– Ничего, – сказал он глухо, вставая и беспомощно глядя сверху на ее склоненную голову с небрежным узлом пышных волос. Такая же спелая пшеница, как у Лёли, но переплетенная седыми прядями. Небось за последнюю неделю их прибавилось… – Ничего, не надо извиняться. Все правильно.
И пошел со двора. Оглянулся из-за калитки. Марина Алексеевна медленно огибала дом, держась за стенку. Отправилась успокаивать мужа. А ее кто успокоит?
Дмитрий захотел вернуться, но не решился. Смелости не хватило.
Любочка Дьякова. Июль, 1999
Любочка Дьякова работала в усадьбе. Деревенские завидовали ей: барин не нанимал прислугу в деревне. Разве что в парк приходили наемные: стричь газоны, ухаживать за цветами, подрезать деревья и подбирать в траве собачьи говяшки. Самих собак днем никто не видел, и можно было бы напридумывать всякой бесовщины – к примеру, что в усадьбе по ночам гуляет нечистая сила, оставляя после себя вонючие катышки… Но Асан сказал Любочке, а та передала другим, чтоб не боялись: никакой нечистой силы и в помине нет, а есть неусыпные ночные сторожа, еще и почище овчарок, какой-то неизвестной породы, Любочке это слово и не выговорить, да и ни к чему.
Сначала, когда барин, или, как они здесь говорят, Хозяин, только обосновался в усадьбе, находились любопытные – хаживали за барской жизнью подглядывать, хотя бы и через забор. Но не тут-то было. К забору ближе чем на три метра не подойдешь – током шибает. Не сильно, однако задумаешься, стоит ли дальше идти. В деревне гадали, чья была придумка эта светящаяся ограда: этого ли барина или того, прежнего, который купил старую усадьбу несколько лет назад и отделал ее, как игрушечку. Хотя и при коммунистах «Лесное» содержалось в полном порядке: там была какая-то база отдыха для обкомовских, а иной раз и московское начальство наезжало. Как-то так получилось, что и деревня (она тоже звалась Лесная) не бедствовала. Мало где найдешь асфальт на деревенской улице, а в Лесной – пожалуйста. И крыши, к примеру, перекрывали по первому требованию, и доски отпускали, и навоз с центральной усадьбы возили. Теперь-то ничего этого нет, конечно. Колхоза «Наш путь к коммунизму», правления… Даже асфальт на улицах давным-давно потрескался и травой порос. Ну и ладно, зато коровам хорошо, а то идут, бывало, коровы по асфальту, цок-цок копытами, будто бабы беременные на высоких каблуках!
Лесная стоит далеко в стороне от проезжей дороги, и, когда Россия из передовых стала отсталой, жизнь в деревне совсем замерла. Потом-то немножко оживились, когда приехал тот мужик с отвислой задницей и бритой головой – как теперь таких называют, «новый русский», – и все узнали, что он приватизировал обкомовскую усадьбу. Хапнул, значит. Под себя подгреб. Народ, забыв про огороды, скотину и несделанные домашние дела, днями простаивал у забора усадьбы, глядя, как худые смуглые работяги в красных касках, ни бельмеса не понимающие по-русски, трудились не покладая рук, ремонтируя и переделывая что-то в усадьбе. Смотреть, как споро они вкалывали, было почище любого кино. Нет, наши так не умеют! Вот погляди на любой дом, который наши ремонтировали, сразу скажешь: побелено, покрашено… А здесь – вылизано, одно слово! И окна были сразу помыты, не брошены стоять в белых разводах известки, как у нас водится. И строительный мусор те работяги подобрали весь до щепочки, до камушка – пальцами траву прочесывали. Усадьба сразу стала похожа на дорогую игрушечку. Такие дома только в заграничных фильмах показывают. А уж внутри… Такого даже в «Санта-Барбаре» не увидишь, Любочка и представить не могла, как оно там, пока сама не поглядела. Может, у одной только дочки президента такой дом и есть, да и то навряд ли.
