Вдруг голос Томаса громко прозвучал над моим ухом:
– Я же говорил, не будет она этого делать. Пусть просто оттрахает твою ногу.
Я почувствовала приступ злости. Они говорили обо мне как о куске мяса, свежесть которого подлежала обсуждению. Потом Шарлотта нежно поцеловала меня в губы и пристально посмотрела в глаза.
– Софи, я бы могла заставить тебя оттрахать мою ногу. Ты же знаешь, если б я дала тебе пощечину или опять взялась за трость, ты бы стала рыдать и просить и была бы готова выполнить все, что я хочу. Между нами, Томас и я могли бы зажать тебя, я бы могла сесть задом на твое лицо, я бы могла заставить тебя. Но я не хочу принуждать. Я хочу, чтобы ты подчинилась. Я хочу, чтобы ты подползла ко мне и исполнила обряд поклонения моей заднице. Сделала то, чего никогда не делала раньше. То, что никто мне не делал раньше. А пока ты будешь делать это, Том доведет тебя до оргазма. Я не хочу тебя наказывать, я хочу твоего послушания. Да, ты была покорной, потому что Томас отдал тебя в мое распоряжение (не уверена, что это было именно так, но я не хотела прерывать ее), но я хочу, чтобы ты подчинилась мне. Только мне. Сейчас!
В комнате воцарилась тишина. Я не шевелилась. Но я точно знала, что я сделаю дальше. Я подчинюсь ей.
Я осторожно сползла вниз по ее телу и начала целовать ее красивые гладкие ягодицы. А затем, когда Томас всунул свой палец глубоко внутрь меня, я начала лизать и целовать ее самым интимным образом. Я никогда не думала, что способна на такое унижение, но в этой комнате в этот момент она убедила меня. Я подчинилась ей, а не Томасу, доставляла ей удовольствие, и делала это охотно. Она стонала, наклонялась назад, чтобы погладить мои волосы. А потом я кончила, задохнувшись и застонав прямо на ее ягодицах, от облегчения, которое волной пробежало по моему телу.
Когда эмоции, пережитые при оргазме, немного утихли, улыбающаяся Шарлотта объяснила мне смысл пари, которое они заключили с Томасом. Том был уверен, что ей не удастся уговорить меня заняться анальным сексом. И что, если это получится, то она отлупит меня своим новым ремешком. Если ей это не удастся, тогда она будет жестоко наказана и больше не будет доминировать надо мной. Наша игра затянулась за полночь, с разными комбинациями и переплетением рук и ног. Это был самый потрясающий сексуальный опыт, который я когда-либо переживала. И я испытывала большую благодарность за то, что меня вдохновили на подчинение.
Это был самый потрясающий сексуальный опыт, который я когда-либо переживала.
Хотя я все еще не отомстила Шарлотте за тот трюк с ногой. С другой стороны, она и Томас вместе помогали мне переехать на новую квартиру в следующие выходные, за что ей можно сказать спасибо.
Глава 10 Интервью
Переезд прошел очень быстро. Я работала в газете уже почти три года. В местных изданиях зарплаты начинающих невысоки, и вряд ли можно рассчитывать на большее, пока не получишь повышение. Довольно просто пройти путь от стажера до старшего репортера, но следующий шаг, если ты хочешь остаться в той же компании, – специализация или руководящие должности, первая из которых – редактор новостей.
Я люблю городок, в котором живу, свою газету и отдел новостей. Мои коллеги по большей части интересные и благожелательные люди, а круг событий, которые мы освещаем, довольно широк, так что всегда происходит что-то достойное внимания. Но мне не очень нравились перспективы. О специализации речи не шло, а редактор новостей, замредактора и редактор работали в газете в общей сложности уже лет 40 и не собирались никуда уходить.
С повышением не вытанцовывалось, и, хотя уходить было грустно, пришлось принять это решение по двум причинам: во-первых, моей зарплаты, даже зарплаты старшего репортера, едва хватало на скромную жизнь, а во-вторых, я все больше скучала по своей семье.
Навещая меня, родители забивали холодильник продуктами, водили ужинать и покупали одежду, и мне хотелось обнять их еще крепче, я чувствовала себя еще более одинокой, когда они уезжали. Каждые пару месяцев я ездила домой на выходные, но внезапно поняла, что этого мало. Каждый раз я замечала, что родители немного постарели: в волосах появлялось все больше седины, и каждый раз я слышала рассказы о том, как одному из них пришлось отправиться к доктору. Я хотела быть ближе, видеть их чаще, хотя не собиралась перебираться в родительское гнездо, будучи уверена, что в таком случае радость от моего переезда быстро поблекнет.
