Дня через три Белка получила очередное письмо в конверте, который был еще внушительнее предыдущего.
Уважаемая Белка, Я уже давно ничего от Вас не слыхала. Все ли у Вас в порядке? Я надеюсь, что в скорейшем времени получу от Вас какое-либо известие.
Примите уверения в моем в высшей степени дружеском расположении,
Птица-Секретарь.
БАБОЧКА ПРИСЕЛА НА ЦВЕТОК и заснула. Дело было после полудня, пригревало, а денек у нее выдался суматошный.
Цветок был утомлен не меньше, чем Бабочка, и его тоже клонило в сон. Поколебавшись немного, он тряхнул листьями, но Бабочка спала без задних ног и ничего не почувствовала. Тут силы покинули цветок, и он сомкнул лепестки. Цветок спал, а в цветке спала Бабочка. А над цветком, в мягкий поздний летний полдень, дремал бук. На одной из ветвей бука устроилась отдохнуть Белка. Немного погодя она тоже уснула.
Над лесом повисла глубокая, сонная тишина.
И только Верблюд не спал. На лесной опушке он поджидал Бабочку, которая обещала объяснить ему, как через реки и поля добраться до пустыни. Там, по слухам, было всегда сухо, а Верблюд ужасно не любил сырости.
Он ждал и ждал, но Бабочки все не было. Стемнело, и Верблюд понял, что сегодня она уже не придет. Время от времени накрапывал дождь, а где-то вдали вовсю бушевала непогода.
По щекам Верблюда покатились крупные слезы. Их он не любил почти так же, как и дождь. Он содрогался при мысли о скользких, мокрых соленых каплях на своих щеках, но сдержать их ему не удавалось. Он был так огорчен. Слезы капля за каплей текли у него из глаз и падали на землю.
Муравей проснулся, когда его пол залил поток, наплаканный Верблюдом. К тому времени уже наступила полночь. Муравей забрался на веточку и вверх по течению добрался до Верблюда, стоявшего по пояс в собственных слезах.
- Ты чего это? – спросил Муравей.
Но из-за рыданий Верблюд не сумел вымолвить ни слова, а только всхлипывал еще горше.
Муравей сорвал листок с куста и утер Верблюду слезы.
- Спасибо, – всхлипнул Верблюд. – Спасибо тебе…
Но вид у него был все еще совершенно несчастный.
Слезное море потихоньку впитывалось в землю.
- Знаешь что, – сказал Муравей, с одной стороны, опасаясь, что Верблюд опять ударится в слезы, а с другой – страстно желая вернуться домой.
- А что? – ответил Верблюд.
- Пошли-ка со мной, я тебе вкусненького дам.
- Да мне же есть никогда не хочется, – неуверенно возразил Верблюд, но все же пошел с Муравьем. Они шагали по осклизлой, соленой лесной тропинке, а над ними сияла луна. Дома Верблюд получил от Муравья корку хлеба, такую черствую, что и Змея не сумела бы выжать из нее ни капли влаги. С недоверчивой улыбкой Верблюд угрыз корку и нашел, что это очень даже вкусно, а Муравей вовсю зевал и уже пару раз выразительно пожелал ему спокойной ночи.
ОДНАЖДЫ БЕЛКА ОТ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ ПЕРЕОДЕЛАСЬ ПАУКОМ и в таком виде заявилась к нему в гости.
Завидев Белку, Паук не поверил своим глазам.
- Но… слушай…а не я ли это собственной персоной?– запинаясь, пробормотал он и прытко отскочил в самый угол своей паутины.
- Да, – сказал Белка. – Это ты и есть.
- Да быть того не может! – завопил Паук. – Так нельзя! То есть, я имею в виду: я – это ведь я, и больше никто?
Паука бросило в жаркий пот, и его волосатые ноги задрожали на ниточках паутины.
- Нет, конечно, так нельзя, – сказала Белка, – но тем не менее, против факта не пойдешь.
