Вода с плаща Беверли.
И она приведет медсестру прямиком к двери через коридор напротив. К Беверли.
Медсестра Пэм встала.
И медленно зашагала вперед, по пути разглядывая плитки линолеума.
Итан увидел, что предмет у нее в руках – шприц с иглой.
– Мистер Бёрк?
Он не ожидал, что она заговорит, и от звука ее восторженного, зловещего голоса, эхом раскатившегося по пустым коридорам больницы, его прямо морозом продрало.
– Я знаю, что вы близко. Я знаю, что вы меня слышите.
Она подобралась уж чересчур близко, и Итан начал опасаться, что она может в любую секунду заметить зеркало в его руке.
Втянув осколок обратно в комнату, Итан закрыл дверь с еще большей тщательностью и точностью.
– Раз уж вы мой новый любимый пациент, – продолжала медсестра, – я намерена предложить вам специальную сделку.
Итан заметил что-то в основании черепа – вдоль позвоночника, через кости конечностей начало распространяться тепло, излучаясь жаркими точками в кончики пальцев рук и ног.
И то же тепло он ощутил позади глаз.
Наркотик начал действовать.
– Будьте умницей, выходите сейчас, и я сделаю вам подарочек.
Ее шагов он не слышал, но голос становился все громче по мере продвижения медсестры по коридору.
– Подарочек, мистер Бёрк, – это анестезия для вашей операции. Надеюсь, вы понимаете, если вас еще не накрыло, что наркотик, который я вам вколола десять минут назад, вот-вот повергнет вас в бессознательное состояние. А если мне придется потратить целый час, обыскивая каждую комнату, чтобы найти вас, я очень-очень рассержусь. А вам не захочется видеть меня очень-очень сердитой, потому что знаете, что будет? Когда мы наконец вас найдем, то отвезем прямиком в операционную. Позволим лекарству, циркулирующему сейчас у вас в организме, исчерпать свое действие. Вы очнетесь на операционном столе. Ни ремней, ни наручников, но вы не сможете и пальцем шелохнуть. Это потому что я впрыснула вам лошадиную дозу суксаметония, а это парализующее средство. Вы когда-нибудь задумывались, что чувствуешь при операции? Что ж, мистер Бёрк, мы устроим представление лично для вас.
По звучанию голоса Итан понял, что она уже стоит посередине коридора менее чем в четырех футах от него по ту сторону двери.
– Единственное движение, на какое вы будете способны, – это моргать. Вы даже пикнуть не сможете, чувствуя, как вас режут, пилят и сверлят. Чувствуя наши пальцы внутри себя. Операция растянется на многие часы, и вы будете живы, в сознании, в полной мере воспринимая каждую ее мучительную секунду. Прямо материал для ужастика.
Итан положил ладонь на ручку двери. Поток наркотика хлынул вверх, охватывая мозг, наводняя кончики ушей. Остается лишь гадать, сколько еще времени он выстоит, прежде чем ноги подкосятся.
Медленно поверни, Итан. Поверни медленно-медленно.
Сжимая хватку на дверной ручке, он ждал, чтобы медсестра Пэм заговорила снова, и когда она наконец это сделала, начал поворачивать ручку.
– Я знаю, что вы слышите мой голос, мистер Бёрк. Я стою прямо перед комнатой, где вы прячетесь. Вы в душе? Под кроватью? Может, стоите за дверью в надежде, что я слепо пройду мимо?
Она рассмеялась.
Щеколда вышла из паза.
Он был целиком уверен, что она стоит спиной к нему, лицом к комнате Беверли, но что, если нет?
– У вас десять секунд, чтобы выйти, а затем мое великодушное предложение анестезии истекает. Десять…
Он чуть-чуть оттянул дверь.
– Девять…
Три дюйма.
– Восемь…
Шесть дюймов.
Теперь он снова видел коридор, и первое, что бросилось ему в глаза, – это рассыпавшиеся по спине медсестры Пэм темно-рыжие волосы.
Она стояла прямо перед ним.
– Семь…
Лицом к двери Беверли.
– Шесть…
Держа шприц в правой руке, как нож.
– Пять…
Он продолжал отводить дверь назад, позволяя ей беззвучно поворачиваться на петлях.
– Четыре…
Остановил ее, не дав стукнуться о стену, стоя уже на пороге.
