Дело в том, что муж актрисы Артур Димитрис в последние годы много пил и на этой почве позволял себе, мягко говоря, некрасивые поступки: устраивал дома шумные разборки, иногда даже поднимал руку на жену. Его неоднократно предупреждали, чтобы он вел себя прилично (напомню, что Артмане в 1971–1976 годах была кандидатом в члены ЦК КП Латвии, депутатом Верховного Совета республики, а также возглавляла Союз театральных деятелей Латвии и была членом Советского комитета защиты мира), но Димитрис не относился к тем людям, которые умеют держать данное ими слово. В итоге эти скандалы то затухали, то возникали снова.
На этой почве заметно изменился характер и у сына актрисы — Каспера. В середине 70-х он связался с дурной компанией, стал, как отец, выпивать, а потом и вовсе увлекся наркотиками. В итоге все это могло закончиться для парня весьма печально, не прими сама Артмане экстренных мер, для того чтобы вытянуть сына из трясины. Однажды его задержали и посадили в «одиночку», чтобы он понял, наконец, что шутить с ним никто не собирается. Как ни странно, но после этой «посадки» Каспер и в самом деле взялся за ум. Более того, он и отцу заявил, что если тот еще раз поднимет руку на мать, то дело будет иметь лично с ним.
В первой половине 80-х на экраны страны вышло еще несколько фильмов с участием героини нашего рассказа: телесериал «Государственная граница» — Фильм 1-й «Мы наш, мы новый…» (1980; мать Володи Зинаида Кирилловна), «Следствием установлено» (1982; главная роль — следователь прокуратуры Рута Яновна Граудина), «Чужие страсти» (1983; главная роль — Анна), «Последняя индульгенция» (1985; Эрна Зале).
Тем временем в 1985 году к власти в СССР пришел М. Горбачев, началась перестройка. При его активной поддержке спустя год новые руководители в советском кинематографе взяли курс на постепенный отказ от социалистического реализма. Внедряемый ими «реализм» достаточно быстро сменил ориентиры в искусстве — с оптимизма на пессимизм. В народе такого рода искусство метко прозвали «чернушным». Естественно, в таких условиях первыми оказались ненужными именно те творцы, талант которых нес в себе в первую очередь оптимистическое начало. К таким людям относилась и Вия Артмане. Кроме этого новые властители припомнили ей ее «брежневское» прошлое: все ее звания, работу в партии и т. д.
В 1986 году Артмане овдовела: ее муж скончался после тяжелой болезни. После этого неприятности посыпались одна за другой. Именно во второй половине 80-х Артмане была фактически вытеснена из кинематографа, как и большинство ее коллег, кто верой и правдой служил Советской власти. В тот период она снялась всего в трех фильмах: «Моонзунд» (1987; фрау Мильх), «Человек свиты» (1987; главная роль — Аглая Андреевна), «Спасенному — рай» (1988; Мария Ивантеевна).
Последними работами Вии Артмане в советских реалиях стали две роли в фильмах Валерия Тодоровского: в картине с характерным для того времени «чернушным» названием «Катафалк» (1990) она сыграла жену престарелого партийного функционера — Евгению Андреевну, а в «Любви» (1991) — бабушку Марины.
После развала СССР карьера Артмане в кино прекратилась, и осталась лишь работа в Художественном театре имени Яна Райниса, где она считалась одной из старейших актрис. Правда, и там ролей у нее было немного. А затем, когда новые буржуазные правители взяли курс на размежевание с Россией, у Артмане наступила черная полоса в жизни и творчестве.
Началось все в 1994 году, вскоре после того, как в Латвии был принят закон, согласно которому бывшие жители республики, покинувшие ее сразу после установления Советской власти, имели право получить обратно свою собственность. В итоге у Артмане была отобрана ее рижская квартира, в которой она прожила почти тридцать лет. Причем актрису больше всего поразил не сам факт отъема у нее жилплощади, сколько отношение к ней новых правителей. Когда она пыталась найти у них защиту, те прямым текстом говорили ей, что она должна «убираться к русским коммунистам». И это говорилось по адресу той, которая на протяжении долгих лет была гордостью Латвии не только в пределах республики, но и далеко за ее рубежами. Другое дело, что для новых правителей страны она никогда не могла стать близкой: ведь она была для них батрачкой, которая сменила прежнюю, буржуазную элиту. Теперь потомки той элиты брали реванш.
В те годы Артмане продолжала играть в Художественном театре имени Я. Райниса, но обстановка там для нее заметно осложнилась — руководство откровенно стало выдавливать ее из труппы. И это накануне 50-летия ее пребывания там. От всех этих переживаний у Артмане случилось подряд два инсульта. И только чудо и старания врачей спасли ее тогда от смерти.
