Ане было очень любопытно узнать, что будет дальше, и, стоя за ближним стволом, она внимательно прислушивалась.
Лакей-Рыба начал с того, что вытащил из-под мышки запечатанный конверт величиной с него самого и, протянув его лакею, открывшему дверь, торжественно произнес:
— Для Герцогини. Приглашение от Королевы на игру в крокет.
Лакей-Лягушка таким же торжественным тоном повторил, слегка изменив порядок слов:
— От Королевы. Приглашение для Герцогини на игру в крокет.
Затем они оба низко поклонились и спутались завитками.
Аню это так рассмешило, что она опять скрылась в чащу, боясь, что они услышат ее хохот, и когда она снова выглянула, то уже Лакея-Рыбы не было, а другой сидел на пороге, тупо глядя в небо.
Аня подошла к двери и робко постучала.
— Стучать ни к чему, — сказал лакей, не глядя на нее, — ибо, во-первых, я на той же стороне от двери, как и Вы, а во-вторых, в доме такая возня, что никто вашего стука все равно не услышит.
И действительно: внутри был шум необычайный: безостановочный рев и чиханье, а порою оглушительный треск разбиваемой посуды.
— Скажите мне, пожалуйста, — проговорила Аня, — как же мне туда войти?
— Был бы какой-нибудь прок от вашего стука, — продолжал лакей, не отвечая ей, — когда бы дверь была между нами. Если б Вы, например, постучали бы изнутри, то я мог бы Вас, так сказать, выпустить.
При этом он, не отрываясь, глядел вверх, что показалось Ане чрезвычайно неучтивым. «Но, быть может, он не может иначе, — подумала она. — Ведь глаза у него на лбу. Но, по крайней мере, он мог бы ответить на вопрос».
— Как же я войду? — повторила она громко.
— Я буду здесь сидеть, — заметил лакей, — до завтрашнего дня.
Тут дверь дома на миг распахнулась, и большая тарелка, вылетев оттуда, пронеслась дугой над самой головой лакея, легко коснувшись кончика его носа, и разбилась о соседний ствол.
— И, пожалуй, до послезавтра, — продолжал лакей совершенно таким же голосом, как будто ничего и не произошло.
— Как я войду? — настаивала Аня.
— Удастся ли вообще Вам войти? — сказал лакей. — Вот, знаете, главный вопрос.
Он был прав. Но Ане было неприятно это возражение.
«Это просто ужас, — пробормотала она, — как все эти существа любят рассуждать. С ними с ума можно сойти!»
Лакей воспользовался ее молчаньем, повторив прежнее свое замечание с некоторым дополненьем.
— Я буду здесь сидеть, — сказал он, — по целым дням, по целым дням… без конца…
— А что же мне-то делать? — спросила Аня.
— Все, что хотите, — ответил лакей и стал посвистывать.
— Ну его, все равно ничего не добьюсь, — воскликнула Аня в отчаянии. — Он полный дурак! — и она отворила дверь и вошла в дом.
Очутилась она в просторной кухне, сплошь отуманенной едким дымом. Герцогиня сидела посредине на стуле о трех ногах и нянчила младенца; кухарка нагибалась над очагом, мешая суп в огромном котле.
«Однако сколько в этом супе перца!» — подумала Аня, расчихавшись.
Да и весь воздух был заражен. Герцогиня и та почихивала; ребенок же чихал и орал попеременно, не переставая ни на одно мгновение. Единственные два существа на кухне, которые не чихали, были кухарка и большой кот, который сидел у плиты и широко ухмылялся.
— Будьте добры мне объяснить, — сказала Аня робко, так как не знала, учтиво ли с ее стороны заговорить первой. — Почему это ваш кот ухмыляется так?
— Это — Масляничный Кот, — отвечала Герцогиня, — вот почему. Хрюшка!
Последнее слово было произнесено так внезапно и яростно, что Аня так и подскочила; но она сейчас же поняла, что оно обращено не к ней, а к младенцу, и, набравшись смелости, заговорила опять:
— Я не знала, что такие коты постоянно ухмыляются. Впрочем, я вообще не знала, что коты могут это делать.
— Не всегда коту масленица, — ответила Герцогиня. — Моему же коту — всегда. Вот он и ухмыляется.
— Я этого никогда не знала, — вежливо сказала Аня. Ей было приятно, что завязался умный разговор.
— Ты очень мало что знаешь, — отрезала Герцогиня. — Это ясно.
Ане не понравился тон этого замечания, и она подумала, что хорошо бы перевести разговор на что-нибудь другое. Пока она старалась найти тему, кухарка сняла с огня котел с супом и тотчас же принялась швырять в Герцогиню и в ребенка все, что попадалось ей под руку: кочерга и утюг полетели первыми, потом градом посыпались блюдца, тарелки, миски. Герцогиня не обращала на них никакого вниманья, даже когда они попадали в нее, ребенок же орал беспрестанно, так что все равно нельзя было знать, когда ему больно — когда нет.
