"Чтобы забыть."
"О чем забыть?"
"Хочу забыть, что..."
Тут Мерлин проснулся проснулся - захотелось в клозет.
Этой ночью в Москве и Московской области сотрудниками МУРа был обезврежен гражданин Срубтин Я.Я., насильник, маньяк и убийца. А ещё днем в редакции газеты "Вечерний Сталевар" раздался телефонный звонок. Егней Феофанович не знал, что на Светочку был совершен наезд. Звонили же из Больницы. Девочку спасли.
В клозете пахло смолою и гнилью.
Мерлин, однако, задремал, сидя на унитазе.
Сон Мерлина No 8437923-83/332'71
Дождь. На огромной поляне высокий дом. Окно на последнем этаже распахнуто. В окне, на подоконнике, человек со скрипкой. Позади его вентилятор включен - седые волосы развиваются. Лицо скрипача - покойного Максимилиана Робеспьера. Губы плотно сжаты. Только живы глаза нелепого серорыжего цвета. Вот скрипач, размахнувшись, швыряет скрипку вниз, на поляну и исступленно кричит. Губы сжаты и волосы развиваются. Скрипка вонзается в желтую землю, дрожит. Старик закрывает окно, выключает вентилятор, ложится на каменный красный пол и плачет.
Потом - они проваливаются, но встает из тумана легкий воздушный замок, словно где-то там, где знают: закат, тихо звучит музыка.
Помнил, как янтарный мост тихо таял в легких янтарных облаках. Накрапывал дождик...
Беги!
Мерлин внезапно вскочил. Потолок клозета поплыл и ударился о грязные стены: головою о дверь.
Вскоре, потирая ушибленный лоб, Мерлин проковылял на кухню.
На кухне сидел (дремал) Брынк-667-ой.
"Эй, старик, эй..." - тихонько позвал его Мерлин.
"А? да, да... что?" - Брынк поднял со стола голову.
"У тебя часы были - сколько там?"
"Ша глянем, погодь, ага, ну, типа, полночь. Вот такой вот сказ."
"Метро ещё работает, значит..."
"Ты это... куда, там, собрался?.."
"Так, сестренку навестить одну надо."
"А-а, - Брынк усмехнулся, - це добре..."
"А, кстати, да, - Мерлин обернулся на пороге, - у тебя хорошего мыльца не найдется?"
"А-а, ты это опосля герленка своего, типа, вешаться будешь. Да, возьми, вон там, возле крана, токма до конца не вешайся - выставка на носу."
Положив кусочек мыла в карман, Олег подумал было, что неплохо бы захватить с собою большую и толстую иголку (из набора для переливания крови).
"И надо ещё братку напомнить, - чтоб отдал "Науку и Религию", которая с дзен-буддистами."
Олег толкнул дверь - в комнате оказалось темно.
"А, черт, - подумал Олег, - он же опять какую-то герлу новую себе притащил..."
Свет ослепил всех троих. Тратотар Спельциписмунс сердито засипел, заворочался; и тут Олег увидел Катю.
Мерлин погасил свет и вспомнил:
"Иголка у меня в воротнике пальто, а вот надо бы не забыть баночку."
Так говорил Старик Ложкин.
Одев пальто, вышел на улицу. И поехал домой.
"Когда я вернулся, товарищи рады были вновь увидеть меня живым и невредимым. Грустно мне было, но я говорил им: Это я просто устал."
В метро случайно встретил рыжую Крышу (Восьмую). Она рассказала, что дня три назад забрали в дурку Анфису-ведьму, а там она чегой-то крейзанулась и попилилась.
Но был месяц октябрь. Год 1990 от Рождения Христова.
Поднимаясь по лестнице на крышу дома, Олег поразился идиотскому слову углем нацарапанным на стене. Надпись гласила "allphyce". Что это такое Олег не знал; в телевизорах по первой программе ЦТ заканчивалась передача ТСН.