После лечения актриса вновь вернулась на сцену. Но поскольку последствия болезни все равно давали о себе знать, Артмане все-таки пришлось покинуть труппу и уйти на пенсию. С этого момента латвийское искусство, по сути, забыло о ней. Ее фильмы советской поры оказались под запретом на латвийском ТВ, а в печатных СМИ ее имя практически не упоминалось. Что неудивительно, поскольку Артмане не пошла по проторенной дорожке многих своих коллег — таких же, как она, бывших советских кумиров, которые в новых условиях легко отреклись от своих прежних идеалов и принялись на чем свет стоит ругать прежнюю власть. Например, популярный некогда литовский актер Донатас Банионис, который в советские годы был обласкан не менее, чем Артмане (член КПСС с 1960 года, народный артист СССР с 1974 года, депутат Верховного Совета СССР 9-го созыва и т. д.), теперь в своих интервью заявляет:
«В Литве все были просто счастливы, когда пришли немцы. Перед самой войной были страшные аресты, депортации. У меня на глазах в грузовики заталкивали семьи с маленькими детьми и в товарных вагонах отправляли неизвестно куда. В театре мы все мечтали, чтобы пришли немцы, боялись, что вывезут всех, всю Литву… 80 % людей ликовали, но потом увидели, что все то же самое. Но не хуже, чем большевизм. После войны Литва была вновь оккупирована…»
Между тем во времена пресловутой «большевистской оккупации» Литва превратилась в индустриальную республику, общий объем промышленной продукции которой в сравнении с годами буржуазной власти увеличился в 56 раз. Одних театров в небольшой по территории Литве (население ее на момент распада СССР составляло чуть больше 3,5 млн человек) функционировало одиннадцать, причем один из них — Паневежеский — долгие годы возглавлял именно Д. Банионис.
Ничего подобного про прежнюю власть Вия Артмане никогда не говорила. Она и здесь оказалась выше и благороднее остальных своих коллег. За что ей, конечно же, стоит воздать особую хвалу. Именно поэтому в России ее имя по-прежнему очень популярно. Здесь до сих пор на телевидении можно увидеть ее старые фильмы, а СМИ периодически печатали интервью с ней. В 2003–2004 годах Артмане даже снялась в российском кино: сыграла небольшие роли в фильмах «Золотой век» (Екатерина II), «Каменская» (оба — 2003), «Кавалер золотой звезды» (2004).
Последние годы жизни Артмане прожила в своем загородном доме под Ригой. Там она вела достаточно уединенный образ жизни. Рядом с нею были ее дети: сын Каспер служил настоятелем деревенской церкви в Кримуле, а дочь Кристина стала профессиональной художницей. Ее муж, как и она, окончил Академию художеств, работает скульптором. У них растет девочка, которая ласково называла Вию Артмане «омите» — бабушка.
Великая актриса ушла из жизни 11 октября 2008 года. Прощание с В. Артмане прошло в Риге. На гражданскую панихиду пришло много людей, в том числе и президент Латвии Валдис Затлерс с супругой. Тем самым латвийское правительство как бы попросило прощения у своей великой соотечественницы за те несправедливости, которые оно обрушило на нее в 90-е. Из коллег покойной в церемонии прощании приняли участие режиссер Янис Стрейч (он снимал Артмане в телефильме «Театр»), актер Петерс Гаудинс (он играл в «Театре» сына героини Артмане, а также прославился ролью Айвенго в фильме «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго»), актриса Лилита Озолиня (из «Долгой дороги в дюнах») и др.
Отметим, что в марте 1999 года Артмане приняла православие (взяла себе имя Елизавета), и это таинство свершил игумен отец Евгений Румянцев из кафедрального собора Рождества Христова. Он же и отпел актрису по ее собственному предсмертному желанию.
Похоронили В. Артмане на Покровском кладбище в Риге.
После смерти актрисы российские СМИ вновь вспомнили о ней: косяком пошли статьи в печатных изданиях, по ТВ были показаны несколько документальных фильмов о ней. Именно тогда широкая общественность и узнала новость о том, что отцом ее дочери Кристины был отнюдь не законный супруг Артур Димитрис, а Евгений Матвеев. Поведал же об этом сын актрисы Каспер, который рассказал историю о том, как во время съемок «Родной крови» в 1963 году между его матерью и Матвеевым случился не киношный, а самый что ни на есть настоящий роман, который и привел к рождению девочки. По словам Каспера:
Похоронили В. Артмане на Покровском кладбище в Риге.
После смерти актрисы российские СМИ вновь вспомнили о ней: косяком пошли статьи в печатных изданиях, по ТВ были показаны несколько документальных фильмов о ней. Именно тогда широкая общественность и узнала новость о том, что отцом ее дочери Кристины был отнюдь не законный супруг Артур Димитрис, а Евгений Матвеев. Поведал же об этом сын актрисы Каспер, который рассказал историю о том, как во время съемок «Родной крови» в 1963 году между его матерью и Матвеевым случился не киношный, а самый что ни на есть настоящий роман, который и привел к рождению девочки. По словам Каспера:
«У мамы с Матвеевым получилась не только работа, но и любовь. Грешно, но так случилось. Моей жене Лиге мать призналась в этом еще 25 лет назад. Рассказала, что у них с отцом был договор — он принимает дочь, и они больше никогда никому об этом не говорят. Люди продолжали шептаться. Мама гуляла с коляской по парку, а бабульки с острым языком говорили: „Девочка — вылитый Матвеев!“ Потом эта история еще раз всплыла, когда мама принимала православие. Десять лет назад. Она хотела дойти до исповеди без камней за пазухой.
Уже в старости, когда отца не стало, мать встретила Матвеева в Москве. И он вроде бы даже предлагал ей переехать в столицу России. Говорил, что она сможет жить у него на даче, если захочет. Она приняла это за шутку. Матвеев всегда относился к ней с уважением. А я благодарен маме за то, что сохранила семью ради детей…
Когда в октябре 2008-го у мамы случился сердечный приступ и мы отвезли ее в больницу, она еще была в сознании. Перед реанимацией ее последние слова были адресованы моей жене: „Скажи Кристине, — попросила она, — что ее отец — православный…“ Нам без слов было понятно, о ком речь. Впрочем, Кристина по-прежнему считает своим отцом Димитриса. И это объяснимо».
Сама актриса в одном из своих интервью заявила следующее:
«К мужчинам я неравнодушна. Считаю противоестественным, если бы было наоборот. Но это не значит, что все мужчины перебывали в моей постели… Однако, как ни парадоксально, самой крепкой дружбой я обязана женщинам. Больше всего искренних и теплых признаний я получила от них…»
Вия Артмане прожила долгую и интересную жизнь. В творческой среде за сильный характер и красоту коллеги прозвали ее «королевой». Между тем таких королев в советском искусстве было много, но Вия Артмане принадлежала к числу тех немногих, кто сумел добиться этого звания, стартовав буквально из самых низов. Из батрачек — в королевы.
Журавушка советского кино (Людмила Чурсина)
Людмила Чурсина родилась 20 июля 1941 года… в поле. Это не описка автора, так было на самом деле. Немец в те дни наступал, и мать Людмилы в числе тысяч других беженцев уходила на восток. И вот, когда началась очередная бомбежка, у нее начались схватки. По словам актрисы: «Меня в этом кошмаре потеряли. Потом мама вернулась, я лежала, припорошенная землей, в картофельной борозде… Мне часто говорят, что я родилась в рубашке».
Отец Чурсиной был военным, поэтому его семье часто приходилось менять место жительства: от жаркого юга до Крайнего Севера. Но будущей актрисе эта смена обычаев, природы, людей разных национальностей пошла только на пользу. В 50-е годы она с родителями попала в город Великие Луки. Городок маленький, тихий, уютный. Домики в один этаж, сады яблоневые, дощатые заборы, серые от солнца и дождей. Там она окончила десятилетку с золотой медалью. Ни о каком театре не мечтала. По ее словам:
«Я любила предметы серьезные, собиралась или самолеты строить, или на мостике корабля стоять — мечтала о чем-то крупном. Сама была длинная, нескладная, по моему ощущению — некрасивая, даже стыдилась смотреться в зеркало. Однажды попробовала сыграть в школьном драмкружке какую-то роль — напутала текст…»
По словам актрисы, в детстве в нее мальчишки не влюблялись — она была выше их всех на голову! Да и на пай-девочку с косичками и белыми капроновыми бантами она походила мало. Чурсина была страшной хулиганкой и задирой и в куклы отродясь не играла. Вместо этого она лазала по деревьям, прыгала с крыш с немыслимой высоты, висела на турнике. Поэтому мальчишки долгое время ее как девчонку не воспринимали. Но уже в старших классах школы Людмила превратилась в статную девушку с раскосыми глазами и прекрасной фигурой. Естественно, появились и первые кавалеры.
Первая любовь пришла к Чурсиной на Дальнем Востоке, куда она переехала вместе с родителями из Батуми. Вот как об этом вспоминает сама актриса:
«Когда мы переехали на Дальний Восток, я стала учиться в смешанной школе. И, естественно, тут же влюбилась. Кроме моего роста (177 см) у меня были комплексы еще и по поводу большого размера ноги. Поэтому туфли мне покупали на два размера меньше. Когда я выходила к доске, от боли мозги „в узел завязывались“! В моем классе учился мальчик по фамилии Шипов, отличник, математик. Я сидела наискосок от него и все время рисовала его профиль. (Кстати, в школьных коридорах висели портреты в моем исполнении — от Архимеда до Сталина.) Шипов был единственным высоким парнем в классе, и это сыграло роковую роль.