— Ах, ради Бога, будьте осторожны! — вскрикнула Аня, прыгая на месте от нестерпимого страха. — Ах, вот отлетел его бесценный нос! — взвизгнула она, когда большая тарелка чуть не задела младенца.
— Если б никто не совался в чужие дела, — сказала хриплым басом Герцогиня, — земля вертелась бы куда скорее.
— Что не было бы преимуществом, — заметила Аня, воспользовавшись случаем, чтобы показать свое знанье. — Подумайте только, как укоротился бы день. Земля, видите ли, берет двадцать четыре часа…
— В таком случае, — рявкнула Герцогиня, — отрубить ей голову!
Аня с тревогой поглядела на кухарку, не собирается ли она исполнить это приказанье, но кухарка ушла с головой в суп и не слушала.
Аня решилась продолжать.
— Двадцать четыре часа, кажется, — или двенадцать? Я…
— Увольте, — сказала Герцогиня. — Я никогда не могла выносить вычисленья! И она стала качать своего младенца, выкрикивая при этом нечто вроде колыбельной песни и хорошенько встряхивая его после каждого стиха.
Хор
(при участии кухарки и ребенка)
Хор
— Эй Вы там, можете понянчить его, если хотите, — сказала Герцогиня, обращаясь к Ане, и, как мяч, кинула ей ребенка. — Я же должна пойти одеться, чтобы отправиться играть в крокет с Королевой. — И она поспешно вышла. Кухарка швырнула ей вслед кастрюлю, но промахнулась на волос.
Аня схватила ребенка с некоторым трудом: это было несуразное маленькое существо, у которого ручки и ножки торчали во все стороны («Как у морской звезды», — подумала Аня). Оно, бедное, напряженно сопело и, словно куколка, то скрючивалось, то выпрямлялось, так что держать его было почти невозможно.
Наконец Аня нашла верный способ (то есть скрутила его в узел и крепко ухватилась за его правое ушко и левую ножку, не давая ему таким образом раскрутиться) и вышла с ним на свежий воздух.
«Не унеси я его, они бы там, конечно, его убили, — подумала Аня. — Было бы преступленье его оставить».
Последние слова она произнесла громко, и ребенок в ответ хрюкнул (он уже перестал чихать к тому времени). «Не хрюкай, — сказала Аня. — Вежливые люди выражаются иначе».
Но младенец хрюкнул опять, и Аня с тревогой взглянула на него. Странное было личико: вздернутый нос, вроде свиного рыльца, крохотные гляделки, вовсе непохожие на детские глаза. Ане все это очень не понравилось. «Но, может быть, он просто всхлипывает», — подумала она и посмотрела, нет ли слез на ресницах. Но не было ни ресниц, ни слез.
— Если ты собираешься, мой милый, обратиться в поросенка, — твердо сказала Аня, — то я с тобой никакого дела иметь не хочу. Смотри ты у меня! — Бедное маленькое существо снова всхлипнуло (или хрюкнуло — разобрать было невозможно), и Аня некоторое время несла его молча.
Аня начинала уже недоумевать — что же она с ним будет делать дома, как вдруг он хрюкнул так громко, что она с некоторым испугом поглядела ему в лицо. На этот раз сомненья не оставалось: это был самый настоящий поросенок, так что глупо было с ним возиться. Аня опустила поросенка наземь, и тот, теряя чепчик на бегу, спокойно затрусил прочь и вскоре скрылся в чаще, что очень обрадовало ее.
— Он в будущем был бы ужасно уродлив как ребенок, — сказала она про себя, — но свинья, пожалуй, вышла бы из него красивая. — И она стала размышлять о других ей знакомых детях, которые годились бы в поросят. — Если б только знать, как изменить их, — подумала она и вдруг, встрепенувшись, заметила, что на суку ближнего дерева сидит Масляничный Кот.
Он только ухмыльнулся, увидя Аню. Вид у него был добродушный, хотя когти были длиннейшие, а по количеству зубов он не уступал крокодилу. Поэтому Аня почувствовала, что нужно относиться к нему с уважением.
— Масляничный Котик, — робко заговорила она, не совсем уверенная, понравится ли ему это обращение. Однако он только шире осклабился. «Пока что он доволен», — подумала Аня и продолжала: — Котик, не можете ли Вы мне сказать, как мне выйти отсюда?
— Это зависит, куда Вам нужно идти, — сказал Кот.
— Мне-то в общем все равно, куда, — начала Аня.