Она с трудом удерживалась от хохота, а Паук с таким же трудом удерживался на ногах. Ему казалось, что все вокруг заходило ходуном и мир рушится.
С тонкой березовой ветки Белка очень осторожно переступила на паутину. Но одно дело – переодеваться Пауком, а совсем другое – уметь ходить по паучьей сети.
Уже через два шага ее ноги запутались в липких нитях.
- Помогите! – заголосила она. – Спасите!
- Вроде вон и голос не мой совсем, – усомнился Паук.
- Да ну Паук же, помоги! Это я!
- Что-то не верится мне, что это я, – сказал Паук, подступая поближе, чтобы рассмотреть самого себя. – Нет, – убежденно заявил он наконец. – Теперь точно. Не я это.
Белка тщетно боролась с паутиной, стараясь выпутаться, и в процессе борьбы отвалились ее паучьи ноги и обнаружился беличий хвост.
- Ах вон что, – расхохотался Паук. – Ну, какой же это я. А я-то струхнул…
Он повернулся, отошел на середину паутины, прилег и, после встречи с самим собой, забылся глубоким сном.
В конце концов Белке помогла выпутаться Цапля, Сверчок привел ее домой, а Жираф вечером сделал ей внушение, чтобы она больше не смела вытворять ничего подобного. У нее-то приключение закончилось благополучно, а вот Триф как-то на берегу пруда прикинулся Окунем, и с тех пор о нем больше никто ничего не слыхал.
- Триф? – переспросила Белка.
- Ну да, Триф, – отвечал Жираф.
Белка понурилась, распростилась с Жирафом, забралась в постель и в ту ночь спала крепким сном без сновидений.
БЕЛКА СИДЕЛА В ТРАВЕ НА БЕРЕГУ РЕКИ и предавалась унынию.
- И сама не знаю, с чего это я, – сказала она Муравью, – но вот что-то я такая бедная…
Она притронулась к щеке, проверяя, не катится ли по ней непрошеная слеза.
Муравей помалкивал и жевал травинку. В полуденном лесу воцарилось долгое молчание. Первой вновь заговорила Белка.
- А вот с чего, собственно, я такая бедная? – спросила она.
- Хм, – отозвался Муравей.
- Это не ответ, – возразила Белка.
- Неа, – согласился Муравей.
- Может, это просто частица меня, – сказала Белка, – ну, вроде как слабость к буковым орехам или вот мой хвост…
- Ну, – сказал Муравей.
Белка вздохнула. Снова воцарилось молчание. Поднялся ветер, и небо над лесом заволокло тучами.
- Пойдем-ка пройдемся, – сказал Муравей.
- Пойдем, – сказала Белка.
И тут, прямо у себя над головой, они заметили Шмеля, примостившегося на нижней ветке плакучей ивы. Услышав их разговор, Шмель пришел в совершенное расстройство и разрыдался.
Белка подняла голову и увидела мокрые глаза, усики и пушистую шубку.
- Ну а ты-то с чего такой бедный? – спросила она.
Шмель унял рыдания.
- И это ТЫ спрашиваешь? – всхлипнул он.
Белка кивнула и оставила расспросы.
Начал накрапывать дождь. Звери молчали.
Белка и Шмель были погружены в свои таинственные горестные мысли, а Муравья раздирали противоречия – пойти ему домой или нет. «Куда легче оставить развеселую компанию, нежели покинуть двух скорбящих приятелей, которые сами не знают, в чем причина их скорби и, более того, не узнают никогда», – думал он.
Над рекой, медленно помавая крыльями, пролетела Цапля, – покачивая головой, в слезах, со свалявшимися перьями, а у Окуня, выставившего голову из воды, вид был кислый и совершенно безутешный.
