– Ваше несколько извращенное понимание правовых процедур не стало для меня сюрпризом, джентльмены. Сейчас я имел разговор со своим представителем в федеральном суде. Если вы проявите терпение и подождете немного, постановление суда, аннулирующее ваш захват, скоро прибудет по факсу.
Они уставились на него глазами, огромными, как вареные яйца. Он потянулся в ящик своего стола. Дрессировщик напрягся, и его напряженная правая рука потянулась к куртке.
Гладкий хлыщ положил ладонь ему на руку.
– Он не собирается стрелять, Пэт. Веди себя сообразно возрасту.
– Еще в самом начале дела Медоуз, – сказал Преториус, – я, джентльмены, просчитал вас и вашу текущую тактику Звездной палаты[4]. И лично я не имею потребности в деньгах.
– Ты не можешь отвертеться от этого, просто отказавшись от своего гонорара, пустобрех, – сказал дрессировщик.
– А я и не отказываюсь. – Он накрыл кипу бумаг дрессировщика своим собственным гербовым конвертом. – Я взимаю с доктора Медоуз свою полную почасовую ставку кредиторской задолженности согласно условиям настоящего договора в пользу фонда March of Dimes для исследований в области умственной отсталости. И если вы попытаетесь конфисковать их активы, господа, я пожелаю вам удачи.
– Мы будущее, приятель!
Раскрытая ладонь сухо шлепнула по желтой полосе выкрашенных волос на макушке его коротко стриженной головы. Забитое мусором и пригнувшимися, покрытыми граффити домами, побережье плавало в зловонной дымке, словно в раскаленном мареве. Высокий мужчина вздернул плечи и закрыл лицо руками, защищаясь.
Он прибыл на Рокс, оседлав гигантскую медузу, и надеялся найти тут убежище. Он не слишком удивился, не найдя убежища и здесь. Но это ужасно его огорчило.
Он не был уверен, сколько мальчишек-джокеров окружило его. Ему никогда не хватало ума обращать внимание на подробности большого мира. Они не имели особого значения. Занимайся любовью, а не войной – он всегда жил, согласно этой заповеди. И это было все, что могло ему сейчас помочь.
Задира ткнул покрытым рубцами окороком, который заменял ему руку, в живот высокого человека, защищенный лишь выцветшей пятнистой рубашкой от Пендлтона. Тот ухнул, сложился вдвое и отшатнулся, а эмпирическая часть его отметила, что должны быть как минимум еще двое, раз есть один, а может, и все четверо за спиной, чтоб подхватить его под руки и бросить вперед лицом. Этот трюк он хорошо знал по детству и ранней юности. Он испытал что-то, похожее на ностальгию.
Кашляя и всхлипывая в попытках глотнуть воздуха, он пытался вспомнить, что говорили ему выжившие после Чикагской конвенции: свернись, стань маленьким, постарайся не дать им разбить твои суставы или череп. У хранителей порядка мэра Дэйли были дубинки. У этих мальчишек были части тела, изуродованные дикой картой. Вроде копыт, которыми кто-то методично бил его в одно и то же место на спине, очевидно, желая отбить почки.
– Эй, нат! Ты не становишься моложе. И может быть, – удар, – ты не станешь, – удар, – старше!
Остальные рассмеялись шакальим смехом, и когда боль пронзила всю его спину вплоть до мошонки, высокий человек спросил себя, выживет ли он. А еще он подумал о том, о чем клялся никогда не думать: если бы мои друзья были здесь, вы никогда не посмели бы так со мной обращаться!
Смех.
– Эй, старикан, у тебя нет друзей! Или ты еще этого не понял?
Вот. Это прорвалось наружу. Он даже сказал это вслух, хотя никогда так не думал. Стыд в сочетании с гневом, болью и страхом вдруг обжег его глаза слезами, а удары и смех лишь удвоили их.
И вдруг раздался голос, резанувший, словно удар автомобильной антенной.