— Тогда Вам все равно, какую дорогу взять, — перебил ее Кот.
— Только бы прийти куда-нибудь, — добавила Аня в виде объяснения.
— Прийти-то Вы придете, — сказал Кот, — если будете идти достаточно долго.
Аня почувствовала, что отрицать этого нельзя. Она попробовала задать другой вопрос:
— Какого рода люди тут живут?
— Вон там, — сказал Кот, помахав правой лапой, — живет Шляпник, а вон там (он помахал левой) живет Мартовский Заяц. Навести-ка их: оба они сумасшедшие.
— Но я вовсе не хочу общаться с сумасшедшими, — заметила Аня.
— Ничего уж не поделаешь, — возразил Кот. — Мы все здесь сумасшедшие. Я безумен. Вы безумны.
— Откуда Вы знаете, что я безумная? — спросила Аня.
— Должны быть. Иначе Вы сюда не пришли бы.
Аня не нашла это доказательством. Однако она продолжала:
— А как Вы знаете, что Вы сами сумасшедший?
— Начать с того, — ответил Кот, — что собака, например, не сумасшедшая. Вы с этим согласны?
— Пожалуй, — сказала Аня.
— Ну так вот, — продолжал Кот, — собака рычит, когда сердита, и виляет хвостом, когда довольна. Я же рычу, когда доволен, и виляю хвостом, когда сержусь. Заключенье: я — сумасшедший.
— Я называю это мурлыканьем, а не рычаньем, — проговорила Аня.
— Называйте чем хотите, — сказал Кот. — Играете ли Вы сегодня в крокет с Королевой?
— Я очень бы этого хотела, — ответила Аня, — но меня еще не приглашали.
— Вы меня там увидите, — промолвил Кот — и исчез.
Это не очень удивило Аню: она уже привыкла к чудесам. Пока она глядела на то место, где только что сидел Кот, он вдруг появился опять.
— Кстати, что случилось с младенцем? — спросил он.
— Он превратился в поросенка, — ответила Аня совершенно спокойно, словно Кот вернулся естественным образом.
— Я так и думал, — ответил Кот и снова испарился.
Аня подождала немного, думая, что, может, он опять появится, а затем пошла по тому направлению, где, по его словам, жил Мартовский Заяц.
«Шляпников я и раньше видала, — думала она. — Мартовский Заяц куда будет занятнее и к тому же, так как мы теперь в мае, он не будет буйно-помешанный, по крайней мере, не так буйно, как в марте». Тут она взглянула вверх и опять увидела Кота, сидящего на ветке дерева.
— Вы как сказали — поросенок или опенок? — спросил Кот.
— Я сказала — поросенок, — ответила Аня. — И я очень бы просила Вас не исчезать и не появляться так внезапно: у меня в глазах рябит.
— Ладно, — промолвил Кот и на этот раз стал исчезать постепенно, начиная с кончика хвоста и кончая улыбкой, которая еще осталась некоторое время после того, как остальное испарилось.
«Однако! — подумала Аня. — Мне часто приходилось видеть кота без улыбки, но улыбку без кота — никогда. Это просто поразительно».
Вскоре она пришла к дому Мартовского Зайца. Не могло быть сомнения, что это был именно его дом: трубы были в виде ушей, а крыша была крыта шерстью. Дом был так велик, что она не решилась подойти, раньше чем не откусила кусочек от левого ломтика гриба. И даже тогда она робела: а вдруг он все-таки буйствует! «Пожалуй, лучше было бы, если бы я посетила Шляпника!»
Глава 7. Сумасшедшие пьют чай
Перед домом под деревьями был накрыт стол: Мартовский Заяц и Шляпник пили чай. Зверек Соня сидел между ними и спал крепким сном. Они же облокачивались на него, как на подушку, и говорили через его голову. «Соне, наверное, очень неудобно, — подумала Аня. — Но, впрочем, он спит, не замечает».
Стол был большой, но почему-то все трое скучились в одном конце.
— Нет места, нет места, — закричали они, когда Аня приблизилась.
— Места сколько угодно, — сказала она в возмущеньи и села в обширное кресло во главе стола.
— Можно Вам вина? — бодро предложил Мартовский Заяц.
Аня оглядела стол: на нем ничего не было, кроме чая и хлеба с маслом.
— Я никакого вина не вижу, — заметила она.
— Никакого и нет, — сказал Мартовский Заяц.
— В таком случае не очень было вежливо предлагать мне его, — рассердилась Аня.
— Не очень было вежливо садиться без приглашения, — возразил Мартовский Заяц.
— Я не знала, что это ваш стол, — сказала Аня. — Тут гораздо больше трех приборов.
— Обстричь бы Вас, — заметил Шляпник. Он все время смотрел на волосы Ани с большим любопытством, и вот были его первые слова.