Но вот усадьбу отремонтировали, и вскоре прошел слушок, будто толстозадый владелец с бритым затылком внезапно отдал богу душу. В то время слова «мафия», «разборка», «киллер», «замочили за долги» уже прочно вошли в обиход, поэтому никто особо не удивился. Еще и позлорадствовали, как это в обычае на Руси: нам плохо – так пусть всем еще хуже будет! И когда появился в усадьбе «Лесное» новый хозяин со своими людьми, тоже думали, что век ему отмерен недолгий. Но, к счастью, все вышло иначе. К счастью для деревни, а для Любочки – и того счастливее!
Иногда, идя по коридорам барского дома и ловя свое отражение в зеркальных дверях, Любочка воображала себя хозяйкой всего этого великолепия. Хотя хозяйки таких дворцов не таскаются с утра до ночи с пылесосом, метелками для пыли, тряпками и всякими там моющими средствами. Хозяйки таких усадеб наводят блеск не на окна и мебель, а исключительно на свои физиономии, делают массаж и смотрят по видику эротические фильмы. Лично Любочка только этим и занималась бы с утра до вечера. Но фильмы смотрела бы не одна, а вдвоем с Асаном…
При воспоминании о горячем джигите у Любочки сильнее забилось сердце, она резвее заелозила пылесосом по желтому паласу. Вечером Асан обещал заглянуть в гости. Значит, ночью они опять… Точно, придется батеньке снова на рыбалку тащиться либо на сеновале ночевать. Поначалу он дочку бранил на чем свет стоит, даже бивать пытался, но Асан с ним поговорил крутенько – батя и заткнулся. Смирился. Дочь, известное дело, чужое сокровище. А в нынешние времена, когда у всей страны голова с задницей местами поменялась, вообще надо забыть о былых предрассудках. Охота русской девке с черномазым кавказцем в койке кувыркаться – ну и на доброе здоровьичко, у нас нынче демократия. Охота в телевизоре глядеть, как трое мужиков одну бабенку пользуют, а в это время две бабы вместо того, чтобы функцию свою исполнять, друг дружке непотребные места лижут, – и это пожалуйста! Догоним и перегоним Америку по всем показателям!
Словом, Любочка с некоторых пор отцово мнение и в грош не ставила. Имела право! Потому что теперь она кормила семью. Как щедро ни платит Хозяин за работу на пасеке, все же это тьфу по сравнению с Любочкиной зарплатой, получаемой в твердой валюте. Она теперь в своем доме – хозяин! А над ней хозяин – Асан….
И опять при мысли о нем Любочкино тело свело сладкой судорогой. Уже без особого усердия она потыкала пылесосом по углам, выключила его и огляделась. До чего ей не нравился этот палас – просто спасу нет. Даже не желтый, не зеленый, а какой-то… цвета детского поноса. И мебель не деревянная, а белая, пластмассовая, вся в никелированных железках. Ни тюля, ни штор на окнах – одни жалюзи. Неживая комната какая-то, даже страшноватая. А может, так кажется, потому что Любочка побаивается ее обитателя? У доктора глаза точь-в-точь такого цвета, как этот палас. Нет, он видный мужчина, симпатичный, можно сказать, и ведет себя прилично, к Любочке никогда не приставал, слов плохих не говорил. Может, конечно, Асана побаивается. Но у Любочки почему-то было такое впечатление, будто ее храбрец Асан сам немножко побаивается доктора… Выражалось это в сущих мелочах: Асан переводил разговор или вовсе отмалчивался, стоило Любочке начать болтать о докторе. Или, к примеру, он никогда не задерживал больше, чем на ночь, кассеты, которые Любочка брала в кабинете доктора, как бы завлекательны они ни были. Один раз посмотрят порнушку, позабавляются по мировым стандартам – и Любочка наутро поставит кассеты точно на то же место, откуда взяла.