Спустя минут 5 (пять) Мерлин Утаргонский стоял уже на крыше своего дома. держа в руках иголку и баночку с мыльной пеной. Он пришел сюда пускать мыльные пузыри.
А через 7 (семь) минут вниз, на ночной Город, мрачный и строгий, с высоты двенадцатиэтажного дома, полетели прекрасные мыльные пузыри. Сверкали в бликах полной луны. (Ведь было 4/Х 1990 года).
"Да ты же урод," - проговорил кто-то.
Олег обернулся; он неожиданности - выронил баночку с мыльной пеной.
"Эльфис..." - опять проговорил.
"Это - я?" - словно хотел спросить Мерлин, как увидел: расплесканная по крыше пена мыльная вздулась - это был порыв ветра - и это полетел над домом огромный мыльный пузырь.
Там - Другой Город! Олег увидел Город, прозрачный Город. Город огибала река, легкие волны бились о перламутровые стены Города.
Ворота его распахнулась, и к Олегу опустился янтарный мост.
По утро Кузьма Евенеев решил почитать Бхадват-Гиту, но длинные многозначительные фразы таили в себе строгое молчание. Кузьма принял решение: пустить книгу сию на косяки.
Активисты общества "Память" потребовали напечатать на бересте специальные паспорта для русских и провели митинг на Колхозной площади в поддержку честного имени истинного патриота Великой Руси, неподкупного борца с жидами, г-на Морозова, выпустили также брошюрку в изд. "Прометей" "Переписка Морозова и Гитлера"; как оказалось - молодой тогда ещё непримиримый враг масонов и сионистов ездил на летнюю практику в колхоз "Восход Ильича" лично к г-ну Морозову.
Когда Олег шел по янтарному мосту, он не заметил, но - с реки было видно, как звезды, осыпавшись в ночного неба, сплели ему сверкающими узорами серебристый плащ, плащ этот вился за спиной Олега. Но это был полдень, и лодочка уплывала в даль, туда, где далекие гремели раскаты грома - там был дождь, и мост янтарный пропал вскоре из глаз...
Но прежде - она увидела, как Олег, входя в Город, улыбнулся как-то странно. Улыбался вечности.
В то утро - когда ударили первые заморозки - в двухстах метрах от дома нашли труп юноши. Легкий иней покрыл его его покойное лицо, руки...
И удивлялись люди - летали над трупом легкие, сияющие в холодных лучах октябрьского солнца, мыльные пузыри.
И ЭТО БЫЛ БЫ КОНЕЦ МОЕЙ СКАЗКИ,
ЕСЛИ БЫ ВСЕ В КОНЦЕ-КОНЦОВ НЕ БЫЛО Б
НЕМНОГО ИНАЧЕ
Смешно, я, вероятно, некое подобие "ingis fatuus"; может быть и так, а может: я уже третий год не замечаю, как улетают на юг птицы; я - умнею? Но страх перед самим собой через год, два, десять лет - гонит меня дальше - по янтарному мосту - к летящему Городу в мыльном пузыре.
"Встретил я между двумя горами важного господина, на котором был серый плащ, а на голове черная шляпа. На шее был завязан белый шарф, а талия стянута желтым поясом. Обут он был в желтые сапоги."
Порою задумываюсь о какой-то беспомощной ненужности милых моих веселых лжецов, краснобаев, обломщиков, стебальщиков и "чернушников". Признаюсь, однако, сложно мне (даже спустя несколько лет) судить что-либо о них. А с Олегом Мерлином я так толком и не познакомился. В "Черную Орхидею" меня привело одно достаточно смешное "журналистское расследование". Нужны были публикации - приходилось таким маразмом страдать.