«Похоже, что они тут все в грустях, – думал Муравей, – а я-то чего жду?» Он занервничал, а потом и разозлился. И, когда мимо него, содрогаясь от громких рыданий, проковыляла Саламандра, с трудом поддерживаемая мертвенно-бледным Бобром, Муравей окончательно вышел из себя. Что такое, почему он, единственный из всех, не расстроен? Почему он остался непричастен всей этой скорби? Что вообще все это означает? Кто решает, впадать тебе в уныние или нет? Он топнул ногой, и лицо его исказила гримаса негодования.
Он направился домой широким шагом, один, в сумерках.
Но уже у самого дома на глаза его навернулись слезы, и гримаса исчезла с его лица, а шаг сделался короче. К своему невыразимому удовольствию, он, наконец, тоже пал духом. И тоже безо всякой причины. Его громкие всхлипывания перемежались воплями ликования. И, если бы не темнота, он бы вернулся назад к Белке, чтобы сообщить ей о том, как он несчастен.
БЕЛКА БРОДИЛА ПО ЛЕСУ, разыскивая Черепаху.
- Привет, Черепашенция, – поздоровалась она. Черепаха знала, чего от нее ждали. Она выбралась из зарослей на полянку и подставила спину солнышку.
Белка принялась начищать Черепаху, а та тихонько урчала от наслаждения. Когда панцирь засиял, Белка засмотрелась в него. Она разглядывала отражение себя самой – большой, рыжей, с этим своим пушистым хвостом и внимательными глазами.
«Дорогой Муравей, – написала она Муравью, – приходи поскорее. Мой хвост, это надо видеть…»
«Иду», – написал в ответ Муравей.
Но, как только они встретились, хлынул дождь и Черепахин блеск сошел на нет. Чтобы хоть чем-нибудь заняться, они отправились полюбоваться на реку, но берег после дождя был скользкий, и они скатились в воду. Выбравшись на берег, они увидели Медведя с Жуком – те стояли и удивленно смотрели на них, один – коричневый, как буковый лист по осени, другой – черный, как лакричная конфета в банке – той самой,что на нижней полке за витриной в лавке у Цапли. Вкуснотища! – и, мысленно набив животы, Муравей и Белка двинулись на холмик неподалеку от луга, взобрались на него, тут же кубарем скатились вниз и улеглись на травке.
«О Муравей, – писала Белка, – как бы мне хотелось, чтобы ты был здесь».
«Да я вроде и так здесь?» – писал Муравей в ответ.
«И правда», – отвечала Белка.
Вот так, опершись на локти, рядышком на травке, они писали друг другу письмо за письмом и с нетерпением ожидали ответов.
ДЕНЁК БЫЛ ТЁПЛЫЙ, и Белка весь день провалялась на травке, так что шкурка ее покраснела еще больше обычного. Поэтому она отправилась на берег озера, мечтая сплавать разок на ту сторону, чтобы унять жжение и наконец, встретить кого-нибудь, с кем она была еще не знакома.
Зеркально гладкое озеро поблескивало в лучах заходящего солнца. «Почему бы и нет», – сказала она самой себе и прыгнула в воду.
Неторопливыми гребками плыла Белка на ту сторону. Счастливая и усталая, выбралась она на берег и и принялась разглядывать таинственный мир, о котором так часто мечтала.
- Привет, Белка.
Белка удивленно обернулась. Кто бы мог ее тут знать? Это оказался Муравей, преспокойно стоявший с лакричной палочкой во рту.
- Ты что тут делаешь? – спросила Белка.
- А к Ежу зашел. Частенько здесь бываю, если удается.
- Если удается?!
- Ха, а вот и Белка, – послышался чей-то голос. Это был Дрозд, которого она только что видела в лесу. А там и Крот приковылял.
- И это называется «другой берег»? – изумленно спросила Белка.
- Нет, Другой Берег – это там, откуда ты только что приплыла, – сказал Муравей. Он махнул рукой на берег озера, где смутно виднелся лес. Над другим берегом висел таинственный голубой туман. Белке показалось даже, что она видит там кого-то, стоящего на берегу.
- Смахивает на Кузнечика, – сказала она.
- А я вот он я, – сказал Кузнечик, который уже некоторое время прятался за спиной Муравья.
- А кто же это там тогда?
- Не знаю, – сказал Кузнечик. – Впервые вижу. Столько всякого невиданного зверья на свете. Ну, может, во сне видал разок, а то и вовсе никогда.
Туманный зверь там, вдалеке, тащился по озеру вброд и, казалось, махал рукой.
- Пошла я домой, – сказала Белка. И она снова поплыла на ту сторону. Уже в воде она заметила, как странное существо исчезает в сумерках, будто входит в воду, чтобы переплыть на Другой Берег, а в огромном небе потихоньку загораются звезды.
БЕЛКА ДОСТАТОЧНО ХОРОШО ЗНАЛА ЛЕС, чтобы понимать, что в нем к чему. Но вот откуда он взялся? Она подозревала, что однажды кто-то его открыл да и пошел себе дальше.
Белка решила отправиться в путешествие, чтобы отыскать того, кто открыл лес, а может, и все остальное.
Вскоре она дошла до подножия горы, перебраться через которую было невозможно, однако через несколько минут Белку подхватила Ласточка, перенесла ее в пустыню, опустила на землю, смахнула с крыльев пот и улетела.
Дальше Белке пришлось идти пешком. Вскоре она увидала Песчаную Крысу, которая куском камня колотила по скале, извлекая каплю воды. Белка тоже принялась колотить по камню – капля скользнула ей на нос, и половину ее Белка слизнула. Вторую половину она на всякий случай припрятала.
За пустыней лежала бухта, а в бухте качался на волнах ствол дуплистой ивы, и Белка забралась в него и вышла в открытый океан.
Солнце только что село.Океан был гладкий, как зеркало. Она опустила хвост в теплую воду. Несколько дней, а то и недель спустя она пристала к берегу, ступила на землю и оказалась в какой-то долине, и тут же дорогу ей преградила паучья сеть.
- Дальше нельзя, – сказал Паук.
Белка попятилась, свалилась в яму и очутилась в голой темной пещере.
- Погоди-ка, – произнес тут чей-то голос. Вспыхнул свет, и она увидела примостившегося в уголке Светлячка. Он показал ей свои расписанные рисунками шершавые стены. Белке они совершенно не понравились, да и к тому же ей было как-то не до них.
- Уж извини, – как можно мягче сказала она Светлячку.
- Ах, – сказал Светлячок, который, побледнев, отпрянул и потух, – ничего удивительного.
Когда она снова выбралась на землю, ее поджидал Воробей. Он перенес ее в свой дом, выстроенный из чистого воздуха. И еда была там из воздуха, и ножи, и вилки. Даже дочиста вылизав все эти невидимые тарелки, наполненными исходящим паром воздухом, Белка ничуть не наелась.
Допив свои полкапли воды, она отправилась дальше, но свалилась в реку, и течение пронесло ее мимо Слона, который, сидя на бережку по горло в грязи, горланил песню о том, как прекрасна жизнь.
В конце концов она добралась до первого лесного дерева. На длинной вислой ветке стоял, подбоченясь, Жук.
- Я тут живу с давних-предавних времен, – заявил он, поблескивая крыльями.
- Но до давних-то пор ты здесь не жил, – сказала Белка, пытаясь вспомнить, как долго ее не было.
- Нет, – сказал Жук. – До давних пор я жил далеко.
Следующее дерево показалось Белке знакомым. Она взобралась наверх и распахнула дверь, и увидела комнату, о которой у нее были некие смутные воспоминания. А потом Белка забралась в постель, о которой у ней вообще не осталось никаких воспоминаний, даже малейших.
И только заснув, она вспомнила точно, где она была.
ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ В ЛЕСУ по случаю какого-то праздника состоялось музыкальное представление. В первом отделении с сольным номером выступал Комар. Он пищал на все лады и сопровождал свое пение потиранием лапок. В перерыве был торт. Потом концерт продолжили Сороконожка и Слон, и это было весьма звучно и чуть менее занудно, чем комариный опус.