Собственно, это были не кассеты для видика, а такие блестящие диски, которые вставляются в компьютер. Только в компьютере и можно было увидеть изображение. У доктора на столе, конечно, стоял компьютер, однако что проку, не могли ведь Любочка с Асаном в этом кабинете ночевать! А какие там были завлекательные картинки… Любочке особенно нравилось про… Да ей про все нравилось! И вот Асан вспомнил, что у него ведь тоже компьютер есть. Маленький, в кожаном чемоданчике. У всех главных в усадьбе «Лесная» были такие чемоданчики: иногда Хозяин связывался со своими людьми не по телефону, а через Интернет. Любочка толком не знала, что это такое, да и зачем ей? Главное, у Асана имелся маленький ручной компьютерчик, на котором можно было не только приказы от Хозяина принимать или играть в разные смешные игры, но и смотреть диски из коллекции доктора…
Любочка выглянула в коридор. Никого. Надо быстренько обшарить коробки с фильмами, потому что доктор может появиться в любую минуту. Он вечно нагрянет, когда его совсем не ждешь!
И тут что-то ворохнулось на стене. Любочка пригляделась – и ей стало нехорошо.
Паутина! Длинная мохнатая паутинища висела рядом с книжными стеллажами, занимавшими всю стену от пола до потолка. А если бы заметил доктор? Он же такой чистюля, а уж глазастый – с ума сойти. Полез бы, к примеру, за книжкой, увидел паутину… и не видать больше Любочке зелененьких бумажек дважды в месяц, не видать дисков с завлекательными киношками, а может, и Асана не видать. Ну зачем она ему, когда станет какой-нибудь дояркой или на полях будет горбатиться, как прочие девки?
Любочка включила пылесос и с мстительным наслаждением втянула паутинищу в его нутро. Придирчиво уставилась вверх. Вроде бы чисто… Нет, на потолке еще реет что-то серое. Главное, тут угол темноватый, вот Любочка и не замечала ничего. Но до потолка просто так не дотянешься, а за стремянкой на первый этаж идти лень. А, ладно! Любочка сбросила босоножки и взгромоздилась на стул вместе с пылесосом. Все равно не достать: Любочка росточка была маленького. Она вытянулась на лапочках, но покачнулась, ее так и повело в сторону… широкая щетка пылесоса скользнула по полкам и, зацепив краем какую-то книгу, сшибла ее на пол.
А, мать же твою!
Любочка спорхнула со стула, выключила пылесос и подхватила зеленую книгу с золотыми буквами на обложке. «Anatomic»… – только и могла прочитать. Что-то анатомическое, значит. Вот странно: книга такая большая, а совсем легкая. Любочка раскрыла ее – да и ахнула, увидев, что это и не книга вовсе, а как бы коробка. С виду – книга, не отличить, а внутри у нее выемка, в которой лежит компьютерный диск.
Любочка взяла его, повертела, но не нашла ни наклейки, ни надписи. Только буковки CD – сидиром, вот как эта кассета называется, наконец-то Любочка вспомнила. Сиди, значит, дома и смотри порнушку.
Она тихонько засмеялась. Уж если доктор в открытую хранит такие фильмы, от которых даже Асан иногда краснеет, можно себе представить, что обнаружится на этом диске! Небось как мужики с мужиками сношаются. Или про собак… Такого Любочка еще ни разу не видела, хотя, говорят, это теперь очень модно. А может быть… может быть, там кино про самого доктора? Как он забавничает с мужиками или с мальчиками? Асан не раз говорил про доктора: «Этот педик слишком много себе позволяет! Вертит Хозяином, как хочет!»
Ой… у Любочки мороз по коже пошел. А если там что-нибудь и про Хозяина? Тем более интересненько будет посмотреть!
Она сунула футляр с диском в свое ведро, под тряпки и щетки, мухой слетала на первый этаж и притащила стремянку, даже не заметив ее тяжести. Взобравшись на нее, поставила анатомическую коробку на место, а заодно обмахнула паутину на потолке.