Поскольку вакансий здесь не ожидалось, я решила переехать в более крупный город, поближе к родителям, и нашла работу в газете, где платили побольше. Конечно же, к тому времени, как я нашла квартиру, моя прибавка к зарплате быстро испарилась, а мама навещала меня пару раз в неделю, наполняя холодильник едой или привозя пирог (который помог мне обзавестись друзьями в редакции новостей), что позволяло растягивать деньги.
Кроме возвращения в мою жизнь грандиозных пирогов и воскресного жаркого, основной переменой было количество времени, которое я проводила с Томасом. Оказалось, что дорога к нему занимает несколько часов, а мои смены, стоимость бензина и его отношения с Шарлоттой означали, что мы не можем проводить вместе столько времени, как раньше. К изменениям пришлось приспосабливаться. Мне нравилось бывать с ним и то, чем мы занимались, было для меня немаловажно. Но я знала, что мне нужен приличный – или неприличный – человек, с которым бы я могла жить, ездить в отпуск, за которого могла бы выйти замуж и которому могла родить детей, с кем я могла бы радоваться мелочам жизни. Но пока я виделась с Томасом через выходные, занимаясь жестокими сексуальными играми без ограничений, я не была готова к тому, чтобы завести новые отношения. – Все это казалось суетой сует, не в последнюю очередь из-за того, что голова у меня забита всяким мусором, когда речь идет о правилах ухаживания.
С этим надо было завязывать. Не с нашей дружбой – речь не о том, поскольку у нас было слишком много общего, мы многим делились, и он был и остается одним из самых добрых людей, которых я знаю. Я имела ввиду сексуальную сторону наших отношений. В этом был смысл. Я переезжала, его связь с Шарлоттой становилась все серьезнее, и без особых хлопот и заморочек, что было для нас столь характерно, мы решили остаться просто друзьями.
Для меня это был своевременный шаг. К сексу втроем я всегда относилась с некоторой долей настороженности, так как, если честно, секс в известной степени подразумевает участие двух игроков, и в этом смысле при групповом сексе кто-то может чувствовать себя обделенным или ощущать недостаток внимания. Риск, по крайней мере в моем представлении, был не столь велик, так как я не испытывала сексуальной ревности, которую могла бы испытывать к своему бойфренду, совокупляющемуся с другой женщиной на моих глазах. Но мысль о сексе втроем меня все же смущала, и, несмотря на удовольствие, которое я получала, каким-то образом я поняла, что готова отказаться от грубых наслаждений с тем, кому доверяю, ради серьезных отношений. И хотя я совершенно не чувствовала себя обделенной, при всей своей рассеянности я не могла не заметить, как сильна была связь между Томасом и Шарлоттой – так что, несомненно, момент для отступления был подходящий.
Конечно, это не значит, что мне не было больно только потому, что решение было осознанным. Переезд – это великолепно, но с годами ты забываешь, что кто-то когда-то переехал. Какое значение имеет новая квартира и новая работа по сравнению с тем, что ты намеренно отказываешься от общения, центром которого был Том. Если честно, мне понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.
…Смешно вспоминать, но в момент знакомства Джеймс абсолютно мне не понравился, хотя, по правде говоря, в то время мне никто не нравился. Я вроде переехала, но была в замешательстве оттого, как сильно я скучала по Томасу, и хандрила. Мы по-прежнему много общались, и он оставался другом. Он был разговорчив и открыто говорил о своей личной жизни – несомненно, он был счастлив с Шарлоттой, которая начала проводить с ним выходные так же, как и я прежде. Но это ранило. Я злилась на него, не зная, стоит ли на него злиться, злилась из-за этого на себя и постоянно прокручивала в памяти моменты нашего прошлого, что одновременное возбуждало и приводило в ярость. Мой мозг постоянно работал, пытаясь это осмыслить. Я была на пределе.
В основном я жила отшельником. Мне было неинтересно видеться с людьми, выходить или заводить разговоры о том, что не касалось моих страданий. Увы, если ты журналист, тебя порой выталкивают из офиса, и приходится этим заниматься, хочешь ты того или нет… Впервые работа стала мне безразлична, отчего, конечно же, я чувствовала себя еще хуже. Однако редактор отдела новостей не могла позволить мне киснуть так долго. Напомнив несколько раз об интервью, она в конце концов всучила мне в руки пальто, сумку, зонт и подтолкнула к двери. Я была слишком погружена в себя, чтобы возражать.
Человек, у которого я должна была взять интервью, опоздал. Я просидела более получаса, закипая, в приемной роскошного офисного здания. Повсюду были хром, стекло и декор из цветов в минималистском стиле, который напоминал связки веток, собранных у обочины, хотя, несомненно, стоил больше моей недельной зарплаты. К тому времени, когда он соизволил явиться, мои глаза уже сверкали от злости. Хотя и не в его сторону. Он послал кого-то вниз разыскать и привести меня в офис. Допустим, в этом не было ничего необычного, но в тот момент это стало еще одной причиной, по которой без видимых усилий он вывел меня из себя. Судя по извиняющимся взглядам его опрятного помощника, случай не был редким.
Джеймс был (и является) биржевым брокером, и, если поразмыслить, меня отправили взять у него интервью для газетной статьи, чтобы рассказать о новом типе пушистых нравственных финансистов, явно превалирующих в мире после обвала кредитно-финансовой системы. Я ожидала увидеть хиппи, в сандалиях и жующего побеги люцерны, в костюме, сшитом из конопли или чего-то вроде того. Но он относился совсем к другому типу людей, более того, когда я отважилась бросить быстрый взгляд на его грудь, я могла биться об заклад, что под костюмом скрывается идеальный торс.
Он крепко пожал мою руку, извиняясь за то, что заставил ждать, причем его тон извинений не предполагал. Если честно, к концу встречи я думала о том, что было бы лучше остаться в приемной. Было ясно, что, если речь шла о яркой статье с бесспорным материалом, никто не удосужился его об этом предупредить. Получить от него прямой ответ на какой-либо вопрос было сложно: он разъяснял свою точку зрения, потом делал это вновь до тех пор, пока не исчезала всякая полемика и даже интерес, и чем больше я изменяла тактику опроса, чтобы заставить его раскрыться, тем больше он замыкался в себе. Это чертовски меня расстраивало.
Я покраснела и испытала приступ ярости: на него – за грубость и на себя – за глупость.
Где-то через час я сдалась. У меня было достаточно материала, но я понимала, что у меня нет сенсационного высказывания, чего-то такого, что необходимо для успеха статьи. Это рассердило меня еще больше, и я захлопнула свой ноут и закинула его в сумку движением более резким, чем требовалось. Именно тогда он пригласил меня поужинать.
Я не могла удержаться от смеха:
– Простите?
Потом я снова рассмеялась, видя его замешательство, вызванное тем, что я не поспешила согласиться и, возможно, не выразила восторга.
– Я спросил: не хотели бы вы поужинать со мной? Или, возможно, выпить; я знаю, что журналисты очень любят пропустить стаканчик-другой.
Он раздражал меня все больше, даже когда я смотрела на него с изумлением.
– Почему вы хотите выпить со мной? И почему я должна хотеть выпить с вами? Вы не смогли ответить ни на один вопрос открыто. Как же вы собираетесь вести разговор на свидании?
Он цокнул:
– А кто сказал, что это свидание?
Я покраснела и испытала приступ ярости: на него – за грубость и на себя – за глупость. Я развернулась на каблуках и направилась к двери, но он удержал меня за руку. Осторожно, но достаточно решительно он остановил мой показательный выход.
Его тон стал мягче:
– Будет весело. Не спорю, сейчас весело не было. Попытка перехитрить друг друга. Что-то вроде поединка.
Я сделала большие глаза:
– Думаю, вы неправильно понимаете концепцию поединка. К тому же я полагаю, что ужин с вами будет утомителен. Спасибо за интервью, но…
Мои пальцы уже сжимали дверную ручку, когда он перебил меня:
– Чего вы боитесь, Соф?
Я не могла сдержаться:
– Вообще-то я Софи. И я не боюсь.
Он приподнял бровь, отступив назад и скрестив руки на груди. Думаю, тем самым он хотел расположить к себе, но это вызвало у меня желание въехать ему за неописуемую самоуверенность.
– Неужели?
И мы договорились пойти выпить. Теперь-то я понимаю, что знаки были уже тогда.
Достаточно сказать, что, согласившись на приглашение Джеймса, я пожалела почти сразу, как только сказала «да». Единственное, что может звучать хуже, чем «рохля», – это «бесхарактерная рохля», поэтому я дала ему свой телефон. Записав его в свой BlackBerry, он произнес – наполовину уверенно, наполовину предупреждающе, – что если у меня не будет времени ответить на звонок, то он позвонит мне просто на работу. Мы оба знали, что я лучше отвечу, чем рискну дать повод для сплетен в офисе о моей личной жизни. Знали, что я встречусь с ним и сделаю это, скрипя зубами. Когда я прослушала в офисе запись интервью, мои зубы сжались еще сильнее. Он был умен и знал это, и подобная спесь только раздражала меня.
