В тот же день в столице Афганистана Кабуле взбунтовались части королевской полиции, вместо того чтобы усмирять массовые волнения – они сами вышли на улицы с оружием, начли нападать на британцев и британские учреждения, поджигать их. К вечеру по всему городу уже шли уличные бои.
* КАМ – афганская служба безопасности при короле
** Прим автора – король Афганистана Гази-шах был пуштуном только наполовину, а наполовину – хазарейцем. По афганским меркам это очень плохо.
*** Да, да… Тот самый Раббани. И про его слабость к детям – тоже правда. Он учился на теологическом факультете Кабульского университета и в нашей жизни, но потом его выгнали. Он говорит, что за противодействие властям, но на самом деле – за изнасилование детей.
**** умма – мусульманская община
***** бача – мальчик, паренек. Из-за скотского отношения к женщинам и из-за практики гаремов, женщины в Афганистане были доступны далеко не всем, и поэтому распространено было сожительство с несовершеннолетними мальчиками. Гомосексуальных педофилов называли бачабозами, но это слово не имело ругательного смысла.
****** Лойя Джирга – собрание вождей всех племен Афганистана, высший орган власти страны. Говоря это, британский генерал обнаруживает свое невежество и незнание местной обстановки. Священную войну – джихад – имеют право объявлять только авторитетные мусульманские богословы, но никак не Лойя Джирга.
******* Хашишины или ассассины, они же "люди старца горы" – древняя мусульманская секта убийц, фактически – одна из первых террористических организаций. Слово "хашишин" имеет корень "хашиш", "гашиш" – потому что вовлеченным в эту секту давали гашиш чтобы они увидели своими глазами рай.
09 июля 2002 года
Станица Вешенская, Область войска Донского
Железнодорожный вокзал.
Всколыхнулся, взволновался
Православный тихий Дон
И послушно отозвался
На призыв монарха он
Отгуляли еще вчера, сегодня пришло время провожать. Состав на станцию обещали подать ровно в девять ноль-ноль, но еще в семь, к станционному зданию, новому совсем, казаками и выстроенному стали подтягиваться казаки. Мобилизуемые выделялись серо-зеленым, пятнистым камуфляжем, рюкзаками и оружием, казачки надели нарядные, выходные платья, тот тут, то там – черные с красным парадные мундиры – отцы, а у кого и деды. Собрались на станционной платформе, кто-то магнитофон включил с песнями казачьими, кто-то уже и в рев, хоть силой отдирай, кто-то – с друзьяками стоит, о своем гутарит, в сторонке и старики – у них свой разговор. Шум, плач, многоустый, встревоженный разговор.
Мобилизация…
– Ты пирожки то съешь, которые сверху, они с картошкой! А сладкие можешь и потом съесть, они не испортятся….
– Да понял, я, понял…
– И с рыбой тоже съешь!
– Ну, вот что… Наказываю наперед, если узнаю что хвост набок – запорю как вернусь.
– На себя посмотри! Кобелина! Смотри, если пропишут, что ты там с какой… паненкой спутался… вернешься в пустой дом!
– Да ладно тебе…
– Да не ладно! Истинный крест к родителям уйду и детей заберу! Лучше жалмеркой* жить, чем с таким кобелиной!
– Но, будя!
– И без будя уйду!
– Гутарят, прошлый раз как было – так казна за несжатый хлеб платила.
– Дурик ты, это боевые платили.
– Ага, а потом на круге из-за них в драку.
– Дураки были, потому и в драку.
– А где справедливость, кто хлеб таки сжал – заплатили, и у кого он под зиму ушел – тоже заплатили.
– Гутарят тебе, чугунной голове – боевые платили. Их зараз не за хлеб платят, дурья ты башка…
– Ага, а где справедливость…
На самом краю бетонной станционной платформы стоят двое, по виду – отец да сын. Сын – под два метра вымахал, здоровый молодец, открытое, крестьянское лицо, буйная повитель пшеничных волос, лихо закрученные усы, большие крестьянские руки, с которых ничем не смоешь въевшуюся в них смазку да солярку. На добром молодце – уставной казачий камуфляж, десантные, прыжковые ботинки, на рукаве – знак гвардии, значит срочную ломал в гвардейском полку. Большой зеленый рюкзак, тоже уставной, заботливо собранный явно женскими руками, сбоку приторочено короткое, с пистолетной рукояткой помповое ружье – деревянные части уж потемнели от старости, воронение тоже кое-где стерлось. За спину у доброго молодца – лихо закинут легкий пулемет – переделанный РПД с коротким стволом, складным прикладом и передней рукояткой, пулемет кажется совсем маленьким на могучей казачьей спине.