Когда выходила из комнаты, вдруг отчего-то холодком пробрало. Подумала: не вернуться ли? Не положить ли сидиром снова в книжку, тем более что стремянка – вот она? Говорят же, меньше знаешь – лучше спишь…
Да ладно! Это же только до завтра! Ну что до завтра может случиться?
Лёля. Июль, 1999
Ночью Лёле не спалось. То есть скорее всего это была ночь, потому что опять кругом царила кромешная тьма. В этой прелестной комнате, на которую ей уже и смотреть было тошно по причине отсутствия нормальных окон, не было ни закатов, ни восходов. Яркий неоновый свет, при котором она проснулась после своих ночных странствий, просто выключился без предупреждения, символизируя наступление ночи, – и все.
Около постели Лёля не обнаружила никакой одежды, даже жалкого больничного халатика. Либо имелось в виду, что она наденет собственные вещички, либо налицо один из классических постулатов киднеппинга: лишение похищенного одежды в целях подавления в нем чувства собственного достоинства. Зато Лёля нашла в комоде свои лифчик и трусики, надела их и мгновенно почувствовала себя лучше. Джинсы, футболку и кроссовки она раскинула на горячей никелированной трубе в ванной (крошечная раковина, унитаз и душ в пластиковой кабинке, которым Лёля тотчас воспользовалась) и, соорудив саронг из простыни, начала нервно ходить по комнате.
К моменту ее пробуждения у кровати уже был сервирован совершенно европейский завтрак: йогурт, творог, два яйца всмятку, поджаренный хлеб, яблоко и чашка чаю. Йогурт и творог свежайшие, яблоки – вроде бы ранний анис – необычайно вкусные.
«Небось у них тут подсобное хозяйство имеется, – угрюмо подумала Лёля. – Или в деревне продукты закупают? Ну, хоть какое-то местным людям подспорье».
На столике больше не было бутылочки с хлористым кальцием. То ли надобность отпала, то ли наблюдатели заметили Лёлины манипуляции с лекарством и решили зря не переводить добро.
Лёля прикрыла остатки завтрака салфеткой и стала смотреть в «окно». Роль его исполнял огромный телевизионный экран, вмонтированный в стену. На экране сменялись пейзажи всех стран мира под тихую, неназойливую музыкальную классику.
Так она и провела «день» до «вечера». Однообразное течение времени было дважды нарушено появлением невысокого, худенького и бледненького парня со скучным лицом, который сменил остатки завтрака на обед, а остатки обеда – на ужин. В первый раз Лёля проигнорировала появление «тюремщика», ибо с минуты на минуту ждала появления какого-нибудь вышестоящего лица, доктора на худой конец, который объяснил бы ей, за каким все-таки чертом ее сюда привезли. Но к «вечеру» одиночество и неизвестность настолько ее доконали, что она встретила тощего «тюремщика» с ужином пулеметной очередью вопросов и требований, выраженных, к сожалению, в истерической форме.
Он, впрочем, ни криков ее, ни всхлипываний, ни настойчивых требований как бы и не слышал: вкатил один столик, выкатил другой – и был таков.
«Ночью» Лёля металась по кровати, то плача, то пытаясь успокоиться, замирая от каждого действительного или мнимого шороха, напряженно ожидая появления Олеси. Но девочка не пришла. Либо что-то ей помешало, либо… Либо общение с узницей показалось странному ребенку скучным. Об этом Лёля старалась не думать: ведь Олеся была ее единственной надеждой. Но, может быть, девочка просто отсыпалась за прошлую ночь?
Лёля решила пока смириться с непреодолимыми обстоятельствами и тоже заснула, хотя и с некоторым трудом.
Следующий день был похож на предыдущий как две капли воды, с той лишь разницей, что в ванной на трубе сохло выстиранное бельишко, а джинсы и футболка вернулись в шкаф. Кроссовки досыхали. Тощий официант-тюремщик Лёлю в упор не видел, картины природы медленно плыли за «окном», и Лёле вдруг показалось, будто ее увозят куда-то далеко-далеко, в неведомые страны, и если она когда-нибудь все-таки выйдет из этого дома, то не найдет за оградой ни пруда, ни деревни, ни изгиба далекой реки: пейзаж волшебным образом изменится, хотя дом, и парк, и ограда останутся на прежнем месте. Но интересно, что в данный момент окажется за оградой парка и куда в таком случае будет бежать речка через ту приснопамятную трубу? Наверное, непосредственно в море-океан, или в озеро какое-нибудь экзотическое, или, может быть, в пески Сахары?
Лёля отвернулась от «окна», где как раз мерцала вышеназванная Сахара. Ее снова пробрала дрожь при одном только воспоминании о речке, о том, как ушло дно из-под ног. Еще слава богу, что успела вцепиться в решетку!
Нет, ну неужели из парка никак нельзя убежать? Если залезть на дерево и раскачаться на ветке, как обезьяна… Но Лёля не обладает нужной прыгучестью и летучестью: деревья не доходят до ограды метров на десять. Очевидно, обитатели замка всерьез опасались проворных приматов.
Лестницу деревянную раздобыть? Может быть, таковая найдется на стройке, или хоть доски-то там наверняка сыщутся. Приставить их в ограде, вползти наверх, потом спрыгнуть с другой стороны… Но как на это посмотрят собаки? Уж наверняка не станут молчать – такой лай подымут, что вся округа сбежится! А может, и не подымут – тихо растерзают Лёлю в клочки и разбредутся по парку. И даже если они каким-то чудом не сбегутся, не залают, не растерзают, вряд ли Лёле, учитывая степень ее спортивности (вернее, полное отсутствие таковой), удастся одолеть ограду, не задев ее хотя бы пальцем. И что тогда? Останется висеть на прутьях обугленным пугалом или сразу рассыплется горсточкой пепла?
Но бегут, бегут же люди из своих темниц! Еще из каких темниц! История знает великое множество побегов. Совсем недавно Лёля даже читала какую-то полублатную книжку про побеги из тюрем. Вот уж воистину – голь на выдумки хитра. Какой-то зек возомнил себя Карлсоном, приспособил для этого дела моторчик от бензопилы и чуть было не улетел за территорию ИТУ. Однако учинил слишком много шума своим пропеллером и был замечен охраной. Другой заключенный изготовил катапульту и попытался при ее помощи перелететь через ограду, но врезался в электрический столб… А классические побеги? Граф Монте-Кристо, к примеру? Вот был человек! Не растерялся, когда ухнул в морскую бездну, распорол мешок, в который был зашит, и вынырнул!
Не растерялся, когда ухнул в бездну… вынырнул…
Лёля села на кровати.
О боже ты мой! А что, если она была рядом со спасением? Та «бездна», в которую провалилась Лёля в водяной трубе, – она почему образовалась? Подмыло и унесло водой камни и песок. То есть под решеткой образовалась промоина, попросту яма, в которую Лёлю и потянуло течением.
Яма под решеткой… Да как же она сразу не сообразила?!
Испугалась до одури, вот и не сообразила. Когда у человека, не умеющего плавать, дно уходит из-под ног, он думает только об одном: как вынырнуть, выбраться на поверхность. Это Лёля и сделала, повиснув на решетке в нерассуждающем страхе. Страх лишил ее способности думать. Она видела в своем воображении некий омут, жуткую бездну, которая втянет ее в себя и поглотит, как Иону чрево библейского кита. А это была всего лишь промоина под решеткой – промоина, в которую, возможно, надо было всего лишь протиснуться, чтобы вынырнуть на другой стороне! В крайнем случае, сначала раскопать ее кочергой, расширить, углубить…