Но не только его врожденное самодовольство заставило меня вести себя настороженно несколько часов, в течение которых я пялилась на него поверх выпивки и еды по завышенным ценам. И даже не то, что я все еще зализывала раны после истории с Томасом, пытаясь понять, как сексуальные влечения полностью овладели моим мозгом.
Попросту говоря, я устала. Отношения с Томасом заставили меня понять, что, независимо от того, насколько великолепным может быть секс, должна быть и эмоциональная привязанность, и я немного переживала, что поиски романтического идеала окажутся поисками иголки в стоге сена. Я знала, что придирчива и, честно говоря, не хотела довольствоваться тем, кто не отвечал моим бесчисленным требованиям: кто не имел понятия о любви, не был заботлив, умен, весел, кто не дорожил своей работой (это был единственный способ примирить его с моей работой, которую я любила, но которая отнимала массу времени), кто не любил детей и животных и кто против некоторого налета садомазохизма. О, и у него должна быть склонность к тому, чтобы причинять мне боль, контролировать и унижать меня такими разнообразными, изощренными и оскорбительными способами, которые он в состоянии представить, если только он на самом деле не психопат. Обдумывая список пожеланий, я, вероятно, должна была добавить в него также «луну на тарелочке» для полного комплекта.
Я пришла к выводу, что в моих отношениях также должен присутствовать элемент доминирования и подчинения, но не представляла, как найти такого человека, и переживала, найду ли его в принципе. Поскольку он вообще мог не существовать в действительности.
И тогда я пошла на свидание с биржевым брокером.
Мы встретились во вторник вечером. Это была моя инициатива – частично потому, что я не хотела тратить на него бесценный и на редкость полный выходной, частично потому, что, как я решила, готовый предлог о ранней смене следующим утром был хорошей идеей. Мы встретились в пабе возле его офиса, несмотря на его любезное и все же неожиданное предложение сэкономить мое время и встретиться возле моего, я предпочитала его часть города, где вероятность наткнуться на знакомых была меньше. Зачем выслушивать надоедливые вопросы на личные темы о том, что закончится единственным свиданием?
Дело было в том, что, поговорив с ним о том о сем за парой стаканчиков в баре, после его расспросов о моей работе и о том, как я попала в журналистику, мне вдруг стало жаль, что это свидание будет единственным. Оказалось, он интересный собеседник. Веселый. Умный. В курсе последних событий – это говорило о том, что он не относится к числу тех, кто «считает существующее положение дел столь тягостным», что не желает о них думать. Мы поговорили о политике, и, когда я обвинила его в том, что его взгляды на реформу системы здравоохранения настолько правые, что Аттила кажется в сравнении с ним белым и пушистым, он откинул голову и засмеялся. Услышав его смех, я почувствовала внезапное влечение, которое сразу же захотелось придушить, взглянув на вещи реально. Это не сработает, даже если я ему понравлюсь настолько, что он пригласит меня на второе свидание. Он явно не принадлежит к типу людей, играющих в доминирование и подчинение: слишком вежлив, почтителен и воспитан. Бьюсь об заклад, его неотразимая улыбка (не то чтоб я придавала этому значение, нет – я просто это отметила, как отметили бы это и вы) уступила бы место изумлению, если б я спросила его, как он относится к порке. Посмеявшись над нелепостью своих мыслей, я сделала глоток и переключилась на разговор о детских телешоу, на которых мы выросли, ловя себя на мысли, что вместо того, чтобы предаваться разным мыслям, лучше успокоиться и просто наслаждаться вечером.
После нескольких бокалов мы поняли, что все идет отлично, и решили поужинать. Мы шли по улице в поисках перехода. Поток машин остановился, он радостно схватил меня за руку и потащил за собой. Тепло его руки на мгновение заставило мое сердце биться быстрее, и я почувствовала смущение, как влюбленная девчонка. Мы перешли улицу, и я хотела высвободить руку, но его пальцы крепко переплелись с моими. Я старалась заглушить внутренний голос, твердивший мне о том, что он держит мою руку, напоминая себе, что это ничего не значит и что, возможно, он сделал бы то же самое, переводя через дорогу пожилую тетушку. Но я не переставала улыбаться. Я с трудом поспевала за ним, в то время как он шагал к ресторану, ясно давая понять, что он не намерен оставаться на холоде дольше, чем необходимо. Я закатила глаза и ускорила шаг, стараясь не дрожать. Вдруг он остановился, и я наткнулась на него. Я оглянулась в полном смущении.