– Что за дерьмо тут творится?
Поток ударов прекратился. Он перевернулся и сел, любопытство пересилило осторожность.
Женщина – девочка – стояла перед четверкой джокеров. У нее были короткие волосы, собранные в неописуемых цветов частокол шипов, как будто охранявших ее голову. Серебряные кольца и серьга в виде черепа и скрещенных костей качались в одном ухе.
– Я сказала, что за дерьмо? Не пытайся спрятаться от меня, Четырехглазый, – добавила она, обращаясь к самому маленькому, пытавшему затеряться среди приятелей.
– Эй, эй, – сказал джокер оправдывающимся тоном и яростно заморгал всеми своими глазами. – Просто пинаем этого старого ната, понимаешь? Проводим время.
– А ты ваще кто такая, говорить нам чо делать? – сказал самый крупный, с первоклассным окороком вместо руки и лицом, сплошь покрытым трещинами и выступами, словно морда летучей мыши. Когда он говорил, слюна летела из его рта как серпантин. – Тупая еврейская шлюха.
– Остынь, Тайрон, – быстро сказал Четырехглазый. – Она джампер.
Стройный черный мальчишка, выглядящий нормально во всем, за исключением копытц, которыми он пытался сделать уличную операцию на почках высокого человека, нарисовал усмешку на своем красивом, точеном лице.
– Она клевая. Она его подружка. – И он перекувырнулся через голову.
Живая изгородь из стали: балисонг, нож-бабочка, красиво раскрыл свои крылья, совсем как в кино, а затем самый кончик его вошел в одну из ноздрей черного мальчишки.
– Это КейСи. Вы еще не знакомы, Непоседа. И мне не нужна ничья помощь, чтобы трахнуть кучу таких сраных мудаков, как ты, усек? И не пытайся больше нарезать вокруг меня круги, Зеро, или твой… дружок станет гораздо больше похож на Тайрона… снизу.
Уязвленный или решивший, что у него есть шанс, огромный Тайрон ринулся вперед. КейСи улыбнулась.
Непоседа отшатнулся, увидев в ее глазах несущегося Тайрона, и пронзительно рассмеялся. Затем лицо его исказилось, и он попытался шагнуть вперед. Копыта его не слушались. Он опрокинулся лицом в грязный, липкий и зловонно-сладкий спекшийся песок.
Тайрон остолбенел. Он поднял руки к лицу. Шипастая рука неосторожно ударила в глаз.
Он закричал.
Зеро приплясывал вокруг.
– Что? Четырехглазый, что происходит?
– О мать, о Тайрон, ты бесполезный урод! – стонал Четырехглазый. Непоседа поднял голову, уставившись на него. Четырехглазый принялся пинать его. – Она сделала множественный прыжок, тупые ублюдки, поменяла ваши долбаные мозги.
КейСи улыбнулась и спрятала нож.
– Ты не так туп, как я думала.
– Дерьмо! Дерьмо, надо сваливать, – бормотал Зеро. Он схватил Непоседу – или его тело – под мышку и потащил его вверх, когда тот начал бессвязно реветь. Четырехглазый ухватился за плачущего Тайрона-Непоседу и погнал его прочь вдоль вонючего пляжа.
– Возвращайтесь завтра и попросите как следует. Может быть, я верну все, как было, – крикнула она им вслед. – Проклятье, с тем, как мы тут воюем друг с другом, все, что нужно Комбинату, – просто ждать. Мы сами выполним за него всю работу, и им не придется гадать, как разрушить стену.
Она опустила взгляд на высокого человека. Он распростерся там, потирая саднящее лицо, пока грязные волны Нью-Йоркского залива отражали иглы солнечных лучей прямо в его глаза и на макушку. Порыв ветра поднял смятую обертку шоколадного печенья и осколки пластикового стаканчика: они побежали, словно маленькие животные, под укрытие его худого бедра.
– Так кто ты такой? – требовательно спросила она.
– М-марк, – сказал он. Его губы казались распухшими до размеров баскетбольных мячей. Он не видел смысла врать ей. – Марк Медоуз.
Но она смотрела в сторону, на воду, на паром Кольцевой линии, на оцепление из лодок полиции гавани, которые окружали Рокс, но сейчас урча удалялись к крайней плоти оконечности Манхэттена.
– Что… – он подавился, сплюнул песок, имевший вкус гниющей пищи, которую достаешь изо рта с помощью зубной нити. – Что такое Комбинат?
Она кивнула своим острым подбородком в сторону парома.
– Они. Прямые. Натуралы. Внешний мир. Правительство. Все, кроме нас, жалкого мусора, ютящегося здесь, на Роксе, брат.
О, в этом не было ничего нового… все прояснилось.
– Эй, чувак, я вспомнила. Рэндал Мак-Мерфи! Он один из Комбината. Как сестра Рэтчед и прочие. – Она рассмеялась. – Ты первый человек на этом проклятом острове, который знает об этом. – Она ушла, насвистывая.
Какой-то социальный работник дал ей маленького розового плюшевого слона в одном из этих мрачных, холодных мест с громким эхом. Теперь он лежал на металлической кровати распоротый, его ватные внутренности были разбросаны повсюду.
Слезы наполнили ее глаза. Она не понимала. Не понимала издевательств и смешков других девочек, заботу докторов, заставлявшую верить в лучшее, грубое безразличие обслуживающего персонала, который на самом деле делал для нее столько, сколько не делал больше никто. Она выросла в любви, теплоте, в постоянном ощущении счастливой безопасности. И лишь теперь, спустя несколько месяцев, она научилась ценить безразличие. Она начала собирать разбросанные части мягкой игрушки.
Она не понимала, что делает здесь. Другие девочки говорили, что попали сюда потому, что делали плохие вещи, но она никогда не делала ничего плохого. Ее папа всегда говорил, что она хорошая девочка. Доктора говорили, что она особенная. Когда она спрашивала, не поэтому ли ее держат здесь, они отвечали – нет, это потому, что твой папа был плохим человеком.
Она не понимала, что делает здесь. Другие девочки говорили, что попали сюда потому, что делали плохие вещи, но она никогда не делала ничего плохого. Ее папа всегда говорил, что она хорошая девочка. Доктора говорили, что она особенная. Когда она спрашивала, не поэтому ли ее держат здесь, они отвечали – нет, это потому, что твой папа был плохим человеком.
Она всхлипнула. Ее папа не был плохим человеком. Он был папой.
Она бросилась на кровать. Ее соседки по комнате не было. Та не нравилась ей. Она к ней не приставала. Она вообще не обращала внимания на нее.
Слезы душили ее. Больше всего она скучала по папе, высокому и сильному, всегда готовому прийти на помощь. Он не был плохим человеком. И она знала, что он не оставит ее здесь навсегда. Однажды он придет за ней. Что бы ни случилось.
А голос в ее голове твердил ей: ты то, что говорят о тебе другие девочки. Просто дура. Ты останешься здесь на веки вечные.
Одна.
Она прижала печальную пустую голову слона к щеке. Его черные зрачки в пластиковых глазах закатились. Она прижала его к себе и провалилась в сон, оплакивая смерть своего друга.
Запрокинув голову, чтобы позволить утреннему ветерку ерошить его рыжие, коротко остриженные волосы своими вонючими пальцами, Блез шел по серой свалке Рокса. Он только что прибыл с Харон Экспрессом из очередного ночного набега джамперов. Просто случайная поездка, чтобы посмотреть, как поживают их инвестиции в недвижимость Манхэттена, и сейчас он был на вершине мира.
Ты всегда читал мне лекции о надлежащем использовании силы, дедушка, думал он, и его улыбка становилась резкой и отталкивающей. И я должен отдать должное: ты действительно научил меня этому.
Он подумал, что, возможно, пришло время спуститься на нижние этажи медицинского корпуса, чтобы получить новые уроки использования силы. Он все еще был довольно бодр, с его шестнадцатилетней выносливостью, а эти прогулки в город всегда оставляли его несколько неудовлетворенным, они казались слишком скучны. Его джамперы были слишком просты, по-американски просты. Это не значит, что он не разделял их веселья. Просто их забав ему не хватало надолго.
И он хотел большего. Испытать на прочность холеное тело дочери миллионера, заставив его хозяйку смотреть на это, было приятно. Но как правило, это лишь разжигало его аппетит, натянутый и тугой, словно кожа на ребрах голодного. Он мог вкусить настоящей власти. Вот чего он хотел от своих жертв, вот по какому принципу он выбирал их.
Он устал дегустировать их по одному. Это было все равно что есть суп через соломинку. Он завернул за угол. Справа река лизала берег, словно зализывала рану. Узел перепутанных семенных коробок дрейфовал по холодному сырому песку к столикам для еды, серые формы были едва различимы в неверном свете. Он не обращал на них внимания. Это был просто мусор, который этот дурак Блоут так заботливо прижимал к своей груди, или что там у него было. Джокеры, монстры для чувствительного таксианца. Блез унаследовал многое от деда: благодаря или вопреки ему, натуралы казались ему не намного привлекательнее. Тот сорт отбросов, который он с удовольствие пнул бы, если б увидел спящим на улице, пропитанной выхлопами и лишенной освещения, доведись ему родиться обычным человеком.
Потом Блез увидел его.
В первой вспышке узнавания он отшатнулся от нескладной формы косо посаженной головы и вздернутых плеч, возвышающихся над потоком мусора. Ужас вопил в голове Блеза и бился в виски, словно обезумевшая птица, желающая выбраться на свободу. Прыжком, достойным мастера боевых искусств, Блез разделил себя и это кошмарное видение холодными стенами здания. Горящее небо, он мог увидеть меня.
– Блез?
Словно нежный нож, голос обрезал стук в его висках. Он поднял взгляд и увидел КейСи, странно обрамленную его коленями, понял, что сжался в комок, припав спиной к холодной цементной стене.
– Блез, в чем дело? Выглядишь так, будто тебя сейчас вывернет наизнанку.
Он почувствовал укол ярости, и желтый ледоруб прошел сквозь пульсирующий фиолетовый туман в его мозгу. Как смеет она вмешиваться? Как смеет она спрашивать? Но ярость вспыхнула и исчезла, как искры от огня, разожженного в бочке.
Другие джамперы боялись и уважали его, испытывали трепет, даже Молли Болт, ненавидевшая его до глубины души. КейСи беспокоилась о нем. Никогда раньше рядом с ним не было людей, которые бы о нем беспокоились – деда и одноглазую сучку он в расчет не брал. Единственной целью Таха было не дать ему стать тем, чем он в действительности был, а Коди просто играла с ним. В последние несколько лет он пришел к пониманию, осознанию, что для своего любимого «дяди Джорджа» он всегда был не больше чем средством к достижению цели: он был своего рода революционным талисманом для тех террористических ячеек, что он создал, перед тем как его проклятый дед схлестнулся с ним. КейСи была единственной из всех, кого он знал, кому он был небезразличен.
Возможно, именно поэтому он держал ее рядом, несмотря на ее острый язычок. Она была милой. Но с его плечами, осанкой, скульптурным телом и всей его силой, он мог иметь любую милую девочку в любой момент и любым способом.
Он испустил долгий рыдающий вздох.
– Это он. Он пришел за моим дедом.
– Кто?
– Он. Он постригся, оделся иначе, но это он. Я его чую. Я чую его разум. Он здесь, чтобы спасти Тахиона.
– Не будь смешным.
Он бросил на нее разъяренный взгляд, который она проигнорировала.
– Никто не знает о Тахионе, кроме нас… и Блоута, потому что он знает обо всем, что творится на Роксе. Но у Блоута, в отличие от нас, есть яйца, чтобы действовать напрямую. Он бы…
– Это не важно. Он туз. У него свои методы.
– Теперь вернись в начало и скажи мне, кто он.
– Марк Медоуз, – сказал он голосом, в котором звучал юношеский напор. Капитан Глюкс.
– Марк Медоуз? – она рассмеялась. – Ты потеешь из-за пустяка, любимый мой. Потому что я встречалась с ним вчера. Он просто безобидный старый… Как ты его назвал?
– Капитан Глюкс. Туз, у которого есть друзья. Джек Попрыгунчик, Звездный Свет, Дочь Луны… И я не уверен, сколько еще. Он был одним из лучших друзей деда. – Он посмотрел на нее с лицом, искаженным, как у мучеников с картин Греко. Я должен остановить его. Он нас уничтожит.
КейСи рассмеялось. Лицо Блеза окаменело. Она потрепала его по голове. Ее пальцы справились с задачей лучше, чем ветер. Пока она ерошила его волосы, он немного расслабился, вновь поняв, за что он ее терпит.
Он также понимал, что однажды отплатит ей за каждую дерзость, и сделает это с удовольствием. Но он учился откладывать удовольствия. Иногда. Дедушка бы гордился им.
– Расслабься. Он просто безобидный старый чудик.
– Говорю тебе, он туз…
Она снова рассмеялась.
– Возможно, он был козырным тузом, детка. Теперь он ничто, усек? Когда я наткнулась на него, его тощую задницу пинали Тайрон и Четырехглазый с компанией. Отменные тупицы. Они почти вытряхнули его мозги через его огромный птичий клюв, пока крошечная девочка-подросток с игрушечным ножом не пришла к нему на помощь. – Она присела рядом и принялась играть с аксельбантом, висевшим на спине бомбера Блеза. – И это туз, да?
С некоторым раздражением он затряс головой.
– Он под прикрытием. Ему приходится скрывать свои силы. Ты никогда не жила под прикрытием. Ты бы знала.
– Ну послушай, я просто жила на улице с тех пор, как мне исполнилось двенадцать, я и не должна знать ничего такого, я же просто девчонка.
– Вот именно.
Она отстранилась, готовая ужалить его, словно кобра. Но прежде чем она успела что-то сказать, за что ему пришлось бы ее уничтожить, он обнажил свои зубы в дикой усмешке. Она моргнула, улыбнулась ему, обхватила руками за шею и покачала головой.
– Сукин ты сын.
Это наша игра, подумал он, самодовольно улыбаясь. Я толкаю ее, чтоб посмотреть, как сильно она толкнет в ответ. Она толкает меня, чтоб узнать, как далеко я зайду.
А ставка – ее жизнь. Она удивится, когда узнает это? Он вспомнил о Марке и вдруг потерял интерес к играм. Несколько грубо он снял ее руки с шеи и начал вставать.
– Хватит, милашка.
– О, мне нравится, когда ты груб.
Он резко тряхнул головой, словно хорек, сбрасывающий мышь. Она поняла намек.
– Твой Марк Медоуз сыграл в дурацкую игру и проиграл. Пора взыскать с него…
– Андриё.
Он поднял взгляд. Перед ним стояли Мастелина и Андрион. Мастелина баюкала в своих пушистых лапах «АКМ» – не тот полуавтоматический, о котором так тупо рассуждают либералы, а настоящую штурмовую винтовку, полный автомат, предназначенный для балтийских призывников, согласно польскому Варшавскому договору, и проданных нелегально. Андрион был без оружия. Он просто постукивал друг о друга своими жесткими зеленовато-черными предплечьями, издавая легкий звон, словно гантели, катающиеся по ковровому покрытию спортзала.
Блез вскочил, прищелкнул каблуками и исполнил поклон в полуфранцузском, полутаксианском стиле.