Аня опять вспылила:
— Потрудитесь не делать личных замечаний, это чрезвычайно грубо.
У Шляпника расширились глаза, но все, что он сказал, было:
— Какое сходство между роялем и слоном?
«Вот это лучше, — подумала Аня. — Я люблю такого рода загадки. Повеселимся».
— Мне кажется, я могу разгадать это, — добавила она громко.
— Вы говорите, что знаете ответ? — спросил Мартовский Заяц.
Аня кивнула.
— А Вы знаете, что говорите? — спросил Мартовский Заяц.
— Конечно, — поспешно ответила Аня. — По крайней мере, я говорю, что знаю. Ведь это то же самое.
— И совсем не то же самое! — воскликнул Шляпник. — Разве можно сказать: «Я вижу, что ем» вместо: «Я ем, что вижу?»
— Разве можно сказать, — пробормотал Соня, словно разговаривая во сне, — «Я дышу, пока сплю» вместо: «Я сплю, пока дышу?»
— В твоем случае можно, — заметил Шляпник, и на этом разговор иссяк, и все сидели молча, пока Аня вспоминала все, что знала насчет роялей и слонов, — а знала она не много.
Шляпник первый прервал молчанье.
— Какое сегодня число? — спросил он, обращаясь к Ане. При этом он вынул часы и тревожно на них глядел, то встряхивая их, то прикладывая их к уху.
Аня подумала и сказала:
— Четвертое.
— На два дня отстают, — вздохнул Шляпник. — Я говорил тебе, что твое масло не подойдет к механизму, — добавил он, недовольно глядя на Мартовского Зайца.
— Масло было самое свежее, — кротко возразил Мартовский Заяц.
— Да, но, вероятно, и крошки попали, — пробурчал Шляпник. — Ты не должен был мазать хлебным ножом.
Мартовский Заяц взял часы и мрачно на них посмотрел, потом окунул их в свою чашку, расплескав чай, и посмотрел опять.
— Это было самое свежее масло, — повторил он удивленно.
Аня с любопытством смотрела через его плечо.
— Какие забавные часы! — воскликнула она. — По ним можно узнать, которое сегодня число, а который час — нельзя.
— Ну и что же, — пробормотал Шляпник. — Или по Вашим часам можно узнать время года?
— Разумеется, нет, — бойко ответила Аня. — Ведь один и тот же год держится так долго.
— В том-то и штука, — проговорил Шляпник.
Аня была ужасно озадачена. Объяснение Шляпника не имело, казалось, никакого смысла, а вместе с тем слова были самые простые.
— Я не совсем понимаю, — сказала она, стараясь быть как можно вежливее.
— Соня опять спит, — со вздохом заметил Шляпник и вылил ему на нос немножко горячего чая.
Соня нетерпеливо помотал головой и сказал, не открывая глаз:
— Конечно, конечно, я совершенно того же мнения.
— Нашли разгадку? — спросил Шляпник, снова повернувшись к Ане.
— Сдаюсь! — объявила Аня. — Как же?
— Не имею ни малейшего представления, — сказал Шляпник.
— И я тоже, — сказал Мартовский Заяц.
Аня устало вздохнула:
— Как скучно так проводить время!
— Если бы Вы знали Время так, как я его знаю, — заметил Шляпник, — Вы бы не посмели сказать, что его провожать скучно. Оно самолюбиво.
— Я Вас не понимаю, — сказала Аня.
— Конечно, нет! — воскликнул Шляпник, презрительно мотнув головой. — Иначе Вы бы так не расселись.
— Я только села на время, — кротко ответила Аня.
— То-то и есть, — продолжал Шляпник. — Время не любит, чтобы на него садились. Видите ли, если бы Вы его не обижали, оно делало бы с часами все, что хотите. Предположим, было бы десять часов утра, Вас зовут на урок. А тут Вы бы ему, Времени-то, намекнули — и мигом закружились бы стрелки: два часа, пора обедать.
— Ах, пора! — шепнул про себя Мартовский Заяц.
— Это было бы великолепно, — задумчиво проговорила Аня. — Но только, знаете, мне, пожалуй, не хотелось бы есть.
— Сначала, может быть, и не хотелось бы, — сказал Шляпник, — но ведь Вы бы могли подержать стрелку на двух часах до тех пор, пока не проголодались бы.
— И Вы так делаете? — спросила Аня.
Шляпник уныло покачал головой.
— Куда мне? — ответил он. — Мы с Временем рассорились в прошлом Мартобре, когда этот, знаете, начинал сходить с ума[121] (он указал чайной ложкой на Мартовского Зайца), а случилось это так: Королева давала большой музыкальный вечер, и я должен был петь: