Аня поспешила его вытащить и посадить правильно. «Впрочем, это имеет мало значенья, — сказала она про себя. — Так ли он торчит или иначе — все равно особой пользы он не приносит».
Как только присяжники немного успокоились после пережитого волнения и как только их доски и карандаши были найдены и поданы им, они принялись очень усердно записывать историю несчастья — все, кроме Яши, который, казалось, слишком потрясен, чтобы что-либо делать, и мог только глядеть в потолок, неподвижно разинув рот.
— Что ты знаешь о преступленьи? — спросил Король у Ани.
— Ничего, — ответила Аня.
— Решительно ничего? — настаивал Король.
— Решительно ничего, — сказала Аня.
— Это очень важно, — проговорил Король, обернувшись к присяжникам. Те было начали заносить сказанное, но тут вмешался Кролик.
— Неважно — хотите сказать, Ваше Величество? — произнес он чрезвычайно почтительным голосом, но с недобрым выражением на лице.
— Неважно, да, да, конечно, — быстро поправился Король и стал повторять про себя: «Важно — неважно, неважно — важно», — словно он старался решить, какое слово звучит лучше.
Некоторые из присяжников записали «важно», другие — «неважно». Аня могла заметить это, так как видела их доски. «Но это не имеет никакого значенья», — решила она про себя.
В эту минуту Король, который только что торопливо занес что-то в свою записную книжку, крикнул: «Молчанье!» — и прочел из этой же книжки следующее:
«Закон сорок четвертый. Все лица, чей рост превышает одну версту, обязаны удалиться из залы суда».
Все уставились на Аню.
— Превышаешь! — молвил Король.
— И многим, — добавила Королева.
— Во всяком случае, я не намерена уходить, — сказала Аня. — А кроме того, это закон не установленный, Вы сейчас его выдумали.
— Это старейший закон в книге, — возразил Король.
— Тогда он должен быть законом номер первый, а не сорок четвертый, — сказала Аня.
Король побледнел и захлопнул записную книжку.
— Обсудите приговор, — обратился он к присяжникам, и голос его был тих и трепетен.
— Есть еще одна улика, — воскликнул Белый Кролик, поспешно вскочив. — Только что подобрали вот эту бумажку.
— Что на ней написано? — полюбопытствовала Королева.
— Я еще не развернул ее, — ответил Кролик. — Но, по-видимому, это письмо, написанное подсудимым… к… к кому-то.
— Так оно и должно быть, — сказал Король. — Разве только, если оно написано к никому, что было бы безграмотно, — не правда ли?
— А как адрес? — спросил один из присяжников.
— Адреса никакого нет, — сказал Кролик. — Да и вообще ничего на внешней стороне не написано. — Он развернул листок и добавил: — Это, оказывается, вовсе не письмо, а стихи.
— А почерк чей, подсудимого? — спросил вдруг один из присяжников.
— В том-то и дело, что нет, — ответил Кролик. — Это-то и есть самое странное.
Присяжники все казались озадаченными.
— Он, должно быть, подделался под чужой почерк, — решил Король. Присяжники все просветлели.
— Ваше Величество, — воскликнул Валет, — я не писал этого, и они не могут доказать, что писал я: подписи нет.
— То, что ты не подписал, ухудшает дело, — изрек Король. — У тебя, наверное, совесть была нечиста, иначе ты бы поставил в конце свое имя, как делают все честные люди!
Тут раздались общие рукоплесканья: это была первая действительно умная вещь, которую Король сказал за весь день.
— Это доказывает его виновность, конечно, — проговорила Королева. — Итак, отруб…
— Это ровно ничего не доказывает, — перебила Аня. — Вы же даже не знаете, о чем говорится в этих стихах.
— Прочесть их, — приказал Король.
Белый Кролик надел очки.
— Откуда, Ваше Величество, прикажете начать? — спросил он.
— Начни с начала, — глубокомысленно ответил Король, — и продолжай пока не дойдешь до конца. Тогда остановись.
В зале стояла мертвая тишина, пока Кролик читал следующие стихи:
— Вот самое важное показание, которое мы слышали, — сказал Король. — Итак, пускай присяжные…
— Если кто-нибудь из них может объяснить эти стихи, я дам ему полтинник, — проговорила Аня, которая настолько выросла за время чтения, что не боялась перебивать. — В этих стихах нет и крошки смысла — вот мое мнение.
Присяжники записали: «Нет и крошки смысла — вот ее мненье», но ни один из них не попытался дать объяснение.
— Если в них нет никакого смысла, — сказал Король, — то это только, знаете, облегчает дело, ибо тогда и смысла искать не нужно. Но как-никак, мне кажется, — продолжал он, развернув листок на коленях и глядя на него одним глазом, — мне кажется, что известное значенье они все же имеют. «Сказал, что я же не умею свободно плавать на спине». Ты же плавать не умеешь? — обратился он к Валету.
Валет с грустью покачал головой.
— Разве, глядя на меня, можно подумать, что я хорошо плаваю? — спросил он. (Этого, конечно, подумать нельзя было, так как он был склеен весь из картона и в воде расклеился бы.)
— Пока что — правильно, — сказал Король и принялся повторять стихи про себя: «…Им ясно истина видна» — это, значит, присяжным. «…Когда вмешается она…» — это, должно быть, Королева. «Но что же станется со мною?» …да, это действительно вопрос! «…Я дал ей семь, ему же десять…» …ну, конечно, это насчет пирожков.
— Но дальше сказано, что «все вернулись к нам опять», — перебила Аня.
— Так оно и есть — вот они! — с торжеством воскликнул Король, указав на блюдо с пирожками на столе. — Ничего не может быть яснее! Будем продолжать: «…Пред тем, как в обморок упасть…» Ты, кажется, никогда не падала в обморок, моя дорогая? — обратился он к Королеве.
— Никогда! — рявкнула с яростью Королева и бросила чернильницей в Ящерицу. (Бедный маленький Яша уже давно перестал писать пальцем, видя, что следа не остается, а тут он торопливо начал сызнова, употребляя чернила, струйками текущие у него по лицу.)
— В таком случае это не совпадает, — сказал Король, с улыбкой обводя взглядом присутствующих. Гробовое молчанье.
— Это — игра слов! — сердито добавил он, и все стали смеяться.
— Пусть присяжные обсудят приговор, — сказал Король в двадцатый раз.
— Нет, нет, — прервала Королева. — Сперва казнь, а потом уж приговор!
— Что за ерунда? — громко воскликнула Аня. — Как это возможно?
— Прикуси язык! — гаркнула Королева, густо побагровев.
— Не прикушу! — ответила Аня.
— Отрубить ей голову, — взревела Королева. Никто не шевельнулся.
— Кто вас боится? — сказала Аня. (Она достигла уже обычного своего роста.) — Ведь все вы — только колода карт.
И внезапно карты взвились и посыпались на нее: Аня издала легкий крик — не то ужаса, не то гнева — и стала от них защищаться и… очнулась… Голова ее лежала на коленях у сестры, которая осторожно смахивала с ее лица несколько сухих листьев, слетевших с ближнего дерева.
— Проснись же, Аня, пора! — сказала сестра. — Ну и хорошо же ты выспалась!
— Ах, у меня был такой причудливый сон! — воскликнула Аня и стала рассказывать сестре про все те странные приключения, о которых вы только что читали. Когда она кончила, сестра поцеловала ее и сказала:
— Да, действительно, сон был причудливый. А теперь ступай, тебя чай ждет; становится поздно.
И Аня встала и побежала к дому, еще вся трепещущая от сознанья виденных чудес.
* * *А сестра осталась сидеть на скате, опершись на вытянутую руку. Глядела она на золотой закат и думала о маленькой Ане и обо всех ее чудесных приключениях и сама в полудреме стала грезить.
Грезилось ей сперва лицо сестренки, тонкие руки, обхватившие голое колено, яркие, бойкие глаза, глядящие ей в лицо. Слышала она все оттенки детского голоса, видела, как Аня по обыкновению своему нет, нет, да и мотнет головой, откидывая волосы, которые так настойчиво лезут на глаза. Она стала прислушиваться, и все кругом словно ожило, словно наполнилось теми странными существами, которые причудились Ане.
Длинная трава шелестела под торопливыми шажками Белого Кролика; испуганная Мышь барахталась в соседнем пруду; звякали чашки — то Мартовский Заяц со своими приятелями пили нескончаемый чай; раздавался резкий окрик Королевы, приказывавшей казнить несчастных гостей своих; снова поросенок-ребенок чихал на коленях у Герцогини, пока тарелки и блюда с грохотом разбивались кругом; снова вопль Грифа, поскрипыванье карандаша в руках Ящерицы и кряхтенье подавляемых Морских Свинок наполняли воздух, мешаясь с отдаленными всхлипываниями горемычной Чепупахи.
Так грезила она, прикрыв глаза, и почти верила в страну чудес, хотя знала, что стоит глаза открыть — и все снова превратится в тусклую явь: в шелестенье травы под ветром, в шуршанье камышей вокруг пруда, сморщенного дуновеньем, — и звяканье чашек станет лишь перезвоном колокольчиков на шеях пасущихся овец, а резкие крики Королевы — голосом пастуха. И все остальные звуки превратятся (знала она) в кудахтанье и лай на скотном дворе, и дальнее мычанье коров займет место тяжелого всхлипыванья Чепупахи.
И затем она представила себе, как эта самая маленькая Аня станет взрослой женщиной, и как она сохранит в зрелые годы свое простое и ласковое детское сердце, и как она соберет вокруг себя других детей и очарует их рассказом о том, что приснилось ей когда-то, и как она будет понимать их маленькие горести и делить все простые радости их, вспоминая свое же детство и длинные, сладкие летние дни.
Примечания
1
В том же 1923 г. вышли два сборника стихов Набокова — «Горний путь» и «Гроздь», а несколько раньше — перевод «Кола Брюньона». Французская линия, однако, в дальнейшем творчестве Набокова развития не получила.
2
Л. Карроль. Аня в стране чудес. Пер. с англ. В. Сирина с рисунками С. Залшупина. Берлин: Гамаюн, 1923.
3
«…remote and pseudo-cubistic variations on Tenniel» — так характеризует их переводчик Набокова С. Карлинский. См.: Simon Karlinsky. Anya in Wonderland: Nabokov’s Russified Lewis Carroll. — TriQuarterly Review. No. 17. Winter, 1970. Publ. in California.
4
Владимир Набоков. Другие берега. М.: Книжная палата, 1989. С. 136.
5
См. эссе «Кэмбридж» в кн.: Владимир Набоков. Рассказы. Приглашение на казнь. Роман. Эссе, интервью, рецензии. М.: Книга, 1989. С. 337–340.
6
Владимир Набоков. Из интервью, данного Альфреду Аппелю. В кн.: Владимир Набоков. Рассказы. Там же. С. 424.
7
Виктор Ерофеев. Набоков в поисках потерянного рая. В кн.: И м шмир Набоков. Другие берега. Там же. С. 11.
8
Владимир Набоков. Подвиг. Цит. по кн.: Владимир Набоков. Другие берега. С. 151.
9
Владимир Набоков. Рассказы. С. 407.
10
См.: The Annotated Alice. With an Introduction and Notes by Martin Gardner. N. Y., 1960; The Philosopher's Alice. Introduction and Notes by Peter Heath. N. Y., 1974; R. D. Sutherland. Language and Lewis Carroll. The Hague, 1970; M.B. Панов. О переводах на русский язык «Джаббервокки» JI. Кэрролла. — В кн.: Развитие современного русского языка. 1972. — М., 1975; Ю. А. Данилов, Я. А. Смородинский. Физик читает Кэрролла. — В кн.: Льюис Кэрролл. Приключения Алисы в Стране чудес. Сквозь Зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье. М.: Наука, 1979. Упомянем еще имена П. Флоренского, российского логика Г. Л. Тульчинского, американского математика Фрэнсин Эйбелиз (Francine Abeles) и др.
11
См.: Aspects of Alice. Lewis Carroll’s Dream Child as Seen through the Critics' Looking-Glasses. 1865–1971. Ed. by Robert Phillips. L., 1972.
12
F. J. Harvey Darton. Children’s Books in England. Cambridge, 1970. I* 268 (First Ed. 1932).
13
В комментариях к наст. изд. мы постарались воспроизвести, разумеется, по необходимости сжато, наиболее существенные из этих суждений и догадок.
14
G. К. Chesterton. Lewis Carroll. In.: G. К. Chesterton. A Handful of iulhors. N.Y., 1953.
15
Elizabeth Sewell. The Field of Nonsense. London, 1952. P. 46–47.
16
См. комментарий Мартина Гарднера относительно «таблицы умножения», которую пытается вспомнить Алиса (The Annotated Alice. P. 38).
17
Ю. Н. Тынянов. О пародии. — В кн.: Ю. Н. Тынянов. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 292.
18
Е. Эткинд. Поэзия и перевод. J1., 1963. С. 347. Отметим, что в конце 60-х годов, когда английская детская поэзия и литература в целом стали достоянием широкого русского читателя, возник и третий путь решения этой сложной проблемы. См.: Н. М. Демурова. Голос и скрипка (к переводу эксцентрических сказок Льюиса Кэрролла). — Мастерство перевода. 1970. Сборник седьмой. М.: Советский писатель, 1970. С. 180–185.
19
Warren Weaver. Alice in Many Tongues. The Translations of Alice in Wonderland. Madison, 1964. Pp. 80–81.
20
Владимир Набоков. Лолита. М.: Известия. С. 358–359.
21
Владимир Набоков. Рассказы. С. 407.
22
«Если этот перевод не так совершенен, как мог бы быть, — пишет Карлинский, — то происходит это потому, что в нем есть страницы, уступающие красотой и верностью оригиналу тому, что Набоков сделал и лучших и наиболее удачных пассажах. Не следует, впрочем, забывать, что „Аня в стране чудес“ была переведена очень молодым человеком, который работал ради денег и, возможно, торопился сдать ее к сроку. Со всем этим, с небольшими поправками эта книга могла бы впоследствии стать одним из лучших переводов „Алисы“ на другие языки. Даже без этих поправок она, несомненно, является лучшим из русских переводов»… С. 314.
23
Владимир Набоков. Другие берега. С. 49.
24
В предлагаемых комментариях даются очень немногочисленные разъяснения того, что читатель не найдет в «Англо-русском словаре» под редакцией В. К. Мюллера (издание 17-е стереотипное); основное внимание сосредоточено на «технике» нонсенса, столь важной для адекватного восприятия текста Кэрролла. Поэтому мы поясняем отдельные случаи «перверзий» или «перевертышей», игру слов, каламбуры и другие приемы, которыми пользовался Кэрролл.
Мы не поясняем обычные для стихотворения сокращения (’tis, heav’n, ne’er, declar’d, remember’d; scarce — вместо scarcely — и пр.) или архаические грамматические формы глаголов (wak’d, hath, doth, make somebody a visit), а также синтаксическую тавтологию (The Queen of Hearts / She made some tarts…; This here young lady… she wants for to know…).
В комментариях приводятся оригиналы дидактических стихотворений, которые пародирует Кэрролл, а также сообщаются некоторые биографические подробности, помогающие понять личностный план сказки.
В основу комментариев к английскому тексту легла книга Мартина Гарднера «Аннотированная Алиса» (Martin Gardner. The Annotated Alice, 1960), а также работы видных английских и американских специалистов Питера Хита, Элизабет Сьюэлл, Роберта Ланселина Грина и др., ссылки на которые даются в тексте.
В комментариях к переводу В. Набокова мы сосредоточиваем внимание на «источниках» пародий, которые автор берет из русской поэзии.
25
Like pilgrim’s wither’d wreath of flowers — в старину странники, возвращаясь из святых мест, украшали головы венками цветов.
26
В стихотворном вступлении к сказке Кэрролл вспоминает лодочную прогулку 4 июля 1864 г., когда он отправился вместе с тремя дочерьми ректора Лидделла вверх по речушке Айсис (приток Темзы).
Ah, cruel Three — три сестры Лидделл.
Prima (лат.) — «Первая», старшая из сестер Лорина Шарлотта, которой в то время было тринадцать лет.
Secunda (лат.) — «Вторая», десятилетняя, Алиса Плэзнс.
Tertia (лат.) — «Третья», восьмилетняя Эдит.
27
«I wouldn’t say anything about it, even if I fell off the top of the house!» (Which was very likely true.) — некоторые исследователи полагают, что это первая из шуток о смерти, которых немало в обеих книгах об Алисе.
28
antipathies — Алиса путает «антипатии» с «антиподами».
29
Dinah — кошку Лидделлов звали Диной.
30
Do cats eat bats?.. Do bats eat cats? — здесь Кэрролл впервые применяет один из самых характерных для нонсенса приемов: «перевертыш» или «перверзию». В данном случае он «переворачивает» отношения субъекта и объекта, подчеркивая их рифмой.
31
those beds of bright flowers and those cool fountains — биографы Кэрролла отмечают, что он, будучи помощником хранителя библиотеки Крайст-Чёрч, нередко работал в маленькой комнатке, окна которой выходили в сад, где играли девочки Лидделл. В этих словах в сказке многие видят намек на этот сад.