Из ночи тянуло сыростью, лес вновь угрожал всеми своими звуками, но у огня страх притупился. Олег лежал спиной к костру, лицом в темноту. К опасности лучше всего находиться именно лицом, а за спиной иметь надёжного друга — в данном случае — огонь. Эти философские мысли напомнили Олегу о Вадиме. Как он там? Наверное, тоже ищет пропавшего друга. Рассказал в милиции о разговоре и рыщет по разным подозрительным местам... Лучше бы он был здесь, подумал Олег и тут же обругал себя скотиной. Нет, такого желать нельзя.
Он долго не засыпал. Не от страха, нет. Напряжённо — и спокойно — парень думал о том, что ему делать дальше. Может быть, в первый раз за всё время пребывания тут — спокойно. Куда можно придти, держась железной дороги? К населённому пункту. А кто их тут контролирует? Нет, лучше не рисковать. Надо опять углубляться в лес, ориентируясь с деревьев на горы. Почему-то Олег был уверен, что именно там найдёт помощь.
* * *
Правая кроссовка развалилась около полудня. Лопнувшая подошва отлетела полностью, и Олег вынужден был остановиться. Довольно долго он сидел на траве (сырой, кстати; земля стала болотистой, местами попадались бочажки с чёрной, торфяной водой), хмуро созерцая скончавшуюся обувку. Потом реанимировал её довольно оригинальным способом — мушкой нагана вырезал из куска берёзовой коры подошву и прикрутил её к кроссовке свитой из травы верёвочкой. Идти было можно, хотя теперь промокали обе ноги — в левую кроссовку вода лилась уже давно через протёртый носок.
Местность резко менялась. Оводы исчезли, и это было просто здорово. Но дубы и ясени исчезли тоже — стояли негусто мрачные чёрные ели, перемежавшиеся какими-то кустами с почти круглыми алыми листьями — похоже, это было первое на самом деле инопланетное растение, увиденное здесь Олегом. Среди кочек стыли лужи серой воды, лежали тут и там мёртвые, гниющие деревья. Впереди скрипела какая-то птица — монотонно и однообразно; других голосов, ставших уже привычными, не слышалось. Солнце грело, и от земли поднималась влажная духота — колебалось белёсое марево. Стоило мальчику остановиться — ноги проваливались по щиколотку.
Олег понимал, что забирается в болото, но упрямо шёл вперёд, надеясь, что оно вот-вот закончится. А местность понижалась, деревья мельчали и приобретали всё более болезненный вид, как это обычно и бывает на болоте. Наконец, он провалился по бёдра. Выбрался и, словно проснувшись, оглянулся вокруг.
Нет, не очень-то было похоже, что болото скоро кончится. Тяжело выдохнув, парень вытер мокрым рукавом рубашки такое же мокрое лицо. Назад идти было тошно. Вперёд — убийственно, он видел, что дальше начинается уже настоящая топь — гнилая вода, из которой палками торчали мёртвые деревья. На большой кочке сидела жаба с бугристой, неприятной кожей.
Олег снова провёл рукавом по лицу и повернулся, чтобы всё-таки шагать назад. И замер, нашарив револьвер.
Из болота поднимались... руки. Длинные, похожие на сухие ветки, тонкие — но с загнутыми птичьими когтями на пальцах. Пальцев было по три — суставчатых, гибких. Руки зашарили по гнилой воде. Нащупали мёртвую лесину, напряглись, вытягивая из трясины... что?
Облизнув губы, Олег быстрым шагом, не глядя по сторонам. Прошёл мимо жутких рук и зашагал прочь. Не оглядываясь и напряжённо слушая, как позади булькает, ухает и стонет. Только вернувшись на относительную сушу, он позволил себе посмотреть через плечо.
Позади никого не было. Олег даже усомнился, существовало ли он на самом деле то, что он видел, или он стал жертвой галлюцинаций — от духоты и болотных испарений. Проверять это не хотелось, и он решил идти краем болота. Куда-нибудь, да выйдет...
... К его удовольствию, этот ход оказался правильным. Болото резко поворачивало, и скоро вокруг вновь были дубы, шуршал папоротник да иногда рос отдельными маленькими рощицами сумрачный тис — дерево английских лучников, это Олег твёрдо запомнил ещё с уроков истории в шестом классе. Вот жаль, что он не умеет делать эти луки — пригодилось бы. Да что там — и стрелять он не умеет тоже, хотя видел, как ребята из Юркиного клуба били в цель у себя в зале...
Кроссовки и джинсы были в грязи. Идти так стало противно — грязь сохла, стягивала кожу и воняла тухлятиной. Поэтому у первого же ручья мальчишка начал отмывать обувь. Поставив её на солнце, он кое-как отстирал — а точнее, отмыл — джинсы, после чего выстирал носки, тоже расстелил всё это на траве и, сидя на корточках, умылся. Выше по течению из того же ручья совершенно безбоязненно пили несколько ланей или косуль — не поймёшь. Мальчишку они даже не замечали, а он, не поднимаясь с корточек, долго следил за ними, раздумывая, стоит ли подстрелить одну. Пока раздумывал, они смылись.
Вода в ручье была холодной и прозрачной, как стекло, на дне серели и чернели мелкие камешки. Мыть в такой воде ноги было даже как-то неудобно. Но Олег всё-таки вымылся, вздрагивая и нервно смеясь от холода, а потом вытянулся на траве, заложив руки под голову и глядя в небо.
Вечерело. Впервые за всё время, что о тут находился, на небе появились тучки — небольшие, подсвеченные розовым, — а сам и синие и от подсветки казавшиеся почти чёрными. Картина была красивой, но немного угрожающей, словно небо готовило большую неприятность.
Чтобы оторваться от мрачноватой красоты, Олег сел и, скрестив ноги, устроился удобнее — трава колола икры и бёдра. Впервые в жизни он занялся чисткой револьвера. Смазывать механизм было нечем, вместо ветоши он использовал сухую траву, накрученную на палочку.
Мальчишка решил заночевать тут же, на берегу. Почистив оружие, он, осторожно ступая босиком по сучкам и траве, отправился на заготовку дров.
... Около костра джинсы и носки высохли быстро, и Олег с удовольствием оделся — неожиданно похолодало. Снова повезло с грибами — соорудив из них нечто вроде шашлыка, Олег вполне наелся и сейчас, сидя у огня, ворошил дрова палочкой, размышляя о завтрашнем дне. Он уже понял, что не стоит думать о доме или загадывать далеко вперёд. Когда глаза стали закрываться сами, Олег сунул палочку в костёр и, вздохнув, улёгся рядом, спрятав руки в карманы джинсов...
... Он проснулся от удушья и ужаса. Что-то тяжёлое давило сверху, слышались мерзкие причмокиванья, хрип и сопение. С усилием выдрав себя из пучины кошмара, Олег застонал... и понял, что это — не во сне!!!
Кто-то навалился на него. Холодное, липкое касалось лица и шеи. Ужасный затхлый запах, непохожий на запах живого существа, ударил в ноздри. Олег задыхался от этой вони. Шею резануло жгучей болью, и парень, вскрикнув, начал бороться — чисто инстинктивно, стараясь сбросить с себя нападавшего. Странно, но он не ощущал ни тепла, ни живого запаха, ни дыхания животного. Только странный сип и хлюпанье.
Ледяные РУКИ — не лапы! — словно наручниками, опоясали запястья мальчишки. Шею снова полоснула боль. Олег, стиснув зубы, ударил нападающего коленом, поддел, швырнул через себя. Тварь оказалась неожиданно лёгкой и перелетела через голову мальчишки, словно пенопластовое чучело.
Выхватив наган, Олег вскочил, готовый драться за свою жизнь. Что-то капало на рубашку; мазнув рукой по больному месту на шее, в свете луны и звёзд мальчишка увидел на ладони кровь!
Костёр потух, но всё того же природного света хватило, чтобы разглядеть поднимающееся существо — высокое, тощее, длиннорукое, в каком-то балахоне. Белые глаза-плошки — без зрачка, без радужки! — щурились. Тонкие губы на отвратительно получеловеческом лице кривились, обнажая длинные иглы клыков. Снова — похрюкиванье, посипыванье...
— Вампир! — вырвалось у Олега. Тварь переместилась в сторону — но она не бежала, а лишь уходила от света луны, бившего в жуткие глаза. Балахон на ней, как различил Олег, оказался крыльями — кожистыми крыльями летучей мыши. Справа в темноте тоже что-то зашевелилось — Олег краем глаза увидел две такие же тени, они подбирались сбоку осто-рожными, неслышными шагами.
«Их можно... только серебром. А тот, кого укусили... сам... , » — заполошными обрывками метнулись мысли в голове Олега. С нечленораздельным криком вскинув наган, он выстрелил почти в упор между белёсых глаз.
Тварь упала сразу, с какой-то готовностью, почти бесшумно. Олег повернулся, но две других исчезли так же незаметно и тихо, как и появились. В этом фильмы врали — свинцовая пуля брала вампиров ничуть не хуже, чем серебряная.
Шею саднило, но страх начал проходить — толчками, временами возвращаясь. Олег почувствовал, что дрожит. Дрожит так, что зубы лязгают.
— Ну и райончик, — выдавил он. — Хуже Гарлема, наверное...
Он снова прикоснулся к шее и передёрнулся, представив себе, как эта гадина, пока он спал, пила его кровь. Интересно, много ли успела выжрать? Обрадовалась, наверное, такому передвижному буфету... Если их свинец убивает, то, может, и остальное тоже фигня — насчёт превращения, если укусила? Надо бы прижечь...
Не переставая оглядываться по сторонам, Олег подошёл к кострищу. Там ещё тлели несколько угольков. Мальчишка, помедлив, подобрал сухую веточку из запасённых, подпалил её об угли и, задув, повёл тлеющий уголёк к шее. Опустил руку, ощутив жар. Поднял снова и, прошипев: «Давай же, трус!» — приложил огонёк к месту укуса на ощупь. Выдержал секунду — отшвырнул ветку и, постанывая, завертелся на одно месте.
— Сволочи, — выдавил он наконец, — ещё хоть одного увижу — кончу, пощады не ждите!
Потом, с остервенением затоптав одной ногой костёр, Олег зашагал в ночной лес. Остаться на месте этого привала его не заставила бы даже многомиллионная премия.
* * *
На покосившийся плетень Олег наткнулся примерно через полчаса и какое-то время тупо брёл вдоль него, пытаясь понять, что за странные кусты. Когда же до него дошло, что это плетень, Олег замер, превратившись в слух. Потом осторожно — очень осторожно — подлез под него, оказавшись... на огороде. Да, на вполне обычном огороде, где даже в полутьме легко опознал помидорные кусты, рассаженные в художественном беспорядке и подвязанные к лучинкам.
Олег с завидной сноровкой хлопнулся в ботву и выставил перед собой револьвер. Кругом было пусто и тихо. Но впереди — непонятно, далеко или близко — горел огонёк. Неярки и красноватый, рассечённый буквой Т.
Это могло быть только человеческое жильё. Свет напоминал с одной стороны окно какой-нибудь ведьминской избушки, с другой — столь любимые недавно ещё восхищавшим Олега писателем Крапивиным образы. Олег колебался. Шея болела, воображение подсовывало ему картину помещения, где сидят некие бородатые и добродушные личности с оружием, варят кашу с салом и, конечно, не откажут голодному, укушенному мерзкой тварью и одинокому мальчишке в убежище. Другая — более трезвая! — часть воображения рисовала наёмных убийц-вешателей или вообще какую-то нечисть. Да и потом — если это даже партизаны, то кто мешает их часовым отрезать ему голову ещё на подходе, не утруждая себя выяснением того, кто это там ползает в ботве по их помидорам? Или ещё круче — взять его живым и начать аккуратненько заправлять щепки под ногти... или, вынув из печи всё ту же кашу с салом, посадить его на место каши голым задом или поджарить у домашнего огонька пятки, пытаясь узнать, кто он такой НА САМОМ ДЕЛЕ... и не рассказывай нам, юное дерьмо, про иные миры, а скажи-ка лучше, кто тебя послал, и получишь — так и быть! — лёгкую смерть...
Олег лёжа кусал ноготь. Было прохладно. Сумрачные тучи ползли через огромный угрюмый диск луны. И Олег сделал величайшую глупость. Он даже не попытался заглянуть в окно, а просто подошёл к покосившейся избушке, крытой камышом, отыскал дверь и, толкнув её, шагнул внутрь.
Навстречу каше с салом и партизанскому гостеприимству. Уж больно тошно было на улице, когда рядом человеческое жильё.
Дверь распахнулась сразу и без скрипа. Олег увидел большую комнату. В её углу, около вделанного в приземистый очаг из обожжённой глины котла, возилась напоминавшая ворох тряпья старуха. У стены стояла большущая кровать — или лавка, не поймёшь. Между нею и входом позицию занимал стол, на котором среди пустых тарелок тут и там горели кривобокие свечи. А за столом в самом деле сидели трое бородачей. Правда, без оружия и каши. Здоровенные, в грязных белых рубахах серого цвета и синих штанах; Олег созерцал подошвы их мягких сапог, очень похожие на ту, что оставила след возле родника под насыпью. Точнее он понять не смог — все трое вскочили, в свете свечей блеснули ножи — и Олег ещё удивился, увидев копии того, найденного в мезонине деда, только не такие ухоженные. Старуха развернулась и оказалась морщинистой ведьмой «без верхнего предела» — удивительно было, как она не рассыпается от сквозняка из двери. Рот ввалился, нос наоборот обрёл домини-рующее положение на лице, рога странного головного убора торчали вверх, как заячьи уши. Похоже, версия с ведьмой оправдывалась. Все четверо молча таращились на Олега, пока он, не в силах больше выно-сить затянувшееся молчание, не поздоровался:
— Мир вашему дому, добрые люди.
Последовал общий обмен взглядами, ножи опустились. Старуха закаркала так, что Олег испугался, прежде чем понял — она смеётся. Но дальнейшее развитие событий вообще выбило почву у него из-под ног. На классическом русском языке ушасто-рогатое недоразумение закаркало дальше:
— Молодой бойра зашёл на огонёк в наше скромное жилище! Молодой бойра, не будьте так вежливы, мои сыновья пугаются этого до того, что пачкают штаны, а где мне стирать на трёх таких верзил... Садитесь, молодой бойра, и не трудитесь называться — никому это тут не интересно... Сейчас я подам.
Остатки сил у Олега ушли на то, чтобы сохранить самообладание. На какой-то миг ему перекосило мозги — он был убеждён, что находится где-то в Сибири. Старуха, всё ещё каркая(этот звук очень напомнил Олегу ворон над насыпью!), повернулась к котлу, мешая в нём. Олег подошёл к столу и сел на выдвинутый навстречу табурет — мощное трёхногое сооружение из дубового спила.
Бородачи продолжали изучать его. Тот, что сидел в центре, рассматривал Олега внимательней других, а потом, поднявшись, согнулся в поклоне и вышел. За ним последовал другой. Самый младший по виду остался сидеть, лениво зевая во всю волосатую пасть.
Олег, если честно, и сам не знал, почему начал прислушиваться.
Может быть, от общей напряжённости... Говорили те двое очень тихо, но, как и у всех подростков, слух у Олега был острее, чем у взрослых.
— ... не знаю, — шептал, похоже, старший, — может, он за ней пришёл и они из одной брашки.
— Он ещё щенок, — возражал младший.
— У него огненный бой. Настоящий.
— Может, ещё не заряжен... Давай скрутим его и отдадим Капитану в Трёх... в Виард Хоран.
— Ты дурак. Капитан возьмёт и его, и наши головы, чтобы мы никому не разболтали о том, что его выжлоки затравили не всех... Нет, если уж не отпускать его, то лучше оставить себе. Он весит больше трёх пудов, молодой и нежный...
— Хорошо, давай сделаем так... Будет запас.
Олег ощутил ужас. В висках заколотилась кровь; к счастью, он не успел ничего подумать, потому что иначе додумался бы до неконтролируемых воплей. В голове металась туда-сюда только одна мысль: «Вот так заглянул на огонёк... »
Те двое вошли обратно. И не сели, а встали у входа.
— За ночлег и еду надо платить, бойра, — сказал старший. Средний нехорошо скалился.
— Если вы не даёте этого бесплатно, я могу уйти, — ответил Олег, стараясь, чтобы голос не дрожал. Неожиданно появилось понимание то-го, что от его хладнокровия зависит сейчас одна простая вещь — останется ли он жив. От абсолютного, полного хладнокровия... Удивляясь сам себе, Олег, пользуясь тем, что повернулся к двери боком, расстегнул кобуру.
Все трое захохотали, и старуха присоединила своё карканье к их смеху.
— Ты не понял, бойра, — ощерился старший. Это была не улыбка — оскал зверя, почти такой же страшный, как у волка, и такой же мерзкий, как у вампира. — Мы тут прячемся уже месяц. Мы истосковались по хорошей еде и женщинам... Правда, вчера нам повезло, но надолго этого не хватит. А ты очень красивый. И молоденький — не надо закрывать глаза, чтобы представить себе, что ты девка. Я даю слово — если ты нас ублажишь как следует, то в ближайшие дни мы обойдёмся прошлой добычей.
— Если мы тебе не нравимся — можешь зажмуриться, — сказал сбоку младший, и Олег мысленно поблагодарил его за то, что он напомнил о себе. Внутри мальчишки всё скрутилось в тугой ком ужаса и отвращения. Он понял, что сейчас упадёт в обморок... и это будет гибель. Поэтому он запретил себе падать. «Ты знал, что тут не рай, — услышал он в глубине сознания свой собственный голос. — Поэтому давай, дружок. Спасайся. И не веди себя, как девочка... иначе скоро ей и станешь... а потом превратишься в суп и бифштексы. »
— Так как, бойра? — спросил старший, доставая нож. Вместо ответа Олег быстро встал и шагнул к стене так, чтобы видеть сразу всех четверых. Наган оказался в его руке словно бы сам собой — никто больше даже не успел пошевелиться. Глаза мужиков стали расширенными и испуганными.
— К ним. Быстро, — не узнавая своего голоса, приказал Олег, чуть шевельнув стволом в сторону младшего.
— Да, бойра. — губы у него дрожали, он повиновался мгновенно. — Ради милости богов, не стреляйте, бойра...
— Он у тебя не заряжен, — процедил старший. — Пустая игрушка.
— Брось нож, — приказал Олег...
... Нож с гулом, похожим на гул вентилятора, пролетел по воздуху и со стуком ушёл в стену качнувшегося влево мальчишки. Одновременно Олег выстрелил — рефлекторно нажал спуск. Он увидел распластавшееся над столом в прыжке тело и выстрелил в него второй раз, в упор, увидев, как рыжее пламя расплющилось о грязную ткань рубахи, обугливая её.