Родился мальчик, и к нему приставлены были две няньки. Свекор любил Ирину какой-то болезненной, даже страшной любовью. Он ревновал ее, и она была свидетелем, как он позвал одного парня из общины, подал ему ремень и сказал: «Иди и закончи свою жизнь, как Иуда» – и что-то добавил, похожее не то на странную молитву, не то на заклинание. Парень вышел и пошел в лес. Больше его не видели.
– Всех порешу за тебя, – говорил он ей, тиская ее в постели. – Своих не пожалел, а чужих сотру с лица земли. Так что смотри не играй глазами с мужиками, не вводи меня во грех.
Чтобы удивить и привязать ее к себе, он показывал ей огромное количество золота и говорил, что у него всего много. По ее просьбе он не раз вызывал образы матери и отца, она смотрела на них уже без того страха, что в первый раз. Смотрела, как смотрят на изображение в телевизоре. Он развлекал ее тем, что вызывал грозу и показывал разные чудеса. Если бы кто-нибудь раньше рассказал ей об этом, то она бы никогда не поверила.
Однажды свекор пришел сердитый и стал ей говорить, что ему нужно ехать в город, но и ее он здесь не оставит. Говоря это, он все швырял, метался, и на него было страшно смотреть. Наконец он подскочил к ней и схватил ее руками за шею, как бы желая задушить, но не душил, а держал крепко, глаза его были безумны, и он ей говорил:
– Ты молода, ты красива, а я стар. Иногда я хочу убить тебя, чтобы ты не досталась никому. Если я буду умирать, я, наверное, так и поступлю. А пока я жив, ты будешь только моя. Я не могу не ехать, но и тебя не оставлю. Если ты надумаешь убежать от меня, знай, я клянусь своей вечной душой, что сила моя и мертвые духи тебя отыщут. Я уничтожу тебя. Или нет, я уничтожу нашего сына. Вот какое наказание будет тебе за побег от меня. Я ведь знаю, как ты любишь мальчишку!
Ирина вырвалась, говоря, что у нее и мыслей не было бежать, так как она его любит и зря он ее ревнует и обижает: никто, кроме него, ей не нужен. Понемногу он успокоился, но сказал, что собирается оставить сына в общине до их возвращения.
– Лучше уж убей, но без Володеньки я никуда не поеду, – возразила она свекру.
Приехав в город, Ирина улучила момент и сбежала вместе с сыном, а через день с ее ребенком случилась непонятная болезнь. Не стал закрываться рот, и слюна текла по подбородку. Сын боялся вида унитаза, кричал и упирался и ни за что не хотел садиться на унитаз. Потом он стал бояться есть, кричал, что подавится, и врачи положили его в психбольницу.
Ирина ясно слышала, как ее зовет свекор, крик был так реален, что она оглядывалась в ужасе по сторонам. Когда в очередной раз Ирина пришла к сыну в больницу, сидя в коридоре, она познакомилась с женщиной, которая и рассказала ей о моем существовании и моих книгах. Так мы познакомились с несчастной женщиной, которая и сама уже была на грани сумасшествия. Мне пришлось ради спасения Ирины и ее ребенка применить способ, к которому я стараюсь никогда не прибегать. Ирина свободна, ее мужа (свекра) больше нет, Володя выздоровел и теперь учится в школе, он хороший и способный мальчик.
Способ уничтожения врага я рассказывать не буду по вполне понятным соображениям, а вот один из способов снятия староверческого заклятия я вам разъясню.
Прежде чем начать, обойдите все пороги в вашем доме и на каждый встаньте обеими ногами. Затем берут атаме (нож), одним ударом отсекают голову черному петуху. Держат его за лапы и двигаются с ним так, чтобы капли крови из его шеи образовали круг. Ставят в этот круг больного, крестят его рукой, но не ото лба больного человека, а так, чтобы крест получился выше головы и волос и до самого пола. Отсчитайте от круга семь половиц и, стоя там, читайте:
Порча на буйное помешательство
Из письма:
...То, что стало происходить дальше, нельзя объяснить не чем иным, как одним словом – чудо. Мой сын стал говорить, а точнее, рассказывать совершенно дикую историю, которая перевернула мое представление о моем собственном ребенке.
Я буду рассказывать его историю в том же порядке и так, как услышала ее сама. Упущу только незначительные детали, которые, на мой взгляд, не столь значительны и серьезны.
