Но кто говорил, что будет легко? И разве кто-то надеялся на легкость? Нет. Она с самого начала знала, что будет сложно. Что будет рваться на части сердце, и удастся ли собрать эти части снова – большой вопрос.
И она приняла решение. Не сдаваться. Что бы ни случилось, идти до конца.
Вернувшись в вагон, на Марину посмотрела почти с отвращением – всё-таки всколыхнули воспоминания былые эмоции, и от почти дружеского сосуществования не осталось ни следа – ненависть, глубокая и яростная, поднялась со дна сознания наверх.
– Что с тобой? – Спросила Марина.
– Ничего, – был ответ, – собирайся. Скоро уже прибудем.
И прибыли. Чух-чух поезд, чух-чух. Здравствуй, московский вокзал, здравствуйте ярко-красные, похожие на ракеты, «Сапсаны», здравствуйте плакаты «Альфабанк приветствует вас в северной столице», здравствуй, особый, яркий питерских воздух и здравствуйте особые питерские лица.
Здравствуй, дом. Такой далекий и такой забытый.
Марина едва поспевала за спешащей Женей – она в минуту пересекла вокзальный зал, спустилась по ступенькам, и выскочила на площадь восстания. И задохнулась от ощущений, стоя с открытым ртом и глядя на буквы «Ленинград» напротив, наверху гостиницы.
Что бы ни случалось с ней, куда бы её не забрасывало, Питер для неё всегда начинался здесь – с этой площади, с этих букв, с этого расходящегося в разные стороны Невского – старого и нового.
Как же я по тебе скучала, оказывается, родной ты мой, любимый и такой уже далекий. Здравствуй.
Сумки – в камеру хранения. Черт бы с ними, вернутся за ними позже. Марину – за руку, и вперед, быстрее, по Невскому, мимо старых зданий, новых вывесок, к Фонтанке, к Аничковому мосту, к коням.
Добежать, с лицом, мокрым от слез, и гладить, гладить узоры моста, опоры коней, дышать глубоко, с силой, втягивая в себя запах и свежесть воды, впитывать в себя речные трамвайчики, и хохотать от счастья.
Здравствуй, мой любимый.
И – дальше, к Казанскому собору, к грибаналу, там тоже мост, и тоже родной, знакомый, и снова запах – но уже другой, более терпкий, туристический, но всё равно свой, свой же.
Бегом до Мойки, на Дворцовую площадь, мимо Эрмитажа к набережной, бежать, закрыв глаза, потому что открыть их можно только в одном, одном месте – на ступеньках, рядом со львом, где Нева волнами и волнишками бьет о гранит, играет, здоровается…
Здравствуй, любовь моя.
Женька застыла, очарованная и заплаканная. Разулась, спустилась на ступеньку вниз. И когда холодные воды Невы коснулись её пальцев, снова захохотала, счастливая. Она дома. Она, черт бы побрал всё на свете, дома.
***
Конечно, она потом долго не могла простить Марине того, что та стала свидетелем её слабости. И весь остальной день молчала – пока забирали вещи, пока устраивались в гостинице (-Поехали ко мне? – предложила, было, Марина. Полный презрения взгляд был ей ответом), пока обедали в «Пирогах» у Аничкового, пока возвращались в номера (конечно, разные) и гасили свет.
Корить себя не стала – что было, то было. Но и радоваться больше не получалось. Уже почти заполночь позвонила Янке. И ахнула, услышав в ответ целую бурю эмоций, радости, воплей и обещаний приехать прям сейчас, немедленно, только скажи адрес.
И приехала – вот неожиданность-то, а? – влетела в номер гостиницы яркой стрелой, красивая, звенящая, громкая, кинулась на шею, затормошила, затискала, и зашептала на ухо гадости вперемешку с радостью.
Потом они долго сидели вдвоем на подоконнике, смотрели в окно на питерский двор-колодец, и разговаривали, разговаривали, разговаривали.
Янка рассказала о том, как порой тяжело ей быть рядом с Сергеем – он вошел в фазу кризиса среднего возраста, увлекся рыбалкой, и совершенно не общается с детьми. О том, как Кира скоро закончит школу, и надо поступать, а она думает только о мальчиках. О Максе и Жанне, которые по-прежнему трепетно и нежно любят друг друга, и строят дачу, и ждут второго ребенка. О том, как устроилась и устаканилась жизнь, стала иной, предсказуемой и ожидаемой. И как не хватает в ней чего-то, что раньше можно было потрогать руками, вдохнуть носом и ощутить сердцем.
Женька в ответ поведала о дочке, показала фотографии и пожаловалась, как скучает. Рассказала о нелюбимой и скучной работе, о том, как достают ученики и какими крысами могут стать пятнадцать теток, если запихнуть их в рамки одного педколлектива.
И чем больше рассказывала, тем больше чувствовала – что-то не то. Да, остановиться остановилась, да, жизнь удалась и стала спокойной, но вместе с тем ушло из неё что-то очень важное, без чего эта жизнь и не жизнь вовсе.
И когда в дверь постучали, даже обрадовалась. Потому что знала: придет. С самого начала знала – когда звонила Янке, и приглашала в гости. Знала. И не ошиблась.
Марина вошла осторожно, на цыпочках – она, видимо, ожидала застать Женьку спящей. И опешила, увидев сидящую на подоконнике Яну.
Секунду они смотрели друг на друга, а потом Женя усмехнулась и сказала:
– Девочки, постарайтесь не убить друг друга сразу, ладно? У нас есть одно общее дело.
Яна фыркнула в ответ и грациозно слезла с подоконника. Осмотрела Марину с ног до головы и фыркнула еще раз.
– А ты постарела, Кошарочка, – заявила она с ехидством в голосе, – так себе выглядишь.
Марина улыбнулась.
– Я тоже рада тебя видеть, Яночка.
Женя смотрела на них во все глаза. Она не вмешивалась – было интересно, чем же кончится эта дуэль взглядов, столкновение двух примерно равных по характеру сил.
– И что ты здесь делаешь, позволь поинтересоваться? – Спросила Яна, глядя исподлобья и улыбаясь опасной, яркой улыбкой.
Марина растерялась. Посмотрела на Женю, и снова на Яну.
– В смысле… Она тебе не сказала?
– Что не сказала?
Яна была суть воплощенное ехидство и изящество. Вот только одну бровь не приподняла – не умела, видимо. Женя продолжала молчать.
– Мы приехали искать Лёку, – сказала наконец Марина, осознав, что помогать ей никто не будет, – ты давно её видела?
Яна расхохоталась. Она смеялась долго, раскатисто, с удовольствием.
– Ты серьезно? ВЫ приехали искать Лёку? Вдвоем?
– Да.
Марине надоел этот спектакль – она плечом отодвинула Яну, прошла в номер и присела на край кровати, не отказав себе в удовольствии положить ногу на ногу, обнажив кусочек бедра. Теперь они с Женей сидели, Яна же осталась стоять. Она переводила взгляд с одной на другую, и улыбка медленно сползала с её лица.
– Жень, она правду говорит?
Женька равнодушно кивнула.
– Ну и ну. Ну и… Ну и ну.
Яна ошарашено помотала головой, и, будто приняв какое-то решение, кивнула.
– Ладно. С тобой, – она махнула в сторону Марины, – я разговаривать не хочу и не буду. Жень, а с тобой мы можем продолжить внизу в ресторане или поехать к нам в гости. Серега будет рад.
– Хорошо, – согласилась Женя, слезая с подоконника, – выбираю в гости.
И под удивленным взглядом Марины они вышли из номера и закрыли за собой дверь.
Вот так-то, милая.
Вот так.
Глава 11.
– Не понимаю я тебя, дорогая.
Яна повторила эту фразу уже трижды, а Женя всё так же не реагировала – сидела на табуретке, поджав ноги, и маленькими глоточками пила кофе. На смешных кухонных часах в виде избушки стрелки минутная и часовая сошлись на цифре «3», а электронные на микроволновке показывали «03-10». Кухня утопала в клубах дыма – так и не смогла себя приучить Янка разговаривать без сигарет, и без коньяка не обошлось – вот он, стоит на столе, бутылка Хеннеси, и бокалы рядом – один полупустой – Янкин, другой полный – Женькин.
– Нет, правда, зачем тебе это? Ведь она же недавно предлагала тебе руку и сердце, ты сама отказалась, а теперь едешь черт знает куда искать её. Не понимаю.
Окно открыто, и в него то и дело проникает ветер с финского – пресный, яркий, с запахом грозы и тумана. А кухня у Янки с Серегой огромная – на такой половина Жениной квартиры поместилась бы – с большим столом, вокруг которого стоит добрый десяток стульев, и с трехкамерным холодильником, и с двумя мисками для собачьего корма.
– А где твой пес? – Спросила вдруг Женька, отрываясь от созерцания мисок.
– Дорогая, – укоризненно ответила Яна, качая головой, – в три часа ночи Рексик, как и остальные члены моей семьи, мирно спит. Подозреваю, что делает он это рядом с Серегой, заняв случайно освободившееся место. И утром получит за это по первое число. Мы достаточно отклонились от темы, чтобы ты перестала убегать и ответила на вопрос?
– Достаточно, – улыбнулась Женя, – только дай мне еще кофе.
Пока Яна включала кофеварку и ополаскивала чашки, она подошла к окну и, отодвинув тяжелую штору, посмотрела вдаль. Там, освещенный ночными фонарями, виднелся кусочек парка, и если всмотреться, можно было увидеть маленькую полоску набережной. Однажды, очень давно, они гуляли там вчетвером – Макс, Сергей, Олеся и она, Женя. Приехали после работы, и бегали по траве, швыряя друг другу фрисби и бесконечно объедаясь сливочным мороженым. Наверное, тогда все прохожие решили, что они – две семейные пары, выбравшиеся на прогулку в этот чудный весенний день. Серега то и дело принимался таскать Женю на руках, угрожая сбросить в море, а Макс с Олесей бегали вокруг них и подбадривали то одного, то другую.
– О чем ты думаешь, Жень?
Она обернулась и увидела, что на столе уже стоят большие чашки с кофе, и порезанный дольками грейпфрут. А над всем этим – Яна – смотрит грустно и понимающе.
– О том, что в этом городе слишком много воспоминаний.
Кофе оказался даже вкуснее, чем первый раз – что-то такое Яна в него добавляет, от чего вкус становится мягким, и совсем не горьким. Женя сделала еще глоток, заулыбалась на подругу, и наконец ответила на её вопрос:
– Я не знаю, зачем мне это.
– Тогда почему ты это делаешь? – Удивилась Яна. – Если даже не знаешь, зачем?
– Потому что мне кажется, что пришло время перестать знать и начать чувствовать, – Женя поставила чашку на стол и громко выдохнула, – знаешь, я вдруг поняла, что слишком много знаю. Знаю, что можно делать, и чего нельзя. Куда надо идти, а куда не надо. Но за всеми этими знаниями я перестала понимать, а чего же я хочу? Ведь знать и хотеть – это совсем разное, понимаешь?
Яна кивнула. Она слушала очень внимательно, даже о коньяке забыла.
– Ты права, она многое мне предлагала тогда. Не руку и сердце, конечно же, но всё равно очень много – возможно, она предлагала максимум из того, на что была способна. А я отказалась. Отказалась, потому что не захотела снова лезть в это болото бесперспективных отношений, потому что не захотела становиться заменителем, лекарством от одиночества, и тому подобным шлаком.
– Я хорошо тебя понимаю, – заметила Яна, – дорогая, это было правильное решение.
– Возможно, – Женя кивнула, и вдруг посмотрела на подругу совсем другим, особенным взглядом, в котором было так много от старой Женьки! – Возможно. Только это не было правдой.
– Как?
– А вот так. Всё это было правильно, и мудро, и честно, и по-взрослому, но правда заключалась в том, что я просто испугалась, Янка. Я любила её пятнадцать лет. Пятнадцать чертовых лет эта чертова Ленка постоянно жила в моем сердце. И я приучилась любить её, ничего не ожидая, ни на что не надеясь. И вдруг по прошествии этих лет она снова появляется в моей жизни. И – более того – появляется с… надеждой? Нет, Ян, я не была к этому готова. Какая, к черту, надежда? Что – всё сначала? Снова позволить себе любить, открываться, чувствовать? Я испугалась как девчонка, и прогнала её от этого испуга.
– И правильно сделала. Мы обе знаем, чем бы это кончилось. Она бы ушла, а ты бы снова страдала.
– Нет, Янка. Фокус в том, что нет.
– Что нет?
– Мы не знаем. Я – не знаю. Я могу догадываться, придумывать, фантазировать, но я, черт побери всё на свете, не знаю!
Она вскочила и начала ходить туда-сюда по кухне, иногда останавливаясь и, выдыхая, глядя на Яну.
– Понимаешь? У меня был шанс снова чувствовать, снова стать живой, но я испугалась. Испугалась, потому что все прошлые разы это мое оживление кончалось очередной смертью. А вот сейчас я думаю – может, в этом и есть смысл? Может быть, без смерти жизнь вообще невозможна? И счастья без страдания не бывает?
– Дорогая, ты обалдела? Ты что, ищешь ее, чтобы снова быть с ней?
– Я ищу её для того, чтобы встретиться с ней настоящей.
Яна вздохнула и отпила еще немного коньяка. В её глазах ясно читался вопрос «Зачем тогда тебе Марина?», и он не замедлил последовать.
– Зачем ты тащишь с собой Кошару? Чтобы добавить экшена в процесс?
– Нет, – Женя засмеялась и присела на подоконник, – просто вдвоем найти её будет проще. А дальше увидим, как сложится.
– Не боишься, что захочешь быть с Лёкой, а она выберет эту…?
Женя молча посмотрела на подругу. Нет, она не боялась. Уж чего-чего, но только не этого.
– Ладно, – кивнула Яна, – я поняла. Ты хочешь правды, хочешь посмотреть на неё без страха, а дальше уже решить, так?
– Так.
– Но где ты собираешься её искать?
– Погоди, – Женька растерялась и удивленно приподняла брови, – мне казалось, ты по телефону намекнула, что знаешь, где она.
Теперь пришла очередь Яны смущенно отвернуться. Она с преувеличенным старанием полезла в холодильник, и долго искала там что-то, нагнувшись. Женька молча ждала.
– Она была здесь, – решилась, наконец, Яна, и снова села за стол, – я не хотела тебе говорить, но раз уж так – скажу. Она была здесь год назад, недолго, всего пару дней – заезжала в гости.
– Она сказала, куда поедет? – Голос Жени звучал очень спокойно, но внутри она натянулась как струна от волнения.
– Нет. Жень, дело в том, что она была… не в себе.
– Как это – не в себе?
Воображение тут же нарисовало всё страшное, что только можно представить – снова подсела на наркотики, опять начала пить, окончательно изменила себе сознание и сошла с ума?
Яна опять помялась.
– Знаешь, дорогая, она… была очень спокойна. У неё зрачки были будто внутрь повернуты, если ты понимаешь, о чем я. Она улыбалась, постоянно. И у меня было чувство, что извне в неё ничего не проникает.
Черт. Очень похоже на наркотики.
– Ян, а она была… под чем-то?
– Нет, – отмахнулась Яна, – я сразу об этом подумала, но нет. Она просто была странная, но без наркоты.
– Ладно, – выдохнула, – и куда она уехала?
– Да кто ж её знает? Погостила, погуляла по Питеру, и через пару дней прислала смс «Спасибо за всё, я отправляюсь дальше». Я спросила тогда, куда её черти несут. Она ответила – «Туда, где мое сердце». И пойди пойми, что это значит.
Значит, туда, где сердце. И оно явно не в Таганроге, потому что туда Лёка точно не возвращалась. Ну что же, это хоть что-то. Какая-то зацепка.
Глава 12.
Проснулась Женя почему-то одна, хотя точно помнила, что засыпали они на этом широком раскладном диване вместе с Янкой – трогательно взявшись за руки и отвернувшись в разные стороны.
Издалека доносились звуки утренней возни – шумела кофеварка, жужжала соковыжималка и детский голос отчаянно требовал хлопья.
– Проснулась, спящая красавица?
Не успел смолкнуть последний звук, не успел Серега закрыть за собой дверь, а Женя уже успела в два прыжка добежать до него, и запрыгнуть, обнимая за шею.
– Сережка! Сережка!
Сергей засмеялся, подхватывая Женю под ягодицы и кружа по комнате.
– Я рад тебя видеть, Джен.
Когда первый приступ радости схлынул и оба немного успокоились, Женя наконец обнаружила, что одета не слишком прилично – едва ли трусы и короткую майку можно было назвать даже более-менее подходящим случаю нарядом. Она слезла на пол, огляделась, но своей одежды не увидела.
– Моя чокнутая жена все постирала, – сообщил догадливый Сергей, – хочешь, дам тебе свою майку? Она пожалуй подлиннее будет. И пошли завтракать, все уже собрались.
Кто это «все» Женя узнала через несколько мгновений, когда в длинной Сережиной футболке вошла на кухню и увидела за столом Макса, Жанну, Киру и маленького Артема. Яна – в фартуке поверх домашнего костюма – жарила яичницу и разливала по кружкам кофе.
– Когда вы успели приехать? – Спросила Женя, обнимая Максима и целуя Жанну. – И сколько время вообще?
– Это я им позвонила, теть Жень. Здравствуйте.
Женя посмотрела на Киру – красотка выросла, да и только. Волосы белые – видимо, красит уже, сидит ровно, изящно даже, и глаза – господи, неужели накрашены? Вот так-так… Маленькая Кира превратилась во вполне себе взрослую девушку.
– Здравствуй, дорогая. Еще раз назовешь меня тетей – буду называть тебя малышкой, идет?
Кира засмеялась и кивнула. Яна через ее плечо поставила на стол блюдо с яичницей и сообщила:
– Это она смущается, Жень. За глаза ни разу еще не слышала чтоб она тебя тетей называла.
– Ну мам! – По тому, как залились краской Кирины щеки, стало понятно, что Яна права. Но развивать тему, к счастью, не стали: хозяева дома наконец-то тоже присели за стол, и Сергей, поднимая чашку с кофе, провозгласил:
– По-серьезному выпьем ближе к вечеру, граждане, а пока предлагаю чисто символически провозгласить тост за встречу.
– Поддерживаю, – заявил Максим, – за то, что все мы здесь сегодня собрались.
Все засмеялись, узнав в цитате любимую песню Макса, и принялись за еду. Женя ела молча – она уже поняла, что удрать сегодня не получится, и мучительно соображала, нужно ли позвонить Марине и рассказать новости, или же имеет смысл подождать до личной встречи.
После завтрака Сергей озвучил планы на день, в которые входили шашлыки загородом, прогулка по набережной Невы и… поездка на кладбище.
– Если ты хочешь, конечно, – уточнил Макс, – мы ездим каждый месяц, но поскольку ты приехала, можем поехать сегодня все вместе.
Все выжидающе уставились на Женю. Как же она не любила такие ситуации… Конечно, она собиралась съездить на кладбище, но хотела поехать одна. А теперь уже ничего не попишешь – придется всем вместе.
– Поедем, конечно, – вымученно улыбнулась она.
– Теть Жень, а ты надолго приехала? – Спросила Кира, вылезая из-за стола.
– А что, уже надоела, малышка? – Улыбка поменяла направление, и стала гораздо более искренней.