Отец – кряжистый, с проседью в темных волосах бородатый казачина, в парадной черно-красной форме с лычками старшего урядника – прячет глаза, чтобы сын не увидел в них беспокойства и страха, от нервов похлопывает нагайкой по парадным, вычищенным до блеска кавалерийским сапогам.
– Ты вот что, сын… – глухо говорит он, подбирая слова – ты меня послухай…
– Да знаю я все батя – служил же.
– А и еще послухай! – вскипает отец – много ты понимаешь! Я там еще в восемьдесят первом покувыркался, и Егория** оттуда привез! А как вы сейчас служите – это так, баловство одно! Вот раньше служили – так служили, к ночи в койку без ног падали! А вы – так и норовите по самоволкам, сукины дети!
– Ну буде, батя… Слухаю я.
– Вот и послухай отцов наказ. Паны эти – дюже хитрые, они бой не принимают. Либо на дорогах поймать норовят – магазин выпустят и в сторону, попали – не попали – неважно. Либо в городах, в станицах… пропускают до центра, а потом начинают… со всех сторон долбить. А вы по своему делайте. Как едете куда – ни в коем разе в тентованную машину не садись, тент снимайте, и садитесь лицом к бортам, если в закрытой там – ствол в окно и зараз готов будь. Как только что – сразу из всех стволов, плевать на уставы, паны такого обращения не любят и сразу бегут. А если вас куда зачищать пошлют – делай так. Заранее разбейтесь со станичными на группы, человека по четыре в каждой. Как входите – к броне не жмитесь, если начнется обстрел – первым делом броню обстреливать начнут. Если броня по улице идет – вы ее по обе стороны прикрывать должны, каждый дом зачищайте, не ленитесь. Степка Котов с тобой едет, добрый казак, сосед – вот с ним в пару и становись. Двери открывай только с веревкой, потому как растяжка там могет быть, ничего не бери, свет в доме не включай, ежели телефонировать начнет кто – тоже не бери, так в свое время Маныцкова разорвало, телефон взял – и с концами, хоронили в закрытом гробу. Двое чистят, двое прикрывают, на соседнем доме меняетесь, и так пока каждый дом не просмотрите. Понял?
– Да понял я, понял, батя… С кем жать то будете?
– А Мишка и сядет.
– Ему ж тринадцать. Нельзя.
– Нехай за рулем сидел уже, ничего не будет. С поля на элеватор доехать – невелика хитрость. А может, и ты поспеешь, хлеб нонче добрячий уродился…
Отец вздыхает.
– Может и поспею… Ты, батя, я тебе говорил – там с зажиганием что-то не то. Перебрать бы надо.
– Переберем…
Отец хлопает по карману – и снова что-то вспоминает.
– Да… чего не сказал… как приедете – держись вместе со станичными и так и воюйте. Вы с детства друзьяки, без слов друг друга понимаете, на войне это первое дело. И вот еще что… ты, я знаю, казак лихой – но на передок не лезь, не азардуй***. Ты стреляешь дюже хорошо, если случится – так ложись, и с дальних дистанций шей, прикрывай остальных. И опасайся – там стрелков хороших дюже много, оружие у них хорошее. Не лезь в пекло – но и труса не празднуй. А с панами, если вас вместе с панами сведут, пусть они вроде, как и за нас – в одной хате даже не ночуй, и спиной к ним не становись! Нет там друзей!
– Да понял я, понял…
– И вот еще. Ты… если надумаешь сюда шановну паненку какую привезти, так знай наперед – на круге запорю!
Отец хмурится
– Так дядя Митрий…
– Цыц! – снова вскипает отец – старших обсуждать! Дядя Митрий отродясь без царя в голове живет, он младшим был, а я старшим, вот все розги мне и доставались. Зато я человеком вырос! Сравни, как он живет, и как мы. Тем более – здесь девки есть, одна другой глаже, вон та же Манька тебе утирку расшила, а ты не взял.
– Да нужна она мне… Она в ширину больше чем в высоту.
– Зато дочь наказного атамана, понимать должен! Впрочем, если не люба – неволить не буду. Девок много и без нее, да и мы не побираемся… Но с какой паненкой приедешь – запорю, вот тебе истинный крест.
Отец снова о чем-то думает, хлопает плеткой по умасленной, блестящей коже сапог
– И вот что, сын… Батя твой с того мятежа Егория привез за храбрость, а прадед твой, за Вторую Отечественную да за замирение полный бант**** имел. Так и ты… не азардуй… но и не позорь седин стариков, и род наш не позорь. Казаки не отступают.
– И вот что, сын… Батя твой с того мятежа Егория привез за храбрость, а прадед твой, за Вторую Отечественную да за замирение полный бант**** имел. Так и ты… не азардуй… но и не позорь седин стариков, и род наш не позорь. Казаки не отступают.
– Да понял я, батя…
– Вот и не позорь.
Сын украдкой глядит в сторону сверстников, собравшихся небольшой группой у ограды
– Батя, вы вроде со старшиной погутарить хотели.
– А и забыл зараз… Ты не отходи далеко, приду – погутарим еще…
Старый казак идет давать наказ войсковому старшине, старшему отправляемой из Вешенской на войну команды – а сын с облегчением присоединяется к сверстникам. Им тоже есть о чем погутарить – молодежь направляется от родных куреней на войну.
Пыхая и ворча дизелем огромный, с прожектором в носу, угловатый локомотив втаскивает на платформу смешанный состав – часть вагоны третьего класса, часть – открытые платформы, одно и двухярусные, с укутанной брезентом боевой техникой. Это не первая станция, где состав собирает мобилизованных, и поезд заполнен уже на две трети. Старики и опытные, отломавшие службу в горячих точках казаки рассматривают состав…
– Глянь, кум…
– Чего…
– Да вон, под брезентом идет! Это же саперный танк!
– И чего? Что надо – то и придали.
– Э… нет. Если саперные танки расконсервировали – значит, совсем дрянь дело. Готовятся к штурмовым боям в городах.
– Не к добру, Митрич…
– Вот и я за то же.
Ползут на минимальном ходу вагоны мимо платформы, в окнах – калейдоскоп лиц, шумят, волнуются казаки…
– Тю… Это же Леха со сто восьмой десантной, мы срочку вместе ломали! Леха! Леха, это ж я, Митька Буревой!
– Здорово, казак!
– И тебе, не болеть!
– С Лейб-Гвардии Донского земляки есть?!
– Не, я в восьмой бригаде срочку ломал. Восьмая мотострелковая бригада…
Дав последний гудок, лязгнув стальными суставами – поезд останавливается. Казаки – из числа уже собранных – выкатываются на перрон.
– Где штабной?
– Шестой…
– Шестой штабной, все слышали?! Шестой!
У штабного вагона – шум, гам, суета – стоянку дали только на сорок минут, и то с большим скандалом – потому как военный поезд не единственный. Сразу несколько офицеров мобуправления решают свои задачи – каждый свою.
– Записываемся, записываемся!
– Продовольственный аттестат, денежный аттестат… Да что ты их в карман суешь, ты проверь все ли правильно вписано, потом намаешься, ежели ошиблись…
– Пункт боепитания в седьмом вагоне. Всем получить по два боекомплекта*****. Записываться тоже там.
– Не лезь поперек очереди!
– Казакам с военно-учетным специальностями "механик-водитель", а также с правами на авто или трактор – треба подойти и отметиться здесь!
Отдельно, уже в купе войсковой старшина команды, который теперь становился непосредственным командиром мобилизованных казаков станицы****** и отвечал за них, разговаривал с офицером ОМУ******* отвечающим за этот сектор…
– Значит, придаетесь седьмой бронебригаде, старшина. От Ростова пойдете на Брест, пункт выгрузки там. Комбриг, полковник Голеватый предупрежден. Этот пакет вскроете там, документы вручите полковнику. Дальше – под его команду. Вопросы?
– Котловое довольствие…
– Организовывайте сами. Вот, получите… сколько у вас?
– Тридцать семь.
– Получите по нормам, питание организовывайте сами. Неофициально – в Ростове уже сообщили кому надо, там шесть часов стоянка. Купцы своего не упустят, организуют в лучшем виде, подъедут прямо к составу.
– Но и сдерут втридорога.
– Они тоже нормы знают. Вот, получите…
Поверх пухлой папки с личными карточками одна за другой ложатся ассигнации…
Мобилизация. Тяжко дышит тепловоз, из скамейки спешно делают импровизированную трибуну, на нее с опаской, не упасть бы только – взбирается станичный атаман, кто-то спешно сует ему в руки мегафон, глохнет на полуслове разухабистая казачья песня с магнитофона. Замирает в ожидании пестрая, взбаламученная толпа.
