Последним свое обоняние мучил Жук. Он глубоко втянул носом и даже не чихнул, лишь слегка побледнел. Как и следовало ожидать, никаких
метаморфоз с ним не приключилось; с другой стороны, его некрасивому лицу они, возможно, не повредили бы. Вообще и Жук, и Алекс, и Урки нюхали снадобье просто так, за компанию с Соней. Что ни говори, а наибольшие шансы оказаться упырьей, оборотницей или какой-нибудь съедягой, были у нее. Кто знает, может в лесу ее покусали?
Жук протянул Соне бутылочку и все уставились на нее с тревожным любопытством: а ну как и вправду она сейчас превратится в вампирку?
Упырий нехристь подплыл к стенке бутылки и сквозь зеленоватое стекло посмотрел на Соню. Девочка понюхала и поморщилась. Сердце отстукивало: один, два, три, четыре... Друзья смотрели на нее во все глаза, и Соне вдруг показалось, будто что-то в ней меняется. Но это была просто мнительность.
-Все в норме,- с облегчением сказал Жук.- Честно говоря, я уже приготовил было для тебя осиновый кол.
-Плохая шутка, Жук.
-Согласен, Тимпов, неудачная. Но, Соня, надеюсь, твоему папаше не придется сегодня искать тебя?
-Не придется,- беспечно сказала Соня.- Уроки закончились раньше, он еще не скоро приедет.
-Ну и зачем вы меня позвали?- спросила Белка и зевнула, прикрыв ладонью рот.- Посмотреть, как нюхаете гадость?
Пыльные улочки Ихтиандра дышали скукой, здешние жители были заняты заботой о хлебе насущном - на огородах, в садах, в нудных конторах.
Но не каждый день встретишь пса Мисоша - тут нужна удача! Не найдя нежити, Братство послонялось из одного двора в другой, будоража воображение сидящих на скамейках старух и давая им повод для разговоров:
-Ходют, ходют,- говорила одна старушка, так закутанная в шаль, что из-под нее смотрел лишь предлинный нос.- Чиво ходют, бездельники!
-Да они щас совсем распустились,- вторила ей другая, с багровой физиономией, в телогрейке и огромных галошах.- Раньше хоть родители пороли!
-И не говори! Уж как меня мать порола, уж как порола,- длинный нос радостно зачмокал из-под шали. Воспоминания о порке, похоже, были ей приятны.
-А меня-то,- оживились большие калоши.- Ремня не жалели!
Старушки замолчали, впали в меланхолию, вспоминая об ушедших безвозвратно годах. Пусть порка, но ведь они были молоды - вот главное.
-Все, мне надоело,- капризно заявила Белка.- Ты, Алекс, говорил, что мы займемся чем-то интересным, а мы шляемся по улицам, как дураки.
-Ничего такого я не говорил,- пожал плечами Алекс.- Ты сама хотела познакомиться с Соней.
-Раньше тебе не скучно было гулять с нами,- пробурчал Вилли.
-А теперь скучно.
От раздражения Белка перестала сипеть. Соня похолодела: она вспомнила, где слышала этот голос, и вновь невероятная лесная луна в ошметках туч загородила ей глаза. "Догони ее!"- кричал этот голос, голос Белки, сестры Алекса, подгоняя разъяренного оборотня.
-Что с тобой, Соня? Почему ты дрожишь?
-Все хорошо, Алекс,- заикаясь, проговорила девочка, глядя на Белку. Та похоже поняла, что оплошала, и в ее глазах появилось выражение досады. Соне стоило немалых усилий, чтобы не подать вида, что она узнала лесную злодейку.
Девочка лихорадочно пыталась найти выход из тупика: "Если Белка - подружка оборотня, то, наверное, она и сама – оборотень. Да! Не стала же она нюхать снадобье. Ну, а кто тогда зубастый?.. Алекс! Конечно, Алекс". Неожиданная догадка сразила ее. Соня даже покачнулась, едва устояв на ногах. И тут же с негодованием отвергла эту мысль: "Чепуха! Тот был здоровенный, не то, что Алекс. И голос у него был грубый". Но, несмотря на оправдание Тимпова, неприятный осадок остался в душе девочки. Соня уже знала, как Мисош может преображать людей, и теперь она смотрела на Алекса с опасением.
"Ведь Алекс нюхал снадобье,"- вспомнила Соня и антитимповская теория рассыпалась в прах.
А вдруг это Жук? Загадка не давала ей покоя. Жук тоже проверялся снадобьем, но ведь оно-то его собственное, а ну как упырий нехристь - обман?... То-то Жук так отстраненно ведет себя с Белкой, чтобы никто не заподозрил. Хотя может он просто втюрился в эту гадюку?
"Хватит всех подозревать,- решила Соня.- А то скоро самой себе перестану верить!"