На березовом листе сидела Бабочка и внимательно слушала. Она страдала расстройством сна и страстно надеялась, что услышит хоть что-нибудь, что нагонит на нее сон. Но, стоило ей задремать, как Слон выдувал фальшивую ноту, от которой у Бабочки что-то вибрировало в спине, примерно там, где начинались крылья, и она вздрагивала и просыпалась.
Когда концерт кончился, она пошла домой вместе с Белкой, попросить у той какую-нибудь снотворную книгу.
- На вечерок, – потупившись, сказала она.
Белка дала ей какой-то пыльный том с серой обложкой и большими буквами, которые со временем скатились к низу страниц и годами лежали там вперемешку.
С книжкой под крылом Бабочка полетела в свой домик на иве у реки. Там ей навстречу попался Жираф, который напросился переночевать: «у тебя так уютно»…
- Хорошо, – сказала Бабочка, и они забрались в постель.
Бабочка раскрыла книгу и попробовала читать, но это раздражало лежавшего рядом с ней Жирафа.
- Когда у тебя глаза раскрыты, я спать не могу, – сказал Жираф. – Со мной всегда так.
Бабочка закрыла глаза, и Жираф мгновенно провалился в сон и захрапел, отчего Бабочка вздрогнула так, что глаза ее вновь распахнулись, и тогда в свою очередь проснулся Жираф и попросил Бабочку закрыть глаза. Так тянулись ночные часы.
Наступило утро, и они встали, потягиваясь и зевая.
- Ну и ночка, – сказал Жираф. – Одного раза с меня, пожалуй, хватит…
Ветка ивы, на которой стоял домик Бабочки, была хрупкой и треснула, когда Жираф подпрыгнул, чтобы расправить ноги. Жираф и Бабочка свалились на землю, и более того: глубоко под землю. Там было темно, тихо и тепло, так что в конце концов они оба одновременно провалились в сон, и спалось им прекрасно, хотя Жираф и храпел во всю мочь.
Белка в это время еще спала дома. Ей снилось, что Уховертка приняла дупло дерева за ухо, забралась в него и принялась сверлить. Она слышала, как дерево голосило и звало на помощь. Белка откашлялась и издалека, во сне, крикнула, чтобы Уховертка немедленно прекратила.
Немного погодя ей приснилось, что они с Муравьем открыли мир, и звезды, и что вдвоем они выдумали Луну, круглую, желтую, светящуюся штуку над лесом. Цвет был находкой Муравья, так же как и форма и расположение на небе, но странное сияние, ясное и в то же время неяркое, светлое и одновременно темное, Белка выдумала совершенно самостоятельно.
БЕЛКА ПОДНЯЛА ГОЛОВУ ИЗ ЗАРОСЛЕЙ КРАПИВЫ. Грохнулась! Да еще как! Глаза ее налились слезами, на руках, ногах и хвосте появились толстые пупырышки, и она принялась яростно чесаться.
Только что она сидела за столом, на верхушке дерева, в гостях у Цапли. Разнеженно откинувшись на стуле, она прикрыла глаза и уж было задремала, как вдруг перед ней внезапно появилась Муха.
- Эй, – сказала Белка. – Напугала.
- Ну, – сказала Муха.
- Ты что, как-нибудь погромче не можешь?
- Не могу, – сказала Муха.
- Я тут в гостях, – сказала Белка.
- Я тоже, – сказала Муха.
- А кто тебя звал? – спросила Белка.
- А кто тебе сейчас пинка даст? – заорала Муха и наподдала Белке так, что та вылетела в окно прямо в крапиву.
Когда ее слезы высохли и жжение унялось, Белка попробовала забыть о Мухе.
Как бы не так! И хотя ей, в сущности, не хотелось больше вспоминать обо всей этой истории, она заметила, что влезает на дерево, на цыпочках подкрадывается к двери Цапли, входит в дверь и крепко хватает Муху за крылья.