Неприятные звуки наполнили капсулу и ощущались физически каждой клеточкой тела. Кажется, девушка даже закричала. И вдруг оказалась на пляже.
Она никогда не видела моря воочию. А тут оно дышало, ластилось к берегу, серебристо светилось подошедшим на мелководье планктоном. Ночь мягко парила над водами, нежно обнимала далекие корабли, очертания которых угадывались по разноцветным огонькам. Оттуда долетала еле уловимая музыка – ритмичная, веселая. А на большом, островерхом камне чистила перья чайка, изредка щелкая клювом и поглядывая по сторонам – не угрожают ли ей суетливые люди?
Город тоже был рядом. Крутилось колесо обозрения, играя огнями. Призывно горели вывески ресторанов и кафе. Убегали на холмы шахматные клетки окон спальных районов. В том, что именно на холмы, а не на взгорья, девушка была уверена.
Роберт обнаружился неподалеку. Он тоже сидел на камне, погрузив ноги в прибой, смотрел в щедро обсыпанное звездами безлунное небо.
– Это точно иная вселенная, – поделился он наблюдением. – Я не узнаю ни одного созвездия.
– Где «лис»? То есть Левашов? – исправилась девушка. Ей не хотелось покидать пляж, но она понимала – все вокруг нереально, обманчиво. Нужно будет упросить Нику свозить ее к настоящему морю. Не сейчас, конечно, на следующий год.
– «Лис»? – Ноэль спрыгнул в пену прибоя и подошел к Доре, держа туфли в руке. – В Москве его звали койотом, «лис» тоже сойдет. Ждем твоего «лиса». Должен появи… Опа, туточки!
Павел Левашов материализовался посреди пляжа и двинулся к городу, оставляя на песке цепочку глубоких следов.
– Не спи! – Роберт поманил девушку за собой.
Песок был мокрым, вязким. Идти оказалось трудно. Дорофея отметила, что окружающие их образы на удивление реалистичны, не то что в памяти кристалла, когда она чуть не провалилась сквозь мостовую. Казалось, поранишься здесь и перенесешь ранку в реальный мир.
– Роберт, мы в каком времени? – как могла уточнила девушка.
– События перед его попаданием на Землю-56, полагаю. В нашем распоряжении вся память героя, но зачем?
– Забавно.
Звуки и запахи большого города пришли неожиданно, обволакивая, заставляя собраться. Левашов уже дошел до стоянки, сел в бордовое удлиненное авто-кабриолет, в котором его ожидал немолодой широкоплечий мужчина с зачесанными назад редкими волосами.
– Как мне надоели твои суеверия и ритуалы, Пьябильо-о, – сильно растягивая гласные, проворчал он. – Представление через час, а ты?
– Брось, Орэф, сам говорил: море позволяет сосредоточиться.
– Как он его назвал? – запуталась Дора. – Пабло?
– Ты же слышала, – удивился Роберт. – Думала, наш друг испанец? Ни разу. Мигрантам подбирают наиболее близкие по земному звучанию имена. Вот и его Павлом окрестили. Не забивай голову, зови на наш манер.
Дорофея поразмыслила и кивнула. Действительно, так проще, чем запоминать напевные звонкие сочетания букв чуждых наречий. Ей захотелось спросить не только о Павле. Отчего-то имя Орэф было ей знакомо.
Павел нажал на газ, и авто понеслось по дороге, вливаясь в огненную реку машин. А на заднем сиденье с комфортом устроились Дорофея и Роберт.
Они въехали на высокий мост над четко расчерченной огнями дорогой, свернули на протянутую в воздухе объездную линию и помчались вдоль моря. Нет, не помчались – полетели, ибо то, что Дора поначалу приняла за дорогу, оказалось лентой-указателем из лазерных лучей. Через минуту над головой, сигналя серебристо-белыми фарами, пронесся патрульный катер – вытянутый, точно пуля, с веером длинного хвоста.
Павел выругался и свернул к возвышающемуся сбоку металлическому столбу. Возле него парила платформа на массивных цепях, достаточно большая, чтобы установить в ряд три подобных авто. Машина Павла мягко села на нее, а патрульный катер завис сверху, спустил вниз трубку с переговорным экраном.
Молодая женщина в белой форме попросила документы. «Лис» проворчал что-то про «не тех ловите» и продемонстрировал пластиковый жетон, висящий на шейном шнурке.
Пискнул сканер, считывая данные. Женщина на экране улыбнулась.
– Господин, вы превысили скорость. Уведомление и счет на оплату штрафа направлены в ваш управляющий банк. Соблюдайте закон и, – улыбка патрульной стала шире, – удачного выступления. К сожалению, мне билета не досталось.
Павел достал из воздуха светящуюся палочку и положил в контейнер под экраном.
– Только для вас. Как раз рядом с моим импресарио.
Орэф закатил глаза к небу, страдальчески вздохнул.
Экран погас, втянулся в катер. Авто продолжило путь по ночному городу.
– Роберт, – пристала Дора к ученому. – Мы же в его памяти. Если с ним заговорим…
– Мы привидения – невидимые, неслышимые, неосязаемые, – пожал плечами Ноэль. – Не думаю, что он на нас обратит внимание. И пробовать не хочу. Я впервые провожу опыт с живым человеком, не желаю рисковать.
Они понеслись дальше по лазерной дорожке, изредка подныривая под высокие мосты, перелетая через дома. Те оказались на удивление низкими. Этажей десять – двенадцать. Ни одного небоскреба Дорофея не разглядела. А концертный зал, где проходило выступление, и вовсе имел четыре этажа.
Людской шум, заполняющий огромное помещение, приготовления за кулисами. Для девушки все было в новинку, она с интересом прислушивалась к разговорам, брюзжанию Орэфа. А потом было представление, захватившее Дорофею…
Исчезновения при помощи зеркал, полеты над сценой, разрезание самого себя и хорошеньких партнерш на части и многое иное заставляли сердце Дорофеи учащенно колотиться.
Роберт сильно нервничал. Девушку он не стеснялся, потому не считал нужным притворяться всезнающим, загадочным сфинксом. Только скомандовал Доре:
– Будь внимательной ко всему. Не факт, что мы разберемся с первого раза. Я читал его показания о миграции, представляю, чего ждать. Ты еще нет. Это твой плюс.
Она согласилась. Непредвзятый наблюдатель всегда лучше заинтересованного. Так что она глазела на людей в зале. Но чаще отдавала дань таланту артиста.
Павел недаром слыл настоящим чародеем. За кулисами шептались – за полдня смели все билеты. Волшебник, всемогущий маг, он заклинал огонь и воду, превращался в кентавра и резво скакал по сцене, оборачивался медведем, а то и вовсе фантастическим созданием, взлетал под купол без каких-либо видимых технических приспособлений. Его команда помогала устроить первоклассное шоу с эффектами, труднодостижимыми даже в макросети.
Но Доре были видны бисеринки пота, проступавшие на лице фокусника. Их Павел украдкой стирал платком, укрывшись за декорациями.
Заиграл оркестр, включилась золотисто-зеленая подсветка сцены, из-за кулис появлялись красивые ассистентки с птичьими крыльями за спиной. Одна за другой они взлетали под купол, за ними воспарил сам фокусник.
И вдруг в пятом ряду поднялась девушка – та самая патрульная.
– За свободу! – крикнула она и швырнула что-то в первый ряд.
Что? Дорофее показалось – гранату. «Какая глупость! – промелькнуло в голове. – Сама погибнет, ничего не добьется! Будто это метод».
Одновременно с этим Павел закричал:
– Прочь!
Вырвался из объятий птицедев и полетел навстречу гранате. Не успел.
Вспышка. Паника.
Дорофея не поняла, что случилось, но один за другим люди в эпицентре взрыва таяли, растворялись, как недавно на ее глазах исчез художник Белозеров. Иллюзионист лежал в проходе между кресел. Выжившие при взрыве толпились у выходов, кричали, ссорились, торопясь покинуть опасное помещение. А в воздухе застыли перья, сорванные с костюмов птицедев, чей-то браслет, над полом повисла сумочка… От неудачливого импресарио остался лишь обрывок шейного шнурка-галстука да очки в золоченой оправе. У самой сцены молодой парень рыдал навзрыд, глядя, как его ноги становятся прозрачными.
Потрясенная Дора подбежала к Павлу и поняла – тот тоже не жилец. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки.
– Не хочу умирать! Не хочу. Не хочу! – шевелились губы, пока фокусник рассеивался в воздухе, точно предутренний туман.
– Не соврал. Правдиво рассказал. – К девушке подошел Роберт, положил ей руку на плечо. – Девица метила в первый ряд, в градоправителей. Павел говорил, у них в мире назревала революция.
Дорофея кивнула скорее машинально, чем из любопытства. Ей было страшно до холода в желудке, до дрожи в руках. Зачем так поступать с людьми? Со своим миром? Наверняка место взрыва надолго станет непригодным для жизни.
– Ты разобрался, как действует бомба? – спросила она у Роберта.
– Нет. Нам нужно вновь пролистать последние минуты. – Он оглядел застывших людей. – Мы должны захотеть это сделать. Вместе.
Доре было неприятно вновь переживать трагедию. Но ради дела…
Доре было неприятно вновь переживать трагедию. Но ради дела…
– К началу птичьих полетов, – скомандовал Роберт, беря ее за руки. – В прошлом все управляется силой нашей мысли. Дай руку, покружимся на месте.
Дора послушно сделала два шага и, споткнувшись об оброненный зонтик, чуть не завалилась на ученого.
– Хорошо, давай по отдельности. – Ноэль выпустил ее ладони.
Девушка послушно вспомнила нужный миг представления, прикрыла глаза… А когда открыла, оказалась на берегу моря. Одна. Чайка на камне задумчиво чистила перья…
Барск
Соловьев работал за ноутбуком, спрятавшись под полосатым сине-оранжевым солнечным зонтом. Солнце почти сползло с небосклона, дотянулось до кружащих над аэродромом легких самолетиков, но Броня не планировал выбираться из своего уютного укрытия.
Ника обучала Машу чувствовать, тихонько указывала девушке на очередную жертву из научной братии и просила прочитать его эмоции. Семен Левашов, местный зеркальный двойник Павла, присел на складной табурет и вырезал из деревяшки щенка.
Они все даже не сразу поняли, что запищал тревожный датчик, ведь совсем рядом по глади озера наперегонки носились катера, гремя моторами и оставляя за собой длинные пенные следы.
– Медицинская тревога! – очнулся Броня. – Павлу плохо. Пульс сбился, возможен приступ.
Он испуганно повернулся к Нике как единственному гаранту спокойствия. Та встрепенулась, сделала знак замолчать наперебой загалдевшим ученым, склонила голову, прислушалась к своим чувствам.
– Ничего, – призналась она, поправляя растрепанные ветром рыжие кудрявые волосы. – Непроницаемо для меня. Остановить их можешь? – обернулась она к Броне.
Тот отрицательно замотал головой.
Вероника в два шага оказалась возле машины времени, вцепилась в холодные прутья и немедленно отдернула руки.
– Внутри ее пустота, – прошептала она, запоздало признавая бессилие перед чудо-механизмом. – Ни-че-го! Даже аномалия что-то излучает, а тут идеальный вакуум!
Паники еще не было, но где-то на краешке сознания вспыхнули сигнальные огни тревоги, по спине пробежались мурашки. «Не сдаваться. Любая проблема имеет несколько решений», – мысленно напоминала себе Вероника, взглядом пытаясь найти поддержку окружающих. И не находила.
– Гений, понимаешь ли, – пробурчал Броня, ковыряя ботинком песок. – Он не дал никаких разъяснений про экстренную остановку машины. Сказал: единственный стоп-кран – это он, его желание и воля.
– А если он погибает, мой брат? – встревожился Семен Левашов, всматриваясь в переплетение металлических прутьев. – Вы позволите ему умереть?
– Мы бессильны, – развела руками Ника, пытаясь сохранить самообладание. – Сунемся вслепую – навредим всем.
Она приблизилась к металлической каракатице, снова ухватилась руками за прутья. Вот и предел ее могуществу. Проклятый Роберт, как он ее обхитрил, как придумал штуковину, непостижимую для сенса? Как теперь спасти самонадеянного гения? Как всех спасти?
Память Павла
Песок был холодным, вода ледяной. К моменту, когда появился Павел, девушка истоптала половину пляжа, не ведая, что делать. Роберт наверняка попал куда следует, это ее, недотепу, занесло к отправной точке путешествия.
Вместе с Павлом она доехала до концертного зала, пересмотрела представление. Ноэля не было в помине. И тогда ее охватила паника.
По макросети ходили байки про умерших во время погружения в виртуал. Будто их неотключенные профили, рукотворные уголки электронного мира и даже программные коды хранят отпечаток личности человеческого сознания. И бродят по сети призраки без обратного адреса. Байки Дорофею всегда забавляли. Теперь она была готова поверить в это безоговорочно.
Она стояла посреди замершего зала, замурованная в чужую память, в последней картинке, которую запомнил Павел перед миграцией. Если бы она могла заплакать, разревелась бы. Она пожелала оказаться там, где Роберт. И выпала в миг знакомства Левашова с Ноэлем. Не то! Не то!
Не достучаться до чужого сознания, не сбежать обратно. Тут-то ей и вспомнилась мрачная обреченность Роберта идти до конца, отдать все ради решения научной загадки. Получается, она стала жертвой его любознательности?
Следующей остановкой было детство Павла. Он, коротко стриженный, нескладный мальчишка с прыщавой физиономией, перед зеркалом отрабатывал фокусы с кубиками, то и дело заглядывая в книгу – верно ли? Получалось, мягко говоря, не очень. Павел психовал, швырял кубики об стену, обитую потертой, выцветшей тканью. Садился на пол, бессильно заламывая руки, готовый расплакаться, но неизменно поднимался, собирал реквизит и повторял вновь и вновь, улыбался через силу. И решимость на его лице придала Дорофее уверенности.
Странно, именно чужая молчаливая истерика и победа над собой помогли Доре собраться и возвратиться в концертный зал. Великий иллюзионист под присмотром чайно-карих глаз Роберта изображал птицу. Сам ученый стоял за спиной девушки-террористки, положив той руки на плечи, слегка раскачивался из стороны в сторону, устремив взгляд в одну точку.
Дорофея так обрадовалась Ноэлю, что помчалась к нему в зал и только на полпути обратила внимание, что проходит сквозь людей, а руки Роберта лежат чуть ниже границ плеч, как бы внутри…
– Они для Павла просто толпа, источник обожания, энергии, силы, вдохновения, – прочтя по ее лицу все эмоции, решил успокоить помощницу Роберт. – Он не задумывался о них как о людях, не прикасался, чтобы считать реалистичными.
Дора кивнула. Ее не удивило, что ученый не заметил отсутствия напарницы.
– Если не получится сейчас, запоминай момент, вернемся сюда.
Она согласилась легко. Главное поскорее выбраться в реал.
Что-то шло не так. Все пространство вокруг казалось зыбким, словно она заблудилась во сне – чужом, незнакомом, какие снятся в нездоровье, в непогоду и после больших ссор и стрессов, когда страхи, невысказанные слова, демоны гнева и собственного бессилия собираются воедино, плетут рваную паутину предутренней грезы, стучатся в затылок болью при пробуждении.
Вот вспыхнул свет под потолком, полетели девушки-птицы в обнимку с Павлом. Белокурая девушка, на вид года на три старше Доры, достала из сумочки гранату, задумчиво подержала на ладони, засмотрелась на то, как серый с белыми стеклянными вкраплениями корпус наливался желтоватым светом. Сидевший справа импресарио переменился в лице, протянул руку к опасной вещи. Не успел.
Картинка замерла, застыла трехмерной фотографией.
Роберт на миг склонился над зажатой в девичьем кулачке смертью, и Дора увидела, как смягчаются черты лица ученого, тает напряжение. Ей показалось, он сейчас запоет или затанцует. Он понял! Разгадал еще одну загадку. Приблизился к пониманию мироздания на микроскопический шажок.
Внезапно пол под ногами качнулся. Скорее по наитию, чем осмысленно Дорофея вцепилась в руку Ноэля. И потому их обоих выбросило во тьму: вязкую, плотную.
В ней вспыхивали и гасли крошечные солнца, вокруг которых вращались планеты. Девушка и ученый зависли в этой живой пульсирующей черноте, точно в толще океанских вод. Чьи-то силуэты, похожие на гигантских русалок, проплывали рядом, дышали влажно и шумно: «П-ф-ф-ф. П-ф-ф-фсь». От их дыхания Роберт с Дорой покачивались на волнах тьмы, неспособные двигаться самостоятельно.
Мысли, переживания, заботы немедля оказались смехотворно ничтожны. Хотелось смотреть на движение светил, слушать звуки местных обитателей, влиться в их нестройный хор.
Если прислушаться, начнешь различать голоса, шорохи, отдельные слова на неведомых языках. И перед внутренним взором встанут видения неизмеримо далеких земель, всевозможные чудеса, распахнутся все тайны Вселенной.
Нечто похожее очертаниями на игрушку муми-тролля, которая была у Дориного одноклассника Борьки, большое и более темное, чем окружающая тьма, парило в их сторону, распугивало русалок.
Дорофея с трудом обернулась к Роберту, но ей не хватило сил произнести хотя бы слово. Тень надвигалась быстро, заслонив собой солнечные вспышки, и вдруг сама взорвалась мириадами звезд.
Некто схватил Роберта с Дорой за шкирку и выдернул из тьмы. Одна из звезд вдруг оказалась близко-близко, обожгла своим жаром, затянула в поле гравитации, закрутила по орбите.
А потом двое путешественников по чужой памяти очутились в палате со стенами бледно-апельсинового цвета. Там на кровати лежал мальчик – Семен Левашов. Дора поняла это, едва взглянула на него. Лежал и листал книгу стихов, грыз яблоко.
Запищали приборы, тело на кровати дернулось, закрыло и открыло глаза, удивленно взглянуло на новый мир.
– Дорофея. – Роберт потянул девушку за руку. – Срочно пора уходить. Давай за мной.