А вот отца Олега, Егнея Феофановича, главного редактора "Вечернего Сталевара" я знал достаточно хорошо (кажется он где-то учился с моим папой). При последней встрече он вручил мне весьма занятную папочку с (как он сказал) "сыночкиными стихами, вы их напечатайте где-нибудь". Стихи там по большей части были никакие, однако, некоторые записи глубоко личного характера как раз и легли в основу этой сказочки. Чуть позже я познакомился и с Тратотаром, и с Ромкой-Брынком и с прочими "орхидейщиками". С их легкой руки я засел за социологические исследования хипповской культуры (тому пример - "Цикл писем с Лав-Стрита на Лав-Стрит") и прочитал в конце-концов "Огненный Ангел" Брюсова.
Здесь же я хочу немного представить "стихов" из той папочки, переданной мне в редакции газеты "Вечерний Сталевар".
Первые два - имеют подзаголовок "из архива ДеПо":
* * *
Часть 1.
Полночь на Арбате, только кошки
Пьяные шатаются при свете
Толстой, ужасающей луны.
И очам мои ужасная картина
Предстает, она всех круче,
Круче Сальвадора, даже Д'Арси
(Крутизной своею всем известный)
Так не смог бы круто сочинить.
На обочине да в луже ржавой пива
Мент лежит в мундирчике парадном
И одна его рука сжимает кошку,
А другой он в ужасе трясет.
Его фура рядом, ну а в фуру
Некий гадкий пес наделал много,
Только мент, того не замечая,
Надевает фуру за затылок
И течет собачее говно
По спине ментовской прямо к жопе.
Мент встает, но валится он снова,
Нет, не держат боле его ноги,
Нету в мире ныне совершенства!
Мент лежит, с земли лакая пиво.
Часть 2.
Долакав с земли он это пиво,
(Молоком которое, конечно,
Было потому, что мент не пил
Ни пивка, ни водки, ни сивухи),
Встал тут мент, расправил грозно плечи
И погладил кошечку в кармане,
Ведь менты все очень любят живность
Разную, и кошек в том числе.
Гордо мент Арбат свой оглядел.
Тут же повинтил он проститутку
С ней трех панков и троих хиппов.
С проститутки штраф законный взял,
Остальным сказал: идите с миром.
И пошли они в Райком и все умылись,
И на БАМ все попросились, дабы строить
Там для братьев наших косоглазых,
Для медведев-братьев и для стеба
Новые железные дороги.
Мент, о том узнавши, улыбнулся.
Для медведев-братьев и для стеба
Новые железные дороги.
Мент, о том узнавши, улыбнулся.
И пошел он по Москве, в Москве светало.
Добрых дел ещё он понаделал:
И хиппу помог бесплатно похайраться,
Дабы хиппи веселей был и свободней,
Люберам помог в Москве, столице мира
Панков отыскать (для воспитанья).
Вот идет он гордо по Арбату
И глаза его сияют добротою.
Слава, слава Родине великой,
Слава, слава доброму менту!
(Нэопалим, 1988г.)
* * *
Звонит, дык, как-то раз браток Билл братку Сильвестрычу натурально, в самую что ни на есть ночь и: дык, говорит туда, дык, - а сам и трубку-то вешает апосля дыка-то своего, вот.
Однажды ночью Хрыч Сильвестрыч спал. Но тут в тиши ночной, перекрывая, Гром ливня, крики мертвецов и сатаны зловещей хохот - Раздался как набат небесный перезвон - То телефон звонил, и стены сотрясались, И по полу каталися бутылки: Одни пустые, полные другие, А прочие лишь были только сном. Сильвестрыч встал. А телефон звонил.
Тем временем какой-то в Пакистане Душман-подлец, читавший Фрейда на ночь, Не знавший Маркса, не поющий песен, Что нам Кобзон по радио поет, Душман-подлец, злорадно руки потирая, Американцу-другу говорил: Давай, ол'райт, весь мир мы завоюем И всех заставим слушать рок и жрать "биг-маки" "Секс Пистелз" мы в Москве покажем, Чтоб передохли сволочи от кайфа. О'кей, - ответил гад-американец И вышел допивать бутылку "виски".
А ночь меж летела над Москвою. Алло, - осипшим голосом Сильвестрыч Сказал, поднявши трубку, но оттуда Лишь: "дык да дык" тоскливо доносилось. Тогда Сильвестрыч, зло и смачно сплюнув, В сердцах хватил рукою телефон И в пол его впечатав, рассмеялся, И спать пошел, не ведая о том, Что смерть его близка неотвратимо. И - поскользнувшись на плевке своем, Сильвестрыч Упал на пол, и голову разбив Остался там лежать.
А в это время Американец-гад, допив бутылку "виски", Достал другую и ни с кем не поделившись Стал пить её, так, что напиток ценный По подбородку острому стекал на землю: Нет, не умею пить американцы, Но только русские умеют пить, ура.
Проснувшись утром, Хрыч Сильвестрыч стал Братку звонить, - ужель не сон? ужели?
(Нэопалим, 1989г.)
Или вот еще:
Кремация 1.
Ночь. Тихо в моей электричке.
Пустые вагоны перегоняют под землю.
Чтоб там сгорели громады железа.
(В такой вот громаде сижу на полу я.)
Утро. За окнами пламя.
Вагон раскаляется добела и падает в пропасть,
Чтоб стать вновь рожденною птицей бескрылой.
(Сижу на полу я в пустом вагоне.
И вспышки бесцветного света срывают глаза.)
День.
Тело мое обретает пространство.
И сгусток слепого железа с моею жестокой душою
Сливается в мертвой капелью серого неба.
(Но вижу сквозь воздух тяжелый,
Как падаю в пропасть распахнутой вены,
Туда, где пустые вагоны перегоняют под землю.)
Перегоняют под землю...
А вот ещё и такое:
РАБЬЯ ПРАВДА
Раб родит раба, не странно ль - призывать рабов к свободе? Путь раба тропа разврата, злобы, зависти, гордыни. Враг раба - несчастный кто-то, кто не узнан и поныне. Раб всегда готов, - как славно призывать рабов к свободе! Раб всегда стремиться выжить, пусть - уродом при уроде. Раб всегда готов стремиться, что ему - любовь, святыни? - Он убьет их. Вам не страшно ль - призывать рабов к свободе? Путь раба - кровавый праздник злобы, зависти, гордыни!
* * *
Умирают дауны молча,
Они не смеются над нами,
А если и даже смеются,
То тихо и незаметно,
А если даже заметно,
То их все равно убивают,
Иначе кому же смеяться?
*
Хм, кстати, да, - Алиса, дочь гессенского герцога Людвига IV, заразила династию Романовых не только гемофелической наследственностью, но и тяжелой формой собственной дегенеративной истерии.
Московские хиппи-сионисты учредили Спасительную Гавань "Склероз" и учинили в знак протеста на Пушке демонстрацию с целью расчищения Центральной городской свалки на бывшем острове Любви и полной реабилитации его как общественно-пацифистического феномена совка.
Всю следующую неделю Кузьма Евенеев репетировал со своей рок-группой "Дабл-Дрын" новый альбом "Хвостатая рыба".
18 окт. 1990 года от Рождения Христова было новолуние - в этот день американский актер и бизнесмен Джон Сидор снял премиленький домик в стиле "пост-модерн" (в районе м. "Аэропорт") для учреждения там Мемориально-благотворительного общества Международного Фонда братьев Морозовых; а в среду вечером в Царицынском пруду местными пенсионерами был обнаружен труп весьма толстого молодого человека, совершенно причем лысого, в карманах его лиловой куртки нашли кусок ржавой трубы, Учебник практической магии изд."Прометей"1994г. и читательский билет Исторической библиотеки, выданный 31 марта 1992 года на имя Севрюгина Константина Александровича.
"У меня сегодня День рождения, а два года назад в этот день выпал первый снег. И я бы остался здесь навсегда, но - странно: порою мне кажется, что все это - не так, не правда ли, Алиса?.."
1990г. осень.