, наоборот, сбросила на ковер. И веско произнесла:
– Я тоже уберу за тобой. Но в первый и единственный раз. Ты же не инвалид, верно?
– А кто такой инвалид? – заинтересовалась девица.
– Тот, у кого, допустим, ноги не гнутся, чтобы присесть. Или ручки слабенькие. Не могут халат удержать.
– Не, у меня все гнется! – сообщила Лиза. – Я даже на шпагат почти умею садиться…
– Ну, раз на шпагат умеешь – значит, складывать одежду у тебя точно получится, – улыбнулась няня.
На душе у Марии полегчало: первый раунд, похоже, она выиграла легко.
Однако рано она радовалась. Потому что Лиза вдруг внимательно взглянула на свою новую няню и велела:
– Расскажи мне про Тишку.
– Про кого? – едва не поперхнулась Мария.
– Про Тишку. Моего игрушечного котенка, – нетерпеливо повторила Лиза. – Где он, что с ним? Ты знаешь.
– С чего ты решила, что я знаю? – медленно произнесла Маша.
– Чувствую, – спокойно ответила девочка.
Бросила затравленный взгляд на закрытую дверь смежной комнаты – похоже, той самой, где встретила свою смерть предыдущая няня. И пробормотала:
– Мне очень важно вернуть его. Ведь Тишка… он всегда со мной спал. А в ту… в ту ночь он поднялся и убежал. Я ему говорила: не надо, куда ты, там холодно и темно, ты испачкаешься, замерзнешь… Но в окно светила большая луна, и Тишка все равно ушел. Он всегда уходил, когда это, как его… полнолуние…
– Но разве твой котенок… как ты сама сказала, игрушечный… умел ходить? – спросила няня.
– Днем, когда его могли увидеть, нет, – серьезно ответила Лиза. – Он только ночью уходил, когда все спали…
– Ну, значит, еще вернется, – заверила Долинина. – Коты, даже игрушечные, они такие. Любят погулять. Вот и Тишка твой загулял.
– Нет, – покачала головой Лиза. – С ним что-то случилось.
Она обиженно взглянула на Машу и упрямо добавила:
– Я это знаю. И ты знаешь тоже.
«Как она это поняла? Как догадалась?..»
Но не рассказывать же, о чем поведала ей Милена! Что окровавленный котенок изъят милиционерами и теперь проходит как вещественное доказательство!
И Маша задумчиво произнесла:
– Знаешь, Лиза… Раз ночь была холодная, темная… Тишка твой мог заблудиться. Или, скорее всего, простудился. В больницу попал, и сейчас его лечат. А когда поправится – он обязательно вернется к тебе. Просто подожди немножко.
– Нет, я не хочу ждать, – надула губы девчонка. – Я хочу своего Тишку. Сейчас. Немедленно.
– Немедленно никак не получится, – твердо сказала Маша. – У него наверняка воспаление легких. А оно быстро не лечится.
Увидела, как по Лизиной щеке покатилась слезинка, и быстро добавила:
– Но ты можешь сделать так, чтобы Тишка вернулся к тебе побыстрее. Не забывай о нем. Думай. Проси его выздороветь.
Девочка печально кивнула.
А когда Маша самонадеянно подумала, что и второй раунд остался за ней, Лиза вдруг тихо добавила:
– Только все равно он уже не выздоровеет. Когда столько крови – умирают. И котята, и… все.
Зарылась в подушки и горько заплакала.
«Да, Лиза… Ты действительно многое можешь. Но остаешься при этом маленькой, беспомощной, несчастной девчонкой… Что ж. Я попробую помочь тебе – и себе».
* * *На Костика опять накатило. Ледяной холод. Звенящий. Жуткий. Когда не помогали никакие свитера и куртки. От приступа единственное спасение: забиться под все, какие есть, одеяла. Укрыться с головой, свернуться клубком. И тогда наваждение отступит. Не сразу – минут через двадцать.
Но сейчас он, увы, находился на работе. Потому оставалось только одно: стиснув зубы, терпеть. И чувствовать, как проклятый холод забирается вовнутрь, разрывает тело ледяными иголками… Если съежишься, обхватишь себя руками – станет легче. Но вдруг коллеги увидят? Начнут приставать с вопросами: что с тобой? А как объяснить? Тем более он сам не знает, что у него за напасть. Костя даже на форум, где профессиональные врачи тусуются, заходил, спрашивал. Вариантов ему предложили массу: сердечная недостаточность, нарушение кровотока в мозгу, какой-то остряк свиной грипп предположил… Но только сердце у него – как швейцарские часы, и невропатолог на недавней диспансеризации тоже сказал, что он здоров – хоть сейчас в космос. Грипп вообще ерунда, не прилипнет эта хворь к человеку, который уже лет десять начинает свой день с ледяного душа и пятикилометровой пробежки. Да и потом: у него ж не озноб, а будто льдинка в грудь попала и тает, тает, раздирая при этом все тело… И, главное: такая ярость при этом охватывает! От своей беспомощности и оттого, что ничего невозможно этому могильному холоду противопоставить.
Одна радость – неведомая болезнь его нечасто преследует.
А сегодня вдруг опять напало.
Едва он увидел эту новенькую няню, Машу. Как та заезжает на своей «Шкоде» на территорию, ставит машину у ограды, не обращая внимания на дождь и ветер, решительно шагает к дому. И несет с собой лед. Холод. И страх.
И даже когда она из вида исчезла, наваждение не пропало.
Новая няня, значит… Очередная игрушка для избалованной хозяйской дочки… С виду симпатичная такая девушка. Личико умненькое, походка уверенная. Только почему же ему настолько плохо стало от одного взгляда на нее?.. И как с ней общаться – когда их пути снова пересекутся?.. Сможет ли он удержать себя в руках?!
* * *Больше всего Маша боялась, что у нее не выйдет контакта с Лизой. И та ее просто выгонит (а родители ребенка поддержат).
Однако пока все шло нормально. И девочка после завтрака даже странную фразу произнесла:
– А ты, Маша, такая… непростая…
– Что ты имеешь в виду? – едва не поперхнулась Долинина.
Лиза же лишь загадочно улыбнулась:
– Да тоже многое можешь…
А объяснять дальше не стала.
Но пусть с ребенком поладили, зато Маша в первый день успела с одним из охранников поссориться.
Звали его Сашкой (похоже, тот самый, кого Милена подцепила), и приставлен он был как раз к Елизавете. То есть пока девочка дома – Александр в особняке околачивается. И если надо куда ехать – тоже обязательно с ним.
Маша этого Сашку едва увидела – сразу поняла, что экземпляр проблемный. Характерный такой типаж: годков уже сильно за сорок, но все ерепенится, петушится, как молодой. Джинсы в обтяжку, майка с Костей Кинчевым, волосы (с изрядной сединой) убраны в хвостик, улыбочка похотливая. И такая непоколебимая в себе уверенность, будто и не охранник, а продюсер как минимум. Ну а она к нему на просмотр пришла и, конечно, готова для него, ради главной роли, на все. Уверенно подошел в парке, куда они с Лизой на утреннюю прогулку вышли, оглядел противным, похотливым взглядом и решительно заявил:
– Ты точно в моем вкусе. Молода. Красива. Стройна.
– Спасибо, – вежливо улыбнулась Мария.
И поспешила прочь – Лиза как раз на горку полезла, надо подстраховать.
Но Александр уверенно удержал ее за плечо. Покровительственно произнес:
– Не боись. Лизка – она ловкая, почище любой обезьяны лазит.
– Так дождь же был. Ступеньки, наверно, скользкие, – возразила няня. И попыталась выдернуть руку.
Однако Саша сжал ее плечо еще крепче:
– Говорю тебе: не бзди. Там покрытие специальное. Особая резина, за пять минут высыхает. Ничего с девчонкой не сделается. Давай лучше с тобой поговорим.
– И о чем же? – усмехнулась Мария, не сводя глаз с горки.
– О нас, конечно! – радостно откликнулся охранник. И деловито спросил: – Придешь ко мне кофе пить – когда Лизка спать ляжет?
– Шустры вы, батенька, – сузила глаза Мария.
– А чего тянуть? – хохотнул он. – Как в том фильме: вы – привлекательны, я – чертовски привлекателен.
И почему, интересно, всякие уроды так любят эту цитату?..
Но ссориться сразу с новым коллегой не хотелось, и Маша миролюбиво произнесла:
– А чего вы так гоните лошадей? Я на работе первый день. Вроде положено сначала познакомиться, немного присмотреться друг к другу…
– Некогда мне к тебе присматриваться, – деловито произнес охранник. И подмигнул: – Боюсь, хозяин вечером с работы вернется – опередит.
И непонятно: то ли шутит, то ли – предупреждает… Хотя Евгения Юрьевна заявила ей совершенно определенно: фривольные отношения с Кривцовым совершенно исключены. А попытаешься подкатиться к хозяину – тебе же еще и штраф. Но, может, в агентстве говорят одно, а на деле совсем другое?
И охранник, хитрюга, конечно, почувствовал ее сомнения. Доверительно обнял, зашептал на ушко:
– Ты, Машенька, девчонка-то молодая, опыта – с гулькин нос. Сама не понимаешь еще, в какое логово попала. Тут без покровителя пропадешь… Человек нужен, который все ходы-выходы знает. Такой, как я.
«Обойдусь уж без такого покровителя!» – едва не вырвалось у нее. Пока беседовали, она присмотрелась к охраннику внимательнее и обнаружила изрядно дополнительных дефектов: и зубы плохие, и футболка подванивает. А уж пухлые, слюнявые губы вообще ниже всякой критики.
Тут, к счастью, ее Лиза выручила. Крикнула весело:
– Маша, смотри! Я сейчас на ногах съезжать буду!
И няня, конечно, пулей кинулась к ней. Но добежать до горки не успела. Лиза ловко (действительно как обезьянка!) взобралась по лестнице и уверенно заскользила вниз. Но на ногах все же не удержалась – с половины пути скатилась кубарем.
У Марии все внутри обмерло. Да еще и охранник масла в огонь подлил. Бежит рядом с ней, одышливо шипит в ухо:
– Вот вам, девушка, и штрафик первый. На половину зарплаты…
И, похоже, не зря пугает – видок у Лизы действительно устрашающий. Курточка вся в грязи, на щеке ссадина… «Ох, дура я, дура, что болтала с ним вместо того, чтоб за девчонкой следить!»
Она подхватила свою подопечную на руки, прижала к себе, забормотала:
– Лиза, ты как? Где болит?!.
Девчонка же лишь состроила кислую рожицу. Требовательно вырвалась из няниных объятий. И сказала с интонацией абсолютно взрослого человека:
– Не будьте вы клушей, Мария Николаевна. А то хуже Насти, честное слово…
Охранник хохотнул. А хозяйская дочь мигом обратила свой взор на него. Припечатала:
– А ты ей чего не сказал, что мне стоя кататься нельзя?
И тот угодливо забормотал:
– Ты же, Лизочка, так быстро на горку залезла, что я и не успел ничего сказать…
– Вот и не мешай моей няне за мной следить, – надменно произнесла девчонка. И велела Марии: – Пошли домой. Надо куртку переодеть.
Та, естественно, повиновалась. А пока шагали рядышком по дорожке, Лиза требовательно спросила:
– Этот Сашка тебе что, понравился?..
В педагогическом институте Марию учили: на подобные вопросы отвечать нельзя. Скажешь «да» – маленький ребенок решит, что здесь любовь. Ответишь «нет» – напридумывает про жестокую ссору. И вообще негоже позволять малышке лезть в отношения старших.
Но реальная жизнь – особенно в миллионерском особняке – она ведь от педагогики далека. И потому Маша сказала честно:
– Нет. Не понравился.
И Лиза неожиданно просияла:
– Что, правда? Я Сашку тоже терпеть не могу! Даже папу сколько раз просила, чтоб его уволил…
– А за что ты Сашу не любишь? – осторожно спросила Маша.
– Противный он, – вздохнула девчонка. – И конфеты мне дает всегда невкусные.
– А если бы вкусные давал? – улыбнулась няня.
– Все равно был бы противный, – серьезно ответила Лиза. И добавила: – Я и Насте, ну, своей прежней няне, говорила, чтоб она с ним не водилась. Только Настя меня не слушалась…
И обиженно закончила:
– И вообще несправедливо: я одна играю, а Настька с Сашкой болтают.
– Ладно, Лизочка, не волнуйся, – успокоила Мария. – Я теперь на площадке всегда с тобой буду. А Саша пусть один на лавочке сидит. Договорились?
– Договорились! – просияла Лиза. И доверчиво добавила: – Только не обмани меня, ладно? А то Настя сколько раз мне обещала, что мы с ней поиграем… Но все равно: как Сашка появится – сразу к нему. И на меня наплевать… Ты так никогда не делай, ладно?
– Ладно, – пообещала Маша.
А про себя подумала: «Только бы этот охранник мне козни не начал строить…»
* * *Кася уже третий час билась с лестницей. Ох и не любила она это занятие! Построил Кривцов чудище! Что дом трехэтажный – ладно. Даже у них в деревне один такой есть. Но только нормальные люди – те не выпендриваются. Деревянные лестницы в свои покои прокладывают. И прочно, и уютно, и возни никакой – протер влажной тряпкой, вот и полная чистота. Но Кривцов – буржуй из буржуев! – себе с первого на второй этаж вместо нормальных ступенек жуткое кованое сооружение возвел. Меж перильных столбов извиваются наяды, это тетки такие. Целых семь штук. Железные. У каждой в руке какой-нибудь предмет. Лоза, там, виноградная или ваза с фруктами. Искусство, короче. И ступени – не сплошные, а все в завитушках. Удумали тоже, вообще смех! Даже сами Кривцовы, когда приемы устраивают, гостей предупреждают, чтоб по лестнице ступали аккуратней. Особенно дамочки, кто на шпильках, – не то конец всем Маноло Бланикам придет.
Самой Касе-то щели в ступеньках не страшны, она в кривцовском доме в тапочках ходит. Но вот когда ей выпадает лестницу чистить – вообще страх, из-за этих завитушек проклятых. Приходится колупаться с целым комплектом мягких ершиков. Большим она общее загрязнение сметает. Средний – для наядиных лиц. Ну и совсем крошечный – между железными виноградинками почистить. А чтоб всю лестницу, восемнадцать ступенек, в порядок привести, часа четыре надо потратить. Кому дома расскажи – ни за что не поверят. У них, в деревне-то, все проще. Из всех чистящих средств – сода да хлорка. И «Комбат», от тараканов. А тут, у Кривцовых, целая кладовка есть, а в ней – банок сорок различных порошков да протирок. И щетки, конечно, всякие разные. И даже перчатки хозяйственные. Кася сначала, как их увидела, растрогалась: неужели ж домовладельцы о сотрудниках позаботились? Чтоб у тех руки не сохли, ногти не слоились? Но вторая горничная, Верка, просветила: не в заботе дело. Просто у мадам Кривцовой на чистящие средства аллергия. Если вдруг, не дай бог, унюхает, что от рук уборщицы химией пахнет, сразу чихать начинает и ругаться.
Причуда, конечно, если не сказать – явный бред. Но Касю еще на курсах предупреждали: в элитных домах свои законы. А самый верный путь, чтобы с тепленького местечка вылететь, – над этими законами посмеяться.
Вот Кася, человек разумный, и старалась держать рот на замке. Хотя не всегда получалось… Дочка-то хозяйская, Лизка, с головой конкретно не дружит, как это не обсудить! Тем более что у них в деревне была одна почти такая же. С виду нормальная, глазищи огромные, глубокие, и умная даже. Рисовала, стихи писала, по лесу гуляла, природу наблюдала. А потом вдруг – бац! бац! – и зарубила родных отца с матерью, пока те спали. И на следствии абсолютную пургу несла – вроде как ей голоса велели. Потому что в родителей бес вселился.
Вот и Лизка, считала Кася, того же поля ягодка. Можно сколько угодно ее и конфетами угощать и кукол потерявшихся помогать искать, а она тебя потом – топором, если ей голоса подскажут.
Впрочем, ей, по счастью, с Лизой часто сталкиваться не приходилось. Пищу маленькая барыня принимала, естественно, отдельно. Ванная с туалетом у нее свои. И убирала – не только в детской, но и во всем доме – Кася строго в отсутствие девочки. Чтобы ребеночек, нежное создание, не дай бог, пыли не наглотался.
Вот и сейчас Кася возилась с проклятой лестницей и из огромного, высотой в два этажа, окна видела – Лиза с новой няней в саду гуляет. Кася вообще-то думала, что девчонка с той дичиться начнет. Или, что скорее, скандалы закатывать. Но хозяйская дочка, на удивление, вела себя мирно. Послушно шагала рядом с этой новенькой. Подбирала с земли пожелтелые листочки – гербарий, что ли, собирают? Но зачем, интересно, Лизке гербарий, если у нее в детской атлас всех деревьев мира стоит? Огромный том, килограмма на четыре. И к каждому дереву прилагается настоящий, аккуратно запаянный в целлофан свой листик?..
– А Лизку-то нашу, похоже, укротили! – вдруг раздалось за ее спиной.
Кася обернулась: ясное дело, Сашка. Охранник. Он вечно к ней прикапывается, если никого из хозяев дома нет. Впрочем, не только к ней. Сашка – он вообще озабоченный. На любую бабу от шестнадцати до сорока слюни пускает. Причем на комплименты там или на ухаживания времени не тратит – сразу хватает за попу. Но с хозяевами себя, хитрец, держит безупречно. Да и регалий у него целая куча – бывший гонщик, заслуженный борец, стреляет, как дьявол. Потому Кривцов с Кривцовой на него молятся. А когда повариха пожаловалась, что ее Санек однажды в кухне зажал и она от неожиданности борщом ошпарилась, ей же и досталось. Сама, сказали, его спровоцировала, что в легкой маечке ходит и в юбке короткой. Только как, интересно, в кухню одеваться – когда там вечно жарища, одновременно шесть конфорок горят?
Кася быстро переместилась, чтобы оказаться к Сашке лицом. И незаметненько взяла в руки самый большой из своих ершиков. Не бог весть какое оружие, однако ручка стальная. Пусть только сунется – мигом получит по лбу.
Но Сашка, к счастью, подниматься по лестнице не стал. Остался внизу. Попробовал, правда, Касю за щиколотку цапнуть (она на пятой ступеньке стояла), да девушка успела отдернуть ногу.
– Ну, что ты вредничаешь, Каська?! – заворчал Санек.
– Иди, иди, куда шел, – строго произнесла горничная.
– Так я к тебе шел! – осклабился тот. – Посмотреть на тебя… такую горяченькую. И пахнет от тебя сладенько… Хозяйским шампунем, что ли, помылась?
– Слушай, Сань, отвали, а? – буркнула Кася.
– Да к кому ж мне валить? – обезоруживающе улыбнулся тот. – Товарка твоя для меня старовата. Повариха тоже не в моем вкусе – слишком толстая. У садовницы нашей муж. Одна Настена была – так и та в мир иной отправилась…
Будь на Сашкином месте кто другой – Кася бы мигом оборвала. Что нельзя о мертвых так небрежно, мимоходом. Но Санька, она знала, воспитать невозможно. Не поможет никакое воспитание, коли агрегат у человека в постоянной готовности.