– Три…
Итан окинул пол взглядом, чтобы убедиться, что не отбрасывает тени, но даже если бы отбрасывал, эта мигающая люминесцентная лампа замаскировала бы ее.
– Два и один, и теперь я сердита. Очень-очень сердита. – Вытащив что-то из кармана, медсестра сказала: – Я в подвале, западное крыло; практически уверена, что он здесь. Жду вашего прибытия, прием.
Рация изрыгнула треск помех, и мужской голос отозвался:
– Понял, идем.
Теперь наркотик врезал по Итану во всю мощь, колени обмякли, зрение начало рывками сходить с рельсов, теряя четкость и двоясь.
Вот-вот здесь будет больше народу.
Нужно сделать это сейчас же.
Он твердил себе пошел, пошел, пошел, хоть и сомневался, что ему хватит сил или хотя бы присутствия духа.
Попятился на несколько шагов в комнату, чтобы удлинить разбег, сделал длинный, глубокий вдох и опрометью ринулся вперед.
Покрыв семь шагов за две секунды.
Врезался медсестре в спину на полном ходу, толкнув поперек коридора лицом в бетонную стену.
Жесткий, сокрушительный удар застал ее совершенно врасплох, и потому скорость и точность ее реакции изумили Итана. Выбросив правую руку назад, она вонзила иглу ему в бок.
Глубокая, пронизывающая, ослепительная боль.
Он попятился, кренясь на сторону на заплетающихся ногах.
Медсестра развернулась с залитой кровью правой стороной лица, принявшей на себя удар о бетон, замахиваясь шприцем, и бросилась на Итана.
Он бы мог постоять за себя, будь способен видеть хоть что-нибудь, но не видел ни черта – взор поплыл, перед глазами вспыхивали картинки, будто сильнейший приход от экстази.
Она сделала выпад, Итан пытался парировать, но неправильно оценил дистанцию, и игла пронзила ему левое плечо.
Когда медсестра выдернула шприц, боль едва не повергла Итана на колени.
Медсестра подстерегла идеальную позицию для пинка прямо ему в солнечное сплетение, и одна лишь сила удара швырнула его назад, к стене, попутно вышибив весь воздух из легких. Итан ни разу в жизни не ударил женщину, но когда Пэм снова устремилась вперед, не мог отделаться от мысли, с каким удовольствием вмазал бы правым локтем этой суке в челюсть.
Взгляд его был прикован к иголке у нее в руках, в голове пронеслось: «Только не это снова, Господи, умоляю!»
Он вскинул руки, чтобы защитить лицо, но они казались валунами. Медлительными и громоздкими.
– Держу пари, вы сейчас жалеете, что не вышли, когда я просила по-доброму, а? – бросила медсестра.
Итан с половинной скоростью нанес по широкой дуге крюк, от которого Пэм легко уклонилась, с молниеносной скоростью парировав прямым, снова сломавшим ему нос.
– Хотите снова иголочку? – спросила она.
Итан ринулся бы вперед, попытался бы свалить ее на пол, придавить своим весом, но идея стычки, учитывая иглу и его расстроенное восприятие, выглядела скверно.
– Я же вижу, что вы отключаетесь, – рассмеялась Пэм. – Знаете, а это и в самом деле вроде как забавно.
Итан силился скользнуть прочь от нее по стене, шаркая ногами, чтобы оказаться вне пределов досягаемости, но она дублировала каждое его движение, оставаясь перед ним и нацеливаясь для очередной атаки.
– Давайте-ка поиграем, – предложила Пэм. – Я буду тыкать в вас иголкой, а вы попробуйте мне помешать.
Итан сделал выпад, но боли не последовало.
Просто обманное движение – она с ним играет.
– А вот следующий, мистер Бёрк, будет…
Что-то ударило ее по голове сбоку с твердым тук!
Пэм рухнула на пол как подкошенная и застыла, а Беверли встала над ней в этом безумном мигающем свете, продолжая держать за ножки металлический стул, которым уложила медсестру Пэм, выглядя порядком шокированной собственным поступком.
– Сейчас придут другие, – сообщил Итан.
– Идти можете?
– Посмотрим.
Отшвырнув стул, затарахтевший по линолеуму, Беверли бросилась к Итану.
– Держитесь за меня на случай, если равновесие откажет.
– Уже отказало.
Он уцепился за руку Беверли, и она потащила его по коридору обратно. К моменту, когда они добрались до поста медсестры, Итану уже каждый шаг давался с трудом.
Сворачивая за угол, он оглянулся и увидел, что медсестра Пэм пытается сесть.
– Быстрей! – поторопила Беверли.
Главный коридор был по-прежнему пуст, и они уже пустились бегом.
Дважды Итан спотыкался, но Беверли, подхватывая, удерживала его в вертикальном положении.
Веки у него потяжелели, седация нисходила на него, как теплое мокрое одеяло, и ему хотелось лишь найти какой-нибудь тихий, укромный уголок, чтобы свернуться калачиком и заспать это все.
– Еще держитесь? – спросила Беверли.
– На волоске.
Дверь в торце коридора маячила в пятидесяти футах впереди.
Беверли прибавила шагу.
– Ну же, – подстегнула она, – я слышу, как они спускаются по лестнице.
Итан тоже это слышал – гомон голосов и множество шагов за дверью на лестницу, которую они миновали буквально только что.
В конце коридора Беверли рывком распахнула дверь и выволокла Итана через порог на загроможденную лестничную площадку, от которой шесть ступенек взбирались к другой двери наверху со светящимся красным знаком ВЫХОД над ней.
Там Беверли задержалась, позволив двери мягко закрыться за ними.
По ту сторону Итан слышал голоса, наполнившие коридор, звуки шагов, вроде бы удаляющиеся от них, но полной уверенности в этом не питал.
– Они нас видели? – спросил он.
– Не знаю.
Итану пришлось сосредоточиться из последних сил, чтобы одолеть эти последние ступени до выхода, вывалившись сквозь дверь и ступив во тьму, ощутив ступнями мокрый тротуар и барабанящий по плечам холодный дождь, тут же просочившийся сквозь тонкую, как бумага, ткань сорочки.
Он едва стоял, а Беверли уже тащила его к тротуару.
– Куда мы? – поинтересовался Итан.
– В единственное известное мне место, где вас не найдут.
Он последовал за ней на темную улицу.
Никаких машин, только считаные уличные фонари да огни в домах, все тусклое и затянутое пеленой дождя.
Они двинулись по тротуару вдоль тихой улочки. Одолев второй квартал, Итан остановился и попытался сесть на траву, но Беверли не позволила ему спасовать, отрезав:
– Еще нет.
– Я больше не могу идти. Почти не чувствую ног.
– Еще квартальчик, ладно? Вы дотянете. Вы должны дотянуть, если хотите жить. Обещаю, через пять минут вы сможете лечь и переждать.
Выпрямившись, Итан заковылял дальше, проследовав за Беверли еще квартал, за которым уже не было ни домов, ни фонарей.
Они вошли на кладбище, заполненное потрескавшимися надгробьями, перемежающимися с карликовыми дубами и соснами. За ним не ухаживали бог весть сколько, трава доходила Итану до пояса.
– Куда вы меня ведете? – Язык заплетался, слова падали с губ тяжело и неуклюже.
– Прямо вперед.
Они петляли между надгробьями и памятниками, по большей степени настолько разрушенными, что разобрать надписей Итан не мог.
Он замерз, сорочка промокла насквозь, на ноги налипла грязь.
– Вот, – указала Беверли на небольшой каменный мавзолей в осиновой рощице.
Преодолев последние двадцать футов, Итан рухнул у входа между парой каменных вазонов, рассыпавшихся в каменное крошево.
Беверли потребовалось трижды налечь на железную дверь плечом, чтобы заставить ее открыться, заскрежетав петлями достаточно громко, чтобы разбудить мертвого.
– Нужно пробраться внутрь, – увещевала она. – Ну же, вы почти на месте. Еще четыре фута.
Открыв глаза, Итан пополз вверх по ступеням через тесный дверной проем, прочь от дождя. Беверли закрыла дверь, и на минутку в склепе воцарилась непроглядная тьма.
Щелкнул фонарик, подсветив интерьер и воспламенив цветом витражное окно, врезанное в заднюю стену.
Образ: лучи солнца, пронзающие тучи и озаряющие одинокое цветущее дерево.
Итан повалился на ледяные камни, а Беверли тем временем расстегнула молнию дорожной сумки, припрятанной в углу заранее. Вытащив одеяло, развернула его и накрыла Итана.
– Я припасла и кое-какую одежду для вас, – сообщила она, – но одеться можете, когда проснетесь.
Он неистово дрожал, яростно цепