Как память о боевом прошлом Пенджаба здесь и теперь всюду можно видеть вооруженных людей. На любой базарной улице, шумной, веселой и яркой сквозь сутолоку видны лавки оружейников, а в их прохладной полумгле – поблескивание острых кинжалов и сабель.
Пенджаб лежал на границе с миром ислама, на стыке двух вер, двух культур. Феодальные правители стран, простиравшихся за западными и северными горами, испокон веков смотрели на Пенджаб как на желанную добычу и еще задолго до ислама разоряли его земли бесчисленными набегами. Когда же арабы донесли знамя пророка до Ирана, Афганистана и Средней Азии, тогда у правителей этих стран появилось оправдание любых вторжений и захватов. Слова их священного писания звали вперед и снимали любую вину, превращая солдат из наемников в фанатиков.
Мирное население Пенджаба все чаще и чаще должно было браться за оружие, чтобы отстаивать от врагов свои дома, поля и скот, города и храмы. Но не было равенства и не было единства в этих войсках. Кастовые барьеры были неодолимы, племенные и религиозные различия мешали взаимопониманию.
Люди неоднократно делали попытки сблизиться, найти синтез, сплав идеологий, который помог бы им соединить свои силы, который снял бы с их жизни проклятие кастового неравенства. И не только по Пенджабу – по всей Индии тогда перекатывались волны движения бхакти, мощного движения за право на полноценную жизнь, движения против высших каст, захвативших земли, имущество, права на обучение, законодательство, богослужение. На гребнях этих волн время от времени поднимались проповедники равенства, призывавшие всех объединиться в вере в единого бога и в безграничной любви к этому богу. Страна, истерзанная бесконечными внутренними распрями, обескровленная ударами захватчиков, силилась сбросить кастовые оковы.
И вот тут предлагал себя ислам – религия без каст, религия, обещавшая равенство всем, кто признает, что нет бога, кроме Аллаха, и что Мухаммад – пророк его. В ислам обращались тысячи людей. И потому, что надеялись обрести равноправие, и потому, что некоторые правители силой обращали людей в новую веру, и потому, что обратившиеся платили меньше налогов.
А проповедники учили, что любой бог – это бог, что от имени бога ничего не зависит, что божественная сущность Аллаха и Вишну одинакова.
Очень большим влиянием в XIV–XV веках пользовались суфии – мусульманские проповедники, учившие, что бог – это добро, что надо погружаться в мистическое общение с ним путем размышлений, пения молитв и повторения его имени. Это было понятно и близко индусам, это было близко и учению бхакти. Суфии воспевали равенство и учили равенству. В Пенджабе, где вопрос равенства, единства, слитности был вопросом жизни и смерти, учение суфиев и учение бхакти привлекали многие сердца.
Умнейшим человеком своей эпохи был основоположник сикхизма Нáнак, родившийся в 1469 году. Его детство и юность протекали в Пенджабе, в том самом Пенджабе, на который волна за волной обрушивались завоеватели. Нанак, учившийся и у муллы, и у брахманов, сделал целью своей жизни создание учения об истинном равенстве.
Он возгласил, что ему было видение: бог открыл ему, что разница в вере не создает разницы между людьми и все равны вне зависимости от вероисповедания и касты. Он стал с жаром «проповедовать свое учение, разъезжая по всему Пенджабу. Сначала его окружала небольшая группа приверженцев, которым он дал имя сикхов – учеников, но с годами она выросла в многочисленную общину, жадно впитывавшую учение своего гуру. Среди сикхов были самые разные люди – они слушали проповеди Нанака и исполняли вместе с ним молитвенные гимны. Были мусульмане, были и члены высоких и низких каст.
Нанак резко выступал против брахманской гордыни и против бесчисленного множества ритуальных обрядов, совершения которых брахманы требовали от всех последователей индуизма. Он выступал против поклонения изваяниям богов. Он отрицал брахманские предписания отшельничества во имя спасения души и утверждал, что мирская активная жизнь, жизнь среди людей и ради служения людям гораздо более угодна богу.
Все, чему он учил, было направлено на объединение людей, на то, чтобы они осознали, что все они похожи друг на друга.
Нанак был и хорошим поэтом. В своих стихах-молитвах он воспевал природу Пенджаба, труд людей на полях, их радость в дни урожая.
Эмблема сикхов – их традиционное оружиеОн призывал людей размышлять о боге в предутренние часы, а дни свои отдавать полезному труду. Ритуал, который он выработал для своих сикхов, был прост, понятен и целесообразен.
Нанак ввел обычай совместных трапез – это исключало запреты межкастового общения. Сикхи ели все вместе, и с ними ел их гуру Нанак. Впервые в истории Индии члены высоких каст ели вместе с членами низких, да еще из одной посуды.
И еще одна неоценимая его заслуга состоит в том, что молитвы он стал произносить на народном разговорном языке панджаби. Не древний санскрит брахманов, не персидский язык двора мусульманских правителей и не арабский язык медресе, а простой, для каждого родной язык панджаби.
Допуская к молитве женщин, он открыл своей религии путь в глубины каждой семьи.
Великим человеком был гуру Нанак, которого современные сикхи зовут «гуру Нанак део», то есть «учитель-Нанак-бог».
После его смерти сикхизм стал разрастаться, как разгорающееся пламя. Следующий гуру создал особый алфавит языка панджаби, укрепив пенджабскую обособленность. Движение вышло за рамки городов и стало распространяться по деревням.
Третий гуру стал выступать против затворничества женщин и против многоженства, начал призывать к межкастовым бракам и – неслыханное в Индии дело! – к бракам вдов. Строжайшим образом он воспретил сати – издавна распространенный в Индии обычай самосожжения вдов из среды высоких (главным образом воинских) каст.
Последующие гуру поощряли развитие торговли и ремесел, основывали города и строили гурдвáры – сикхские молитвенные дома. Трапезная при гурдваре – лáнгар – стала местом проверки готовности принять равенство и истинного признания равенства. Она приобрела ритуальное и социальное значение: кто ест в лангаре вместе со всеми, тот истинный сикх, тот исповедует правильную веру.
В XVI веке, при пятом гуру, Арджуне, выстроили прославленный храм Харимандúр, известный ныне под названием Золотого Храма, и город вокруг него – знаменитый Амритсáр.
К началу XVII века гуру Арджун собрал все гимны и молитвы, сложенные предшествующими гуру, сам создал много новых и составил таким образом священное писание сикхов – Грантх, или Грантх-сахáб (т. е. «господин Грантх»), или Гуру-Грантх-сахáб. Эта книга была торжественно возложена на престол Харимандира, и с тех пор этот храм стал главной святыней сикхов, оплотом их веры.
Рост сикхской общины и распространение ее влияния стали воспринимать в Дели как угрозу трону Великих Моголов. Джехангúр начал войну против сикхов и захватил в плен гуру Арджуна.
Не выдержав жестоких пыток, гуру попросил у своих тюремщиков разрешения совершить омовение, погрузился с головой в воду реки и оставил этот мир. Это случилось в 1606 году.
Горькая участь гуру Арджуна и нависшая над сикхами военная угроза заставили следующих гуру усиливать военную организацию общины и возводить по всему Пенджабу все новые и новые форты. Появились группы сикхов и в других областях Индии – всюду, где жили пенджабцы.
В XVII веке на трон Великих Моголов взошел Аурангзéб, правитель жестокий и коварный. Он был сыном Шах Джахáна и своей матери Мумтáз-и-Махáл – «Жемчужины дворца». О великой любви его родителей друг к другу пели песни и слагали легенды при их жизни. Это именно в память о любимой, в память о своей бессмертной любви воздвиг Шах Джахан мавзолей Тадж-Махал – одно из чудес света, «белый сон, застывший над водою», – памятник, и сейчас привлекающий в Агру миллионы паломников и туристов.
Кровью был залит путь жестокого Аурангзеба к трону. Он убивал своих братьев, и их детей, и советников своих братьев, и многих придворных и полководцев. Взойдя на престол, он заточил своего отца во дворец-темницу, окнами выходивший на Тадж-Махал, и предоставил ему возможность медленно умирать, глядя на мавзолей своей любимой жены, на это сияющее беломраморное чудо.
Аурангзеб был фанатичным мусульманином, нетерпимым ко всякой другой вере, и за свою жизнь разрушил много прекрасных индийских храмов и превратил в прах много сокровищ индийской культуры.
Сикхи заботили его с давних пор. Он наводнил Пенджаб шпионами, посылал свои отряды преследовать сикхов, жестоко казнил их девятого гуру, престарелого Тегх Бахадура, велев заживо распилить его пилой посреди улицы Чандни-Чоук в Старом Дели.
Привыкнув к мысли о равенстве и братстве в рамках своей общины, сикхи смело поставили вопрос о праве на власть и землю, вопрос о свободе. Они считали, что имеют право поднять оружие на всех своих угнетателей и поработителей-феодалов.
Кровью был залит путь жестокого Аурангзеба к трону. Он убивал своих братьев, и их детей, и советников своих братьев, и многих придворных и полководцев. Взойдя на престол, он заточил своего отца во дворец-темницу, окнами выходивший на Тадж-Махал, и предоставил ему возможность медленно умирать, глядя на мавзолей своей любимой жены, на это сияющее беломраморное чудо.
Аурангзеб был фанатичным мусульманином, нетерпимым ко всякой другой вере, и за свою жизнь разрушил много прекрасных индийских храмов и превратил в прах много сокровищ индийской культуры.
Сикхи заботили его с давних пор. Он наводнил Пенджаб шпионами, посылал свои отряды преследовать сикхов, жестоко казнил их девятого гуру, престарелого Тегх Бахадура, велев заживо распилить его пилой посреди улицы Чандни-Чоук в Старом Дели.
Привыкнув к мысли о равенстве и братстве в рамках своей общины, сикхи смело поставили вопрос о праве на власть и землю, вопрос о свободе. Они считали, что имеют право поднять оружие на всех своих угнетателей и поработителей-феодалов.
И вот на эту подготовленную почву, к этой бурлящей, такой разноликой и вместе с тем такой уже однообразной толпе вышел последний наставник, последний живой гуру, настоящий вождь – Говúнд Рáи, или Гобинд Сингх.
Последняя четверть XVII века протекала в Пенджабе под знаком его славных дел. Его лозунгом, смыслом всей его деятельности было – поставить все силы на службу военизации общины. Он ясно понимал, что слабый не устоит перед ударами сильного, что его пенджабцам, его сикхам грозит тройной враг: Великие Моголы, афганские соседи, не раз уже налетавшие на Пенджаб, и собственные феодалы, боявшиеся сикхской вольницы, как огня, презиравшие сикхов за низкокастовость и оберегавшие от них, малоземельных, свои богатые угодья.
Красавец и рыцарь, поэт и дипломат, охотник и воин – таким предстает перед нами Говинд из рукописей и легенд, песен и поэм, таким изображают его тонкие миниатюры и народные лубки.
Почти всегда его рисуют сидящим на коне, и этот конь, горячий, мускулистый, как бы слит с седоком в одном порыве и тоже готов ринуться в бой и победить.
Яркий наряд, сверкающее оружие, сокол, напряженно застывший на руке, – все это неизменно присутствует во всех изображениях Говинда. Его образ так динамичен, что легко представить, как он скачет в клубах горячей пыли во главе своего войска, как рубится с врагом, как он всегда впереди – неукротимый и зовущий вперед. Легко себе представить, как беззаветно была ему предана вся эта пестрая толпа пламенных и фанатичных воинов.
Иконописный портрет гуру Говинд СингхаКогда смотришь на изображение Говинда, кажется, что он так и прискакал откуда-то в Пенджаб на своем стремительном коне и никогда не покидал седла. А был он не только воином, но и мудрецом, поэтом и дальновидным политиком. Он обладал той проницательностью, без которой невозможно правильно оценить и возглавить историческое движение.
Прозорливая мысль Говинда и его неукротимый дух помогли ему найти для общины сикхов единственно нужную по тому времени форму – форму боевого братства, массовой воинской дружины.
У подножия гор, в лесистой местности, раскинулся городок Анандпýр. Тогда, в конце XVII века, это было небольшое местечко, удобное прежде всего тем, что от него было рукой подать до гор и лесов, всегда готовых укрыть тех, кто в этом нуждается.
Сюда созвал гуру Говинд в 1699 году всю общину сикхов на праздник весны – Байсáкхи. Многие тысячи преданных устремились в Анандпур.
Этому празднику Байсакхи было суждено войти в историю. Его отголоски гремели многие десятки лет, как отзвук обвала в горах, который порождает новые обвалы и лавины. В этот день была создана хальса – сикхская армия.
В этот день все собрались на площадь по зову гуру. Море разноцветных тюрбанов сомкнулось вокруг его шатра. Все затихли, готовые внимать каждому его слову. Из шатра вышел к толпе гуру Говинд – тот, кого любили, кому верили, на кого возлагали все свои надежды. Оглядев всех, он спросил у собравшихся:
– Есть ли здесь хоть один, кто готов отдать жизнь за веру?
Из толпы вышел сикх и без колебаний направился к Говинду. Гуру взял его за руку, обнажил меч и ввел в шатер. Через миг из-под дверной завесы и краев шатра потекла кровь и стала разливаться вокруг, заставив все сердца сжаться от ужаса. Но не успел утихнуть гул страха и недоумения, как гуру вновь появился перед толпой, держа в руке окровавленный меч, и снова спросил:
– Есть ли здесь хоть один, кто готов отдать жизнь за веру?
Еще один встал и, расталкивая сидящих на земле, направился к Говинду. Посмотрев в его глаза долгим взглядом, гуру взял его за руку и ввел в шатер. Взоры людей были прикованы к окровавленной земле, и все ахнули, когда новая лужа крови возникла из-под шатра и стала растекаться все шире и шире. А гуру снова стоял перед ними и спрашивал:
– Есть ли здесь хоть один?…
После долгого замешательства и движения, прокатившегося волнами по всей толпе, встал еще один и был уведен за первыми двумя. Когда новые ручьи крови полились по земле, дрогнули души людей. Поднялся ропот, многие стали убегать, говоря: «Гуру собрал нас, чтобы убить. Мы не за смертью сюда пришли, а на праздник».
Но вот еще два смельчака вышли из мятущейся толпы и тоже были уведены в шатер рукою гуру. Когда смятение и ужас достигли предела и люди не знали, что все это значит и долго ли гуру будет убивать своих верных учеников, Говинд вышел из шатра и вывел за собой всех пятерых, живых и здоровых, облаченных в богатые праздничные одежды.
И тогда все узнали, что убиты были козы, заранее спрятанные в шатре, и что это испытание было нужно гуру для того, чтобы выявить самых преданных, самых смелых, самых безупречных из числа своих последователей.
Говинд объявил, что эти пятеро, которых он возлюбил больше самого себя, станут ядром новой армии, боевой дружины, хальсы – «армии чистых», армии истинных сикхов. Под именем «панч пиярэ» – «пять любимых» известны эти пятеро в истории сикхизма, и в каждой процессии сикхов даже в наши дни можно видеть пятерых, несущих мечи на плече и облаченных в праздничные шелка, – напоминание о том Байсакхи.
По слову гуру принесли сосуд с водой, он мечом размешал в ней тростниковый сахар и дал этим пятерым испить воды, а затем сам испил из их рук и провозгласил, что таким будет отныне обряд посвящения в хальсу – строгим и простым.
Праздник возобновился. Сикхи, охваченные воодушевлением, тысячами проходили посвящение и становились воинами хальсы. И в основной своей массе это были джáты – основная народность Пенджаба.
Здесь же, в Анандпуре, было провозглашено, что истинный сикх должен иметь пять знаков своей принадлежности к боевому братству – никогда не стричь и не сбривать волос, усов и бороды, всегда иметь в волосах гребень, на правой руке – стальной браслет, а у пояса – кинжал и всегда носить под тканью, драпирующей бедра, плотные короткие штаны. Все эти слова на языке панджаби начинаются с буквы «к», и пять признаков известны как «5 к».
Так вырабатывался облик сикха-«кесадхáри», то есть «сикха с волосами», и с тех пор все сикхи, проходящие посвящение, не стригутся и не бреются в отличие от сикхов-«сахадждхáри», то есть «сикхов без волос», которые не посвящены в хальсу и не должны иметь «5 к».
Всем сикхам Говинд запретил курить, жевать табак, пить и прикасаться к мусульманкам.
Он объявил, что сикхи отныне будут прибавлять к своему имени титул «сингх» – «лев», и с тех пор все сикхи-мужчины неукоснительно придерживаются этого обычая. Женщины общины тоже носят мужские имена, но прибавляют к ним титул «кóур» – «львица».
Сикхская армия стала при Говинде организованной силой. Он начал брать с сикхов дань оружием и лошадьми. С каждым годом росла боевая мощь хальсы.
В прежние годы отдельными группами сикхов руководили выборные главы – масанды, выходцы из городской невоенной среды. Кое-где они стали претендовать на самостоятельную власть и противопоставлять себя гуру. Говинд подавил их и сосредоточил всю власть в своих руках. И тогда забеспокоились высокородные раджпуты, жившие в горах по соседству с землями Пенджаба. Они неоднократно нападали на сикхов, но проигрывали, и эти победы окрыляли Говинда.
Наконец сикхская армия встретилась в бою с соединенными силами раджпутов и Моголов. Два старших сына Говинда Сингха были убиты, а два младших, укрывавшихся в городе Сирхúнде, были преданы его губернатором, захвачены Аурангзéбом и заживо замурованы в стену.
Тогда Говинд написал Аурангзéбу, что Пенджаб ему все равно не покорится: «Подожгу землю под копытами твоих лошадей, но не дам тебе испить воды в моем Пенджабе».
И Аурангзеб не испил.
Мальчик сикх-кесадхариПервое десятилетие XVIII века отмечено гибелью обоих врагов: в 1707 году простился с жизнью Аурангзеб, а в 1708 году от смертельной раны, нанесенной рукой врага, умер в военном походе десятый гуру Говинд Сингх. Перед смертью он сказал своим сикхам, что больше не должно быть у них ни одного гуру и что высшим авторитетом будет теперь их священная книга Грантх, в которой собраны все мысли и указания их великих гуру.