– Казаки! В Виленском крае, на Востоке – снова беспорядки, снова злоумышления, снова льется кровь. Это не первый раз и наверняка – не последний. Я и сам там усмирял… дважды, и свою кровь там пролил… и скажу я вам, казаки, что легко – не будет. Там служили ваши прадеды, деды и отцы – настало время послужить и вам. Не осрамите же казачьей чести, не осрамите родную станицу и седые головы ваших дедов и отцов. Пусть Матерь Богородица будет вам в помощь и заступничество. С нами Бог, казаки!
– С нами бог, за нами – Россия! – в едином порыве кричат все служилые, что сыновья, что отцы, что деды. Ибо формула эта нехитрая, родная для каждого служилого человека – вечна.
Мобилизация… Тяжко пыхтит тепловоз, унося казаков от родных станиц в незнакомую и опасную жизнь. По стальным дорогам Империи толчками течет, течет к западным границам взбаламученная серошинельная кровь.
* Примерно соответствует понятию "веселая вдовушка"
** Егорий, Георгиевский крест
*** не рискуй, не лихачь (устар.)
**** Имел полный бант – то есть был кавалером Георгиевского креста всех четырех степеней
***** Для современной российской армии это дикость. А в этом мире – дикостью посчитали бы то, что неподготовленных призывников везут к месту боев, там дают незнакомый, непристрелянный автомат, из которого он хорошо если девять выстрелов на стрельбище сделал и бросают в бой.
****** И здесь все по-другому. Никто и подумать не мог, чтобы разбивать станичную команду, станичная команда ценна именно тем, что все друг друга знают, росли в одной станице, понимают друг друга с полуслова. Такие вот казачьи команды придавали на усиление вооруженным бронетехникой частям в качестве пехоты или мотопехоты. По этой же кстати причине в русской армии не знали дедовщины – попробуй, поиздевайся, зная что ты вернешься в станицу, и тебя там встретят родственники тех, над кем ты издевался.
******* Организационно– мобилизационное управление
11 июля 2002 года
Украина
Пункт временной дислокации
Наверное во всем мире не найдется солдата, неважно какой армии – который бы за все время своей службы ни разу не был в Сочи. Как это не были – были, были, припомните… Еще как были. СОЧи – это Самовольное Оставление ЧастИ. Вот-вот, вижу что вспомнили…
Разбирались с этим по-разному, в армии Российской Империи к примеру не было биотуалетов – не закупали принципиально, чтобы по возвращении была работа для туристов из Сочи. Была и другая работа разной степени сложности – влажная уборка в казарме, чистка картофеля вручную, копание окопа для стрельбы стоя в личное время солдата. В общем – особой трагедии из этого не делали, провинился – ведро или лопату в руки или вперед. Трагедия начиналась тогда, когда к воротам части подкатывала целая процессия в поисках коварного соблазнителя…
Ну и казаки… а что, казаки не люди? Всем тридцати нету, только отслужили, выехали, многие неженатые… да нешто ль казак своего упустит, чтобы на чужбине – на стороне не урвать. Да и у женатых была своя традиция – они как отъехали, собрались, взяли банку с крышкой, налили туда водки и все туда кольца обручальные свои побросали, а банку запечатали. Чтобы не испортились, значит. Так что когда они к пункту сбора прибыли – женатых там не было. Совсем.
Первый день прошел в привычных заботах и хлопотах. Прибыли под вечер, войсковой старшина нашел командование части, которое уже изволило отходить ко сну, и бесцеремонно разбудил его для представления. Умудрился даже сдать аттестаты на все виды довольствия, чему местный начфин был крайне не рад. Оно и понятно – казаки прибыли одиннадцатого, а если бы он принял у них аттестаты двенадцатого – можно было бы довольствие по всем видам за один день прикарманить. Начфины… они такие, честного днем с огнем не сыщешь. Просто кто-то ворует в меру, а кто-то и без.
Стояли они буквально у самой железнодорожной станции, заняли чистое поле, отгородились контейнерами и боевой техникой, поставив внутри периметра палатки и сборные модули. Стреляли в местном карьере, до ближайшего стрельбища было далече. Технику сняли с платформ, потому что была самая граница – дальше они уже пойдут боевым порядком. О том, что в двадцати километрах отсюда рокош – особо ничего не говорило, если не считать сильного движения по дорогам – беженцы, да повышенных мер безопасности. Цены местные торговцы подняли, кто процентов на десять а кто и вдвое – у кого на что ума и совести хватило. Кому война, а кому…
С утра сдали тест. Пробежать десять километров кроссом с рюкзаком весом тридцать килограммов за плечами, двадцать раз подтянуться и пятьдесят – отжаться. Казаки хоть и молодые были – но некоторые сдали с трудом. Естественно – не без шуток, разжирел мол, на бабских то харчах.