-Маршал, ты оглохла?- раздраженно просипела Белка.
-Что?
Вилли засмеялся.
-Проехали, - заявила Белка, побледнев от злости.- Ладно, братья-кролики, мне пора. Чао!
-Чао – коокаоо,- покривлялся ей в спину Вилли. Алекс и Жук сердито на него посмотрели, и Урк тут же сделал невинное лицо.
Девица быстрым шагом удалилась, но, как приметила
Соня, она пошла не в сторону своего дома, а в противоположную, туда, где белела черепичная крыша школы. С уходом Белки стало как будто легче дышать.
-Какой врединой она стала,- сказал Ник.
-Да уж,- поддакнул Вилли.- Что с ней случилось, Алекс?
-Я откуда знаю?- Алекс огорченно пожал плечами.- И хватит об этом, Урки!
-Действительно, прекратите юродствовать,- заявила Соня, прекрасно понимая, что сейчас чувствует ее друг.
-Чего прекратить?- удивился Вилли.
Соня не успела просветить его.
-Ви-и-ли! Ник!- сочный женский голос нараспев выводил имена близнецов, несся по улице, заглядывая в переулки, во дворы и даже в собачьи будки.- Где прячетесь, плуты? Ну, я вам задам.
Братья кинулись на зов своей матери. Попробовали бы не кинуться!
-Мамаша Урк могла бы петь в опере,- пошутил Жук, но тут же посерьезнел.- Соня, мы тебя проводим до дома.
-Нет,- поспешно воскликнула девочка, испугавшись чего-то.
-Даже не спорь,- отрезал Алекс.
Соня стояла на своем:
-За мной приедет отец.
-Тогда мы подождем, пока он не заберет тебя,- не растерялся Тимпов.
Ребята не заметили, что дошли почти до самой школы и остановились на дороге, по которой машины ездили раз в сто лет.
"Где же Фил?"- с тревогой подумала Соня. Ей совсем не улыбалось тащиться лесом в полном одиночестве под помрачневшим небом.
Отец запаздывал. Может быть, что-то случилось? Неужели снова сломалась машина? А может... Соне стало не по себе. А тут еще задул ветер, девочка поежилась и подняла воротник курточки.
-Если бы вы проводили меня, я была бы очень благодарна,- сказала она, краснея.
Соня не отдавала себе отчета, но рядом с Алексом она не испугалась бы даже мыши.
РУФЬ
Желтые кувшинки утонули. По черной глади озера пошли, расширяясь, тоскливые круги. Ветер трепал распущенные волосы, белые пряди взметались вверх и бессильно падали.
Глаза Руфи были полны слез. Тонкие соленые струйки стекали по щекам, преодолевая холмики морщин. Дождь поспешно смывал их, точно считая, что плакать здесь может только он.
-Керк,- прохрипела женщина.- Тельма! Лий!
Ветер бесстрастно жонглировал ее слабым голосом и, перекинув три коротких слова с одного крыла на другое, зашвырнул в небо, по-вечернему серое.
Повторяя родные имена, Руфь сошла с покрытого снежной коростой свея и вошла в воду. Сделав всего пару шагов, она погрузилась по пояс. Вода была теплой, как руки матери, несмотря на суровую льдистость зимы: Мисош заманивал, завлекал.
- Ты нужна мне,- набатом звучало в голове Руфи. Она сопротивлялась чужой воле и вдруг почувствовала в себе необыкновенную силу. Ей показалось, что каждая жилка ее тела наполнилась молодой кровью, страх навсегда покинул сердце. Собрав волю в кулак, Руфь заставила умолкнуть Мисоша, сделав то, что до сих пор не удавалось никому.
Это не прошло бесследно. Из-за туч выглянуло солнце, желтые лучи озарили озеро, оно заблестело. Мгла рассеялась.
Руфь вышла из озера и упала на заснеженном берегу. Она лежала ничком, лицом в снег, но чувствовала себя так легко и свободно, как никогда в жизни.
Сильный ветер срывал с чахлых деревьев снежный наряд, поднимал на озере высокие волны, природа бушевала, но в душе женщины был покой.
Руфь поднялась, и медленно пошла прочь, преодолевая сопротивление ветра. Ее волосы развевались, легкая одежда хлестала по ногам, а на снегу остался лежать смутный силуэт с разведенными в стороны руками.
Озеро шумело позади. Вот и кладбище: кресты сквозь снежную пелену смотрят на Руфь и подвывают, словно поняв, что все в этой женщине теперь обманчиво: и седина, и глубокие морщины, и нелепое одеяние, из-под которого торчат, как палки, худые ноги с посиневшими от холода ступнями.
Не уродливая старуха, спотыкаясь, шла по сугробам, а прекрасная золотоволосая Воительница, полная сил и жажды борьбы....
...У белой волчицы было три прекрасных детеныша - белые, как снег, игривые и непослушные. Они все время просили есть и ей часто приходилось покидать их, чтобы найти пищу.
Однажды утром, как обыкновенно, она ушла, но в этот раз что-то беспокоило ее. Она предчувствовала недоброе.
Не уродливая старуха, спотыкаясь, шла по сугробам, а прекрасная золотоволосая Воительница, полная сил и жажды борьбы....
...У белой волчицы было три прекрасных детеныша - белые, как снег, игривые и непослушные. Они все время просили есть и ей часто приходилось покидать их, чтобы найти пищу.
Однажды утром, как обыкновенно, она ушла, но в этот раз что-то беспокоило ее. Она предчувствовала недоброе.
Волчата тихо спали. Но скоро они проснутся и попросят есть, а у нее нет ничего, чтобы накормить их. Волчица отошла совсем недалеко от логовища, когда предчувствие беды стало невыносимым.
Огромными прыжками она кинулась обратно, вздымая белые снежные буруны.
Но было поздно. В замшелой яме, служившей волчатам домом, шевелилось нечто мокрое, склизкое, обвешенное зелеными нитями водорослей.
Чудовище повернулось на разъяренный рык волчицы, разогнув сгорбленную черную спину. Показалась розовая пасть, длинные белые клыки, с которых стекали на снег красные капли. И тут волчица увидела под лапами чудовища три изуродованных тельца, беспомощно лежащие в грязно-снежном месиве.
Преодолевая шум в голове, волчица прыгнула к убийце. Ее передние лапы со страшной силой вонзились в слежавшуюся черную шерсть на груди чудовища, и оно грузно завалилось на бок. Мгновение - и горло врага было разорвано в клочья.
Волчица кинулась к своим детенышам. Облизывала их, словно пытаясь вернуть к жизни. Но - тщетно.
Яростный бессильный вой пронесся над придавленной зимою лощиной...
...Руфь вышла на поляну и остановилась, разведя в сторону руки, как будто намериваясь обнять бушующий мир.
Поблизости раздался волчий вой.
Белым призраком, почти невидимая за снежной пеленой, на поляну выскочила волчица. Увидев человека, она замерла.
"Это – я,"- такая мысль пришла в голову Руфи, и она сделала шаг вперед. Волчица глухо зарычала, обнажив клыки.
- Тише,- проговорила женщина, уже зная, что ей следует делать.
Волчица сразу успокоилась и, в свою очередь, шагнула навстречу Руфи.
Объединенные неувядающим, невыносимым горем, они перешли в иное пространство, где нет жестких форм и рамок, где нет эфемерного времени. Они стали двумя снопами ярчайшего света.
Руфь бросилась вперед, и волчица прыгнула ей навстречу.
Два светлых пятна устремились друг к другу и стали одним огромным. Горе белой женщины и белой волчицы слилось воедино...
Прошла зима, отшумели бураны, большой водой подступила весна, вслед за ней запахами лесных цветов пришло лето. Все это время Руфь обитала в том самом доме, где познала счастье, живя вместе со своими детьми и внуками.
Она часто бродила по лесу, собирала ягоды, грибы и коренья, разговаривала с птицами и зверями и ни на мгновение не забывала о предназначении. Руфь знала, что избрана для того, чтобы уничтожить Мисоша. Медленно, но верно приближалась ко дню своей Истины, дню, когда ей придется сразиться с абсолютным злом, потаенным, как самые сокровенные пороки. Тем злом, что дремлет в каждом.
Поначалу ей было тяжело жить в доме, где вещи напоминали о прошлом: рыбацкое снаряжение Керка, одежда и обувь Алисии, немудреные игрушки Лия и Тельмы, мебель, сделанная руками ее сына. Но врачующее время шло, боль утраты отступила в глубину сознания и все, происходившее с ней до Воодушевления, вдруг стало представляться Руфи почти что сном, прекрасным, но неизмеримо далеким. И она вся без остатка погрузилась в свои нынешние заботы, проникнутые, как ей казалось, высшей целью.
И вот у нечисти, долгие годы безраздельно властвовавшей в озерном крае, появился враг, не знающий жалости к порождениям Мисоша.
Но враг этот был одинок и очень слаб и не мог потревожить Мисоша так, чтобы тот встрепенулся и застонал от боли.
Воительница уничтожила трех рыболаков, двух оборотней и одного упыря - но это была капля в море. Руфь знала: уязвить Мисоша, заставить выйти на последний бой будет необычайно трудно.
И главное, она не чувствовала в себе достаточно сил физических и в еще большей степени духовных для воплощения своего предназначения.
Нетерпение и жажда мщения сжигали сердце Воительницы.
Часто по ночам смутные тени тревожили ее. Что-то неведомое мешало Воительнице до конца проникнуться необходимой уверенностью в собственной непогрешимости, неосязаемые, и потому прочные цепи сковывали ее.