На одном из школьных вечеров, на которых я обычно подпирала стенки, объявили белый танец. Я заплетающейся походкой подошла к Шипову и почему-то произнесла: „Можно пригласить вас танцевать?“ От этого „вас“ он, по-моему, чуть чувств не лишился. Страшно смущаясь, мы молча прошаркали вальс и, как только танец закончился, разбежались в разные стороны. Я долго переживала свой позор и однажды на перемене сказала ему: „Ты меня извини, я пошутила. Ты есть „ты“!“ И все как рукой сняло…»
Между тем ее лучшей подругой в классе была красивая девочка, которая, кроме театра или кино, ни о чем больше не мечтала. Летом 1959 года они отправились в Москву поступать в институты: Людмила — в МАИ, а ее подруга — в любой творческий вуз. Но так как в авиационный экзамены были значительно позже, Чурсина решила составить компанию своей подруге, которая поступать в одиночестве сильно трусила. И подали они документы сразу в несколько заведений: во ВГИК, в ГИТИС и в Театральное училище имени Щукина. К удивлению Людмилы, она была принята во все эти вузы, а ее подруга нет.
Л. Чурсина вспоминает: «Было любопытно и совсем не страшно: у меня был тыл — МАИ… На экзамене в „Щуку“ я читала „Белого пуделя“ — кусочек, где мальчик спасает собаку, а та от радости лижет ему лицо и лает. И я залаяла: „А-у! Ав-в!“ Комиссия смотрела с удивлением: стоит взрослая, большая тетка и гавкает. „Хватит лаять! — сказали. — Продолжайте рассказывать!“ Когда я прошла все творческие туры, замдиректора Воловикова, очень мощная, серьезная женщина, вдруг мне сказала: „Останьтесь, зайдите в соседнюю аудиторию“. Ну, думаю, сейчас скажет: „Какое вы имели право вообще переступать порог театрального училища?“ Стою. У меня длинная русая коса, платье из белого муара, сшитое мне мамой на выпускной вечер, туфли на два размера меньше — и от этих туфель мозги мои завязаны узлом.
Вошла Воловикова: „Станьте к стене!“ Неужели бить будет?!
„Скажите: мама!“. А надо сказать, у меня тогда был очень высокий голос — внешности не соответствовал, и я как кукла пищу: „Ма-ма!“ — „Нет, скажите ниже! Вы такая высокая, мощная — что вы писклявите?“ Я оскорбилась: „Извините, я… я ухожу!“ — „Остаться! Встать к стене!“ Я встала. „Если вы не опустите голос, не перестанете „цокать“ и „дзякать“ (я жила в Тбилиси, акцент местный чувствовался), то мы вынуждены будем вас отсеять…“»
В конце концов, узнав, что ее приняли во все три учебных заведения, Чурсина остановила свой выбор именно на Щукинском.
В училище Людмила считалась одной из самых красивых студенток. За ней тогда пытались ухлестывать многие ребята, но она выбрала… преподавателя. Это был будущий «товарищ Саахов» — актер Владимир Этуш. На втором курсе он репетировал со студентами чеховскую «Ведьму», где Людмила играла главную роль. И во время репетиций у них завязался трогательный роман. Правда, длился он недолго и прекратился так же внезапно, как и начался.
Дебют актрисы в кино состоялся уже через год после ее поступления в «Щуку»: режиссер Леонид Луков пригласил ее на небольшую роль в картину «Две жизни». Ее партнерами по фильму были тогдашние звезды советского кино: Н. Рыбников, А. Ларионова, В. Тихонов, Г. Юматов. Картина вышла на экраны страны в 1961 году и имела хорошую прокатную судьбу: 3-е место, 41,3 млн зрителей.
После этого ее заметили и другие режиссеры, она снялась еще в нескольких картинах: «Когда деревья были большими» (Зоя), «На семи ветрах» (медсестра Настя) (оба — 1962), «Утренние поезда» (1963; Тонечка), «Год как жизнь» (1965; Ильза).
В 1963 году Чурсина окончила Театральное училище имени Щукина и попала в труппу Театра имени Вахтангова. Однако проработала она там недолго — всего два года. Причем ушла оттуда скорее по личной причине, чем по творческой. Дело в том, что она познакомилась с 39-летним кинорежиссером из Ленинграда Владимиром Фетиным, который пригласил ее в свою картину «Донская повесть» по М. Шолохову на главную женскую роль — Дарья. По словам актрисы: