— Ворота, ворота! — закричал Джек, круто повернув лошадь и поскакав легким галопом по направлению к углу поля. Он отворил их наполовину, они провисли и распахнулись влево. Тут к ним подъехал Стивен. Джек услышал, как Софи сказала:
— Мне хочется домой, прошу вас, вернемся, дорогу я знаю превосходно.
Заметив, наконец, жалобное выражение ее лица, Джек забыл об ускользающей добыче. Он сменил свирепую мину на задушевную улыбку и произнес:
— Пожалуй, я тоже вернусь. Хватит с нас на сегодня.
— Я провожу мисс Уильямс домой, — заявил Стивен.
— Нет, нет, не надо, — отвечала Софи со слезами на глазах. — Не надо, прошу вас, я совершенно…
Ее перебил частый цокот копыт, и на поле появилась Диана. Всем своим существом она была нацелена на препятствие и то, что за ним находится, но приметила, что кто-то толчется в воротах. Молодая женщина держалась в седле так легко, словно успела проездить не больше получаса. Слившись с конем, Диана направила его прямо на изгородь, изготовила к прыжку и с треском, подняв фонтаны грязи, перемахнула через препятствие. Ее фигура, высоко поднятая голова, сдержанная радость, уверенная суровость порыва — такой великолепной картины ни Джек, ни Стивен прежде не видели никогда. Она не обращала на них ни малейшего внимания и при этом была удивительно хороша. Случись миссис Уильямс увидеть, с какими лицами мужчины наблюдали за полетом ее резвой племянницы, она бы надолго лишилась сна и покоя. Но сейчас миссис Уильямс с нетерпением ждала бала. Она готовилась к нему почти так же тщательно, как Джек Обри: все поместье Мейпс Корт было битком набито газом, муслином и тафтой. Голова ее была полна всяческих планов; один из них заключался в том, чтобы на эти дни услать Диану куда-нибудь с глаз долой. У старой матроны не было определенных подозрений, но она нюхом чуяла опасность и с помощью полудюжины посредников и такого же количества писем сумела отыскать сумасшедшего кузена, оставленного семьей без присмотра. Но отказаться от условий приглашения, произнесенного и принятого прилюдно, было нельзя, поэтому было оговорено, что утром четырнадцатого февраля один из гостей капитана Обри сопроводит Диану в Чампфлауэр.
— Тебя ждет доктор Мэтьюрин, Ди, — сообщила кузине Сесилия. — Он выгуливает свою лошадь, облачившись в новый сюртук цвета бутылочного стекла с черным воротником и новый парик, с ленточкой. Наверное, затем-то он и ездил в Лондон. Ты одержала еще одну победу, Ди. Обычно он такой страшный и небритый.
— Перестань высовывать нос из-за гардины, точно какая-нибудь служанка, Сисси. И одолжи мне твою шляпку, хорошо?
— А теперь он просто великолепен, — гнула свое Сесилия, по-прежнему глядя в окно, отогнув газовую занавеску. — На нем еще и жилет в горошек. Помнишь, как он вышел к обеду в ковровых шлепанцах? Если бы он следил за собой, то был бы почти красив.
— Тоже мне победа, — вмешалась миссис Уильямс. — Судовой лекарь без гроша за душой, чей-то бастард и к тому же папист в придачу. Фу на тебя, Сисси. Как можно говорить такие вещи!
— Доброе утро, Мэтьюрин, — сказала Диана, спустившись вниз. — Надеюсь, я не заставила себя долго ждать. Какая у тебя славная лошадка, клянусь, эта красотка не здешней породы! Ты, наверно, откуда-то привез ее?
— Доброе утро, Вильерс. Ты опаздываешь. И опаздываешь намного.
— Это единственная привилегия женщины. Ты не догадываешься, что я женщина, Мэтьюрин?
— Я вынужден это предположить, поскольку ты не ощущаешь движения времени и не желаешь при этом смотреть на часы. Хотя я не могу понять, почему пустяковый вопрос о половой принадлежности может заставить мыслящее существо, причем такое умное, как ты, тратить понапрасну половину этого прекрасного солнечного утра. Дай я помогу тебе сесть на лошадь. Половые отноше…
— Молчи, Мэтьюрин. Здесь нельзя произносить таких слов. Мы и без того достаточно плохо вели себя вчера.
— Вчера? Ах да. Но я не первый, кто произнес, что ум — это неожиданное совокупление идей. Напротив. Это общеизвестная истина.
— С точки зрения моей тетушки, ты первый мужчина, который осмелился изречь такой срам на публике.
Они вдвоем поднимались по Хеберден Даун. Стояло тихое солнечное утро с небольшим морозцем; свежий воздух мешался с запахом конского пота, слышалось поскрипывание сбруи и фырканье лошадей.
— Женщины, как таковые, меня нисколько не интересуют, — заявил Стивен. — Только отдельные представительницы этого пола. И еще — Полкари, — добавил он, кивнув в сторону долины. — Там-то я и увидел тебя впервые верхом на гнедой кобылке твоей кузины. Давай прогуляемся там завтра. Я покажу тебе удивительное семейство, целое сборище пестрых горностаев.
— С завтрашним днем ничего не выйдет, — отвечала Диана. — К сожалению, мне надо ехать в Дувр к одному пожилому джентльмену, у которого не все дома. Он приходится мне каким-то дальним родственником.
— Но к балу ты вернешься? — вскричал Стивен.
— Конечно, об этом мы договорились. Меня должен проводить некий мистер Бабингтон. Разве капитан Обри тебе ничего не сказал?
— Вчера я вернулся поздно ночью, а утром мы с ним почти не разговаривали. Но я сам должен отправиться в Дувр на следующей неделе. Можно зайти к тебе на чашку чая?
— Конечно, можно. Тем более что мой родственник мистер Лаундс воображает себя чайником. Он сгибает вот таким образом одну руку, изображая ручку, затем другую, словно это носик чайника, и заявляет: «Вы не доставите мне удовольствие налить вам чашку чая?» Так что более удачного адреса ты бы и не нашел. Но разве тебе не надо снова ехать в город?
— Надо. Я там пробуду с понедельника до четверга.
Она придержала лошадь, та пошла шагом. С неуверенностью и робостью, делавшими ее так похожей на Софи, она проговорила:
— Мэтьюрин, можно попросить тебя об одном одолжении?
— Разумеется, — отвечал Стивен, глядя ей прямо в глаза, но, увидев в них страдальческое выражение, быстро отвел свой взор в сторону.
— По-моему, ты не представляешь, каково мое положение в этом доме… Ты не смог бы продать эту безделушку? Мне же нужно хоть как-то принарядиться для бала.
— И какую цену мне запросить?
— Ты думаешь, они сами не назначат цену? Если предложат фунтов десять, это и будет красная цена. Коли удача мне улыбнется и ты выручишь такую сумму, тогда сделай еще большее одолжение: вели Гаррисону из Ройял Эксчендж сразу же отправить мне все, перечисленное в этом списке. Вот образчик ткани. Он может прислать мне платье почтовой каретой в Льюис, и посыльный заберет его оттуда. Надо же мне что-то надеть…
Что-то надеть… Выбранное, оплаченное и завернутое в атласную бумагу, платье утром четырнадцатого февраля было положено в саквояж, стоявший в прихожей дома мистера Лаундса.
— Вас желает видеть мистер Бабингтон, мадам, — объявила служанка.
Диана кинулась в гостиную. Улыбка тотчас же поблекла на ее лице. Она еще раз взглянула на пришельца, который оказался куда менее представительным, чем она ожидала. Субтильный субъект в теплом плаще с пелериной пропищал:
— Миссис Вильерс, мадам? Докладывает Бабингтон. Я к вашим услугам, мадам.
— Мистер Бабингтон, доброе утро. Как поживаете? Капитан Обри сказал, что вы будете настолько добры, что захватите меня с собой в Мелбери Лодж. Когда вы изволите отправиться? Мы не должны застудить вашу лошадь. У меня с собой саквояж. Он стоит у входной двери. Не выпьете ли бокал вина перед дорогой? Хотя вы, морские офицеры, предпочитаете ром?
— Глоток рома на дорожку, чтоб не простудиться, — это то, что доктор прописал. Вы не составите мне компанию, мадам? Сегодня такая холодрыга.
— Маленькую рюмку рома и побольше воды туда, — прошептала Диана, обращаясь к служанке.
Однако девушка смутилась, увидев во дворе странный двухколесный экипаж, и, не расслышав слово «вода», принесла высокий стакан, до краев наполненный коричневой жидкостью, который мистер Бабингтон опустошил с большим достоинством. Диана еще больше встревожилась, завидев диковинную двуколку и нервничающую лошадь, которая выкатывала белки глаз и прядала ушами.
— А где ваш грум, сэр? — спросила она. — На кухне?
— Нашей команде никаких грумов по штатному расписанию не положено, мадам, — отозвался Бабингтон, смотря на молодую женщину с нескрываемым восхищением. — Я сам веду корабль. Вы позволите помочь вам? Ставьте вашу ножку на подножку и усаживайтесь. А багаж мы закрепим сзади этими ремнями. Все a-tanto [7]? Отворяй ворота, — сказал он садовнику, и экипаж вылетел со двора, сильно ударившись о выкрашенный белой краской воротный столб.
Завидев, как мистер Бабингтон обращается с кнутом и вожжами, Диана огорчилась еще больше. Она выросла среди кавалеристов и в жизни не видела ничего подобного. И как только этому шуту гороховому удалось доехать из Арандела, не вывалившись из экипажа? Она с тревогой вспомнила о привязанном сзади бауле и после того, как они свернули с большой дороги и, то взбираясь вверх, то едва не скатываясь в канавы, покатили по извилистым проселкам, произнесла:
— Так дело не пойдет. Этого юношу надо осадить.
Дорога все круче взбегала к вершине холма, за гребнем которого находился бог знает какой крутизны спуск, на котором наверняка можно сломать шею. Лошадь перешла на шаг. Ее кормили бобами, на что указывало оглушительное, продолжительное испусканье газов.
— Прошу прощения, — смущенно произнес мичман, когда скотина сделала паузу.
— Какие пустяки, — холодно произнесла Диана. — А я думала, это лошадь.
Искоса посмотрев на спутника, Диана убедилась, что его пробрал конфуз.
— Позвольте, я покажу вам, как это делают в Индии, — сказала она и отобрала у возницы кнут и вожжи.
Но, успокоив лошадь, которая теперь бежала ровно, молодая женщина решила вновь завоевать дружеское расположение Бабингтона. Не может ли господин мичман объяснить, что такое синяя, красная и белая эскадры? И зачем нужно занимать позицию с наветренной стороны? Она просила его рассказать о морской жизни вообще. Наверное, это очень опасная и трудная служба, хотя, разумеется, высоко уважаемая и всеми ценимая, ведь флот — оплот империи. Неужели мистер Бабингтон тоже участвовал в знаменитом сражении с «Какафуэго»? Она не может вспомнить более поразительного неравенства сил. Наверное, капитан Обри очень похож на лорда Нельсона.
— Истинная правда, мадам! — воскликнул Бабингтон. — Хотя я сомневаюсь, чтобы даже Нельсон сумел провести операцию столь блестяще. Сэр Обри замечательный командир. Хотя, знаете ли, на суше он совсем другой. Его легко можно принять за обыкновенного человека, в нем нет никакой надутости или высокомерия. Он как-то приехал к нам, чтобы помочь моему дядюшке на выборах. И помог: отколошматил палкой пару вигов! Те повалились как кегли. Оба, ясное дело, из тех, кто сует нос куда не надо, одно слово — методисты. Ах, как это было смешно, а в Мелбери Лодж он разрешил мне и Пуллингсу выбрать себе лошадей и устроил состязания. Надо было три раза объехать вокруг загона и въехать верхом в библиотеку. Приз — гинея и бутылка вина. О, мы так любим его, мадам, хотя в море он очень строг.
— И кто же победил?
— Дело в том, — отвечал Бабингтон, — что мы все падали, кто чаще, кто реже. Хотя, мне думается, он падал нарочно, чтобы не выиграть наши деньги.
Они остановились в гостинице перекусить, и, запив трапезу пинтой эля, Бабингтон признался:
— По-моему, вы краше всех на свете. Я счастлив уже тем, что вы переоденетесь к балу в моей комнате. Если бы я заранее знал, какая это великая честь, я бы купил подушечку для булавок и большой флакон духов.
— Вы тоже очень симпатичный мужчина, сэр, — отвечала Диана. — Я рада, что нахожусь под вашей защитой.
Настроение Бабингтона поднялось до штормовых баллов. Он был воспитан на флоте, где больше всего ценится предприимчивость, поэтому Диане вскоре вновь пришлось вручить ему вожжи. Мичман не выпускал из рук бразды правления от Ньютон Прайорс до самого Мелбери Лодж, куда он с шиком подкатил по главной аллее под восхищенными взглядами дюжины моряков.
В Диане была какая-то особенная стать, этакая лихая пиратская открытость, что очень привлекало морских офицеров. Но их пленяли также обе мисс Симмонс, хорошенькие как куклы, нравилась Френсис, танцевавшая в середине залы, высунув от старания кончик языка, они любовались простой и здоровой красой Сесилии и прочими прелестями, которые щедро выставлялись напоказ при ярком свете свечей, озарявших длинную нарядную танцевальную залу. Господа офицеры были околдованы грациозностью Софи, которая в паре с капитаном Обри открыла бал. На ней было розовое платье, перехваченное в талии шитым золотом пояском. Обращаясь к Стивену, Диана сказала:
— До чего же она хороша. В этой зале по красоте ей нет соперниц. Она выбрала самый рискованный для женщины цвет платья, но оно гармонирует с цветом ее лица. За такую кожу я отдала бы все на свете.
— Золото и жемчуг подчеркивают достоинства ее внешности, — отозвался Стивен. — Благородный металл под стать ее волосам, перлы едва ли уступают белизне зубов. Вот что я тебе скажу насчет женщин. Они превосходят мужчин в том, что выражают непритворное, нелицеприятное, искреннее восхищение внешностью других женщин, по-настоящему наслаждаясь их красотой. У тебя тоже весьма элегантное платье: остальные дамы им восторгаются. Я это заметил. Причем не по их взглядам, а встав сзади и прислушиваясь к их разговорам.
Платье было превосходное, сшитое из бледно-голубой ткани с белой отделкой, а не черное, как хотелось бы миссис Уильямс. Все понимали, что на балу каждой разрешалось преподнести себя в лучшем свете. Но если у двух женщин вкус, фигура и осанка одинаковы, та, которая может израсходовать на свой наряд пятьдесят гиней, будет выглядеть привлекательнее той, что вправе потратить всего десять фунтов.
— Надо занять наши места, — проговорила Диана, несколько повысив голос, поскольку в дело вступили вторые скрипки, и бальная зала наполнилась звуками музыки.
Нарядная зала была украшена флагами, причем один сигнал, который понимали лишь моряки, означал: вступить в близкое соприкосновение с неприятелем. Блестя начищенными пчелиным воском башмаками и озаряемые светом свечей, гости устремились в залу, где уже двигалась вереница танцующих пар: красивые платья, яркие мундиры, белые перчатки. И все это великолепие отражалось в высоких, от пола до потолка, окнах и трюмо, установленном позади музыкантов. Собралась вся округа, и, кроме того, можно было заметить десятка два новых лиц — из Портсмута, Чатама, Лондона и других, более отдаленных мест. Джентльмены в самых франтовских мундирах были полны решимости предаться удовольствиям. И восхищенные дамы не обходили их вниманием. Все были довольны не только редкостным событием (в тех краях, кроме Ассамблеи, устраивалось не больше трех балов за сезон), но и тем, как красиво и необычно оно обставлено, тем, что вместо неопрятных наемных официантов гостей обслуживали матросы в синих куртках, с косицами, тем, что в кои-то веки мужчин было больше, чем дам. Мужчин было множество, и всем им хотелось танцевать.
Миссис Уильямс сидела вместе с остальными родителями и компаньонками, приведшими юных подопечных на бал, у двойных дверей, ведущих в столовую, откуда она могла наблюдать за танцующими парами. Раскрасневшись, она кивала и улыбалась: это были многозначительные улыбки и кивки. Она сообщила своей кузине Симмонс, что с самого начала поддерживала устройство этого празднества. При переходе во время танца Диана увидела ее торжествующую физиономию. Затем возникло лицо Джека, он направлялся к молодой особе, чтобы подхватить ее в следующем туре.
— Славный бал, Обри, — произнесла она с ослепительной улыбкой.
В алом мундире с золотым шитьем, капитан мог удовлетворить самый взыскательный взор. Лоб его был влажен от пота, глаза сияли от возбуждения и удовольствия. За похвалу своему начинанию он на ходу сердечно отвесил встречный комплимент и начал кружить новую партнершу.
— Присядь и отдохни, — сказал Диане Стивен, когда заканчивался второй танец. — Ты очень бледна.
— Неужели? — воскликнула она, внимательно разглядывая себя в зеркало. — Я выгляжу уродиной?
— Вовсе нет. Но тебе нельзя переутомляться. Выйдем на свежий воздух. Пойдем в оранжерею.
— Я обещала побеседовать с адмиралом Джеймсом. Лучше встретимся после ужина.
Выйдя из-за стола, трое моряков, среди которых был адмирал Джеймс, направились вслед за Дианой в оранжерею. Увидев, что Стивен ждет ее, держа в руках шаль, они удалились.
— А я и не знал, что доктор такой бойкий кавалер, — произнес Моуэт. — На «Софи» мы всегда его считали кем-то вроде монаха.
— Черт бы его побрал, — сказал Пуллингс. — А я-то думал, что на хорошем счету у нее я!
— Ты не озябла? — спросил Стивен, накидывая на ее плечи шаль. Прикосновение его руки к обнаженным плечам словно бы установило между ними какую-то связь, так, что доктор без слов понял: Диана хочет сказать ему что-то неприятное. Однако, вопреки интуиции, он произнес:
— Диана…
— Скажи мне, — она резко оборвала Стивена, — этот адмирал Джеймс женат?
— Да.
— Так я и думала. Ты чуешь неприятеля издалека.
— Неприятеля?
— Конечно. Не строй из себя дурака, Мэтьюрин. Ты должен знать, что женатые мужчины наихудшие враги женщин. Будь добр, помоги мне утолить жажду. Я умираю от этой духоты.
— Вот «силлери». Это охлажденный пунш.
— Спасибо. Они мне предлагают то, что называют покровительством или чем-то вроде дружбы — название не имеет значения, — и все, что они требуют за столь великое благо, — это твое сердце, твоя жизнь, твое будущее, твою… не хочу быть вульгарной, но ты знаешь, что я имею в виду. Под дружбой они подразумевают десерт из «клубнички». Здесь нет ни одного «кавалера», начиная со старой перечницы адмирала Хеддока и кончая этим сопливым щенком викарием, который не попытался бы предложить мне такую сделку. А в Индии и подавно было то же самое. Кем они меня считают, черт их побери? — воскликнула она, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. — Единственным честным мужчиной оказался Саутгемптон, который прислал ко мне из Мадраса старушку, передавшую его слова: он был бы счастлив взять меня на содержание. Честное слово, знай я, какова будет моя жизнь в Англии, в этой грязной дыре, где нет никого, кроме лакающей пиво деревенщины, то я бы, пожалуй, согласилась с таким предложением. Как ты полагаешь, что у меня за жизнь — без гроша за душой, да еще под пятой вульгарной, надутой, невежественной бабы, которая ненавидит меня? Сам посуди, на что это похоже, когда видишь впереди лишь идиотизм деревенской жизни, когда блекнет моя красота — единственное мое богатство. Послушай, Мэтьюрин, я говорю с тобой так откровенно, потому что ты мне нравишься. Ты мне очень нравишься, и я полагаю, что ты относишься ко мне по-доброму. Ты, пожалуй, единственный мужчина в Англии, на которого я могу положиться.