Эти цепи были сны Воительницы, редкие, но ослепительно яркие. Руфь просыпалась в холодном поту со странным ощущением, что она -воровка.
Весь день, ходя по дому или по лесу, женщина думала: что и у кого она украла? И лишь к вечеру вспоминала: да, украла у самой себя память о Керке, Алисии, Лие и Тельме...
Было мглистое сырое утро; в низинах, как медведь в берлоге,
ворочался холодный сизый туман. Воительница бежала на запад, в сторону от озера, лес перед нею густел и дичал. Дубы, супротив бьющей наотмашь осени, еще держали на ветвях свой наряд, лишь изредка отдавая ветру коричневые листья. И, навек расставаясь со своими резными сыновьями, деревья тоскливо завывали и махали ветками: «Прощайте!".
До ближайшего человеческого жилья отсюда было далеко, и оттого таким неожиданным и совершенно неуместным в этой глуши был звук, прорезавший вдруг тишину. Воительница остановилась, словно налетев на невидимую прочную стену: неподалеку плакал ребенок.
Мальчик сидел на толстом слое побеленной инеем листвы, дрожа от пронизывающего холода. Он, похоже, ничего не понимал, кроме того, что ему больно, и совсем не испугался, когда из-за деревьев выскочила белая волчица с черными умными глазами на продолговатой морде. Она остановилась и, замерев, некоторое время пристально глядела на лесное дитя, словно раздумывая над чем-то.
Мальчик сморщил припухшее лицо и в мольбе протянул руки, но волчица отпрыгнула в сторону и исчезла, как видение.
Деревья шумели, ухала сова, кричали вороны, и маленький пленник занесенной листвой поляны закричал, полными слез глазами проводив мелькнувший за деревьями белый силуэт. Безмолвная чернота безжалостно стерла светлое пятно, и мальчик снова остался один.
Но вот зашевелились кусты, на поляну вышла высокая седовласая женщина. Глаза ее блестели точь-в-точь как у пропавшей волчицы.
Руфь подняла мальчика с земли - он был таким легким и худым, что становилось страшно. Дрожащие ручонки обхватили шею женщины, ей даже стало трудно дышать. Тщедушное тело найденыша сотрясалось от плача.
-Ну-ну, успокойся,- проговорила Руфь, проглатывая вдруг подступивший к горлу комок.
Не сделав задуманного на день, Воительница поплелась обратно к дому, осторожно держа на руках свою неожиданную "добычу". Предстоял трудный путь: она теперь была не в облике легконогой волчицы.
Впервые со дня Воодушевления, Руфь развела в очаге огонь. До этого обходилась дымящим камельком из черного металла, на котором она готовила пищу и снадобья.
Огонь загудел, бросая на стены красноватые блики. Воздух в отсыревшем домике быстро согрелся.
После небольшого колебания Руфь уложила найденыша в одну из
детских кроватей, укрыла одеялом. Она принялась готовить кашу и вдруг спохватилась: "Что же я делаю?"
Метнувшись к двери, Руфь выбросила на улицу кастрюльку с крупой. Вороны, видящие пищу даже в темноте, с радостным граем накинулись на нежданное угощение.
Взяв со скамьи бадью с водой, женщина загасила очаг. Огонь вначале злобно, а потом жалобно зашипел. Воительница отняла у мальчишки одеяло ("Привык, не замерзнет") и вместо каши подала ему зачерствелый кусок хлеба.
Найденыш долго обиженно вопил, но затем почувствовал, что здесь на большее рассчитывать не приходится, и, взяв тонкой рукой хлеб, принялся есть. Руфь вскоре поддалась слабости и вернула ему одеяло. Найденыш, совершенно умиротворенный, уснул.
У смертельно уставшей за день Руфи заболела голова и, выпив отвару из листьев болотной крапивы, она прилегла на кровать.
"Как же мне назвать его?"- вдруг подумалось ей.
Женщина долго перебирала в памяти знакомые имена и, в конце концов, решила назвать мальчика просто - Орлас, что в переводе со знакомого ей тайного наречия означает "Подобранный в лесу"...
Шли дни и недели. Орлас окреп, набрался сил, внимательно и слегка настороженно глядя на окружающий мир карими пытливыми глазами, поблескивающими из-под длинной русой челки. Он называл Руфь тетей, и она не противилась этому.
Тайна происхождения мальчика поначалу сильно волновала женщину: в конце концов, как Орлас оказался в тот ненастный день в сотнях миль от человеческого жилья, в лесной глуши, покорившейся злу, где едва ли не под каждым деревом обитают порождения Мисоша?
Руфь размышляла: не хитрые ли это происки Многоликого, но понять, в чем эти происки, хоть убей, не могла.