Голос сына звучал глуховато, как спросонья, но мне было слышно каждое слово его рассказа:
“Я очень рано стал интересоваться, как устроена женщина. Не знаю, во сколько лет у других детей просыпается интерес к противоположному полу, а я в девять лет вовсю занимался онанизмом. Несколько раз я сильно влюблялся в одноклассниц. Потом я имел связи со многими женщинами, но все они были гораздо старше меня. Не знаю, чем я их привлекал, но я видел, что они действительно любили меня и переживали, если я с ними шел на разрыв.
Иногда у меня был роман сразу с двумя-тремя дамами.
О моей личной жизни не знал никто – ни родные, ни друзья. Мама вообще, видимо, считала меня святым и чистым мальчиком. Я никогда не думал, хорошо ли я поступаю, имея и обманывая сразу нескольких женщин. Мне нравилось чувствовать себя падишахом. Мысленно я возводил одну из своих женщин в чин старшей жены (по возрасту), самую пылкую и красивую называл любимой женой. Постепенно мне действительно захотелось иметь coрок жен. И я дал себе слово, что так оно и будет.
Знакомился я с женщинами достаточно легко. Я хотел, чтобы в моем гареме были по виду и возрасту абсолютно разные жены. Она женщина была старше моей матери на десять лет. Сперва она настороженно относилась к моим ухаживаниям, ей не верилось, что такой юнец может потерять из-за нее голову. Но я был упорен. Я писал ей стихи и песни, покупал цветы, стоял перед ней на коленях и говорил, что отравлюсь, если она не будет принадлежать мне. Наконец она сдалась. Но я сказал ей, что хочу видеть ее в фате и чтобы наша брачная ночь началась после тайной свадьбы.
Никогда не забуду, как ее увлекла эта моя мысль. Она купила себе фату, белое платье, два кольца, и мы вдвоем отметили нашу свадьбу.
Я ей говорил, что на регистрацию мы пока не можем рассчитывать, так как моя мать вряд ли разрешит мне этот брак. А поскольку у нее больное сердце, то лучше пока скрыть происходящее между нами.
Я бывал у нее два-три раза в неделю, оправдывая это тем, что учусь и к тому же ухаживаю за больной матерью.
В то же время я знакомился со следующими своими женщинами, действуя по той же не дававшей сбоя программе или, точнее сказать, по плану.
Все мои женщины любили меня и верили в мою учебу и в тяжелобольную мать. Мне было приятно думать, что у меня, как у падишаха, есть столько жен, только мой гарем существовал не в одном месте, а в разных квартирах и домах.
Поскольку я выбирал себе женщин очень состоятельных и намного старше себя, то все они старались меня баловать и давали мне деньги. Денег у меня было очень много, я мог их тратить на более молодых и менее обеспеченных своих жен.
Однажды я сидел в кафе (а все мои жены и моя мать думали, что я в институте) и пил кофе. В зал вошла очень молоденькая и хорошенькая девушка, она стала убирать посуду и вытирать столы. Я обратил внимание, какие у нее густые и длинные косы, тонюсенькая талия и совершенно детская грудь. То ли из-за белых волос, то ли из-за чистого личика, но она мне напомнила Снегурочку из детской сказки. Я представил, как она меня обнимает, и я, размечтавшись, подумал, какой я буду падишах, если не получу в гарем такую звезду. Она будет украшением моего гарема.
В этот вечер я проследил ее до дома, где она живет. Это оказалось далеко не просто. Жила она на отшибе в частном домике. Как я потом выяснил, родителей у нее не было, ее воспитала старая бабка.
Недели две я за ней упорно ухаживал. Вначале садился за столик и смотрел на нее не отрываясь. Она это видела и сильно смущалась. Потом я подарил ее портрет, который набросал там же, в кафе, сидя за столиком. Цветы, конфеты, пушистый зайчик в подарок, затем свидание и золотая цепочка с сердечком.
Она была влюблена и счастлива. Все шло по плану. Я рассказывал о том, как больна моя мать и что она очень ревнива ко всем женщинам, которые могут отнять у нее последнее время жизни, которое я мог бы провести с ней, а не с ними.
Аня соглашалась, что пока не стоит ничего говорить маме. Регистрация – это всего лишь бумага, внушал я своей самой молодой и самой красивой будущей жене.
Я сам купил ей фату, платье и кольца, и, пользуясь тем, что по выходным дням Анина бабушка целый день была в церкви, мы сели с ней за накрытый стол. Я надел ей на палец кольцо, а она мне, и мы поклялись друг другу, что с этого дня мы супруги. То же самое было у меня и раньше, но никогда у меня, во-первых, не было девственницы, а во-вторых, такой очаровательной и молоденькой жены. Ей было всего 16 лет.
Всякий свободный от моего гарема час я летел к ней, и мы занимались любовью.
Если я знал, что у нее дома бабушка, мы шли с ней в гостиницу. Благо, денег у меня было очень много.
Все было прекрасно, но однажды я вышел из дому и увидел Инессу Сергеевну, мою старшую и очень богатую жену, которой я был обязан своей шикарной машиной, поездками на Кипр, личным, и немалым, счетом в банке.
Я спросил ее, почему она здесь и как она узнала этот адрес, ведь я всегда говорил ей совершенно другой.
Инесса села со мной в машину и сказала, что когда есть деньги, то можно получить любую информацию, тем более что платных детективов нынче пруд пруди. Впервые она разговаривала со мной таким тоном. Я сидел, слушал, и у меня побежали мурашки по коже.
Оказывается, Инесса давно начала подозревать меня во лжи, наняв человека, узнала о всех моих женах. Я видел, как ее бьет злобная нервная дрожь, и мне нечего было сказать в свое оправдание.
Инесса сказала, что никому не позволит использовать себя в качестве дойной коровы, что, если я посмею появиться хоть раз у одной из своих женщин, она соберет всех моих баб, расскажет обо всем, и они все вместе раздерут меня на куски.
Я вынужден был дать ей клятву, что никогда больше ей не изменю, а сам думал, не закрыла ли она мой счет в банке.
Всю неделю я таскался к Инессе и делал вид, что действительно ее очень люблю, а все остальные женщины – это проделки шалопая, издержки молодости. С кем, мол, не бывает. Но я не думал, что сильно буду скучать по моей Анютке. В конце концов я извернулся и поехал к ней. В кафе мне сказали, что Аня три дня не была на работе, и я не мог знать, дома ее бабка или нет, но все-таки поехал к ним домой. Аня была дома. Дома была и ее бабка.
Оказывается, когда я исчез, Аня стала сильно переживать и плакать. Видя ее переживания, бабка вызнала у нее обо всем, что произошло между нами. Узнала она и о том, что ее малолетняя внучка беременна.
Когда я приехал, они обе обрадовались, а я отговорился тем, что мать совсем плоха.
Мы пили чай, когда в дверь постучали, и в комнату одна за другой стали входить все мои жены. Началось что-то невообразимое. Все они орали, обзывали меня и оскорбляли, хлопали дверьми и уходили.
Наконец ушла и Инесса, сказав, что я приползу к ней, когда у меня кончатся деньги.
Бабка Анны стояла как вкопанная, пораженная происходящим. Я думал, что она начнет на меня орать, но она сказал как отрезала, что поскольку ее внучка через мой обман забеременела, пусть у меня хоть и было сто жен, но она заставит меня жениться на Анне. «Иначе, милок, я тебя изничтожу. Род мой от колдунов, и хотя я уже много лет этим не занимаюсь, ради такого случая возьму грех на душу и сделаю из тебя либо человека либо полного идиота, который и имени своего не будет знать», – сказала она.
Тут она оглянулась и спохватилась, что в комнате и в доме не было видно Анны. Она кинулась во двор, а потом я услышал ее душераздирающий крик. Когда я вбежал вслед за ней в сарай, то увидел висевшую в петле Анну. Анина бабка стала кричать что-то страшное, не то проклятье, не то какую-то странную молитву. Больше я ничего с этого момента не помню”.
На этом месте мой сын замолчал, и я увидела, что у Аграфены перестали шевелиться губы. Значит, молитву она больше не читала и сын мой опять впал в оцепенение. Аграфена сказала:
– Все. Теперь ты знаешь, что произошло с твоим сыном. Свое обещание я сдержала. Сдержу и слово, данное тебе до того, как я узнала его поганую историю. Дам тебе адрес того человека, чья бабка была нам головой. Она поможет твоему сыну – ум-то она поставит ему на место, а вот совесть, если ее от природы нет, она и не объявится. Молись о прощении его души.
Будешь писать Евдокииной внучке, скажи, что что Аграфена из рода Лома кланяется ей в самые ноги в память о справедливой и мудрой Евдокии.
Вот как оказался у меня Ваш адрес, дорогая Наталья Ивановна.
Не знаю, какими святыми просить Вас, чтобы Вы не только его грех увидели, но и мое материнское горе, а я всю жизнь буду замаливать то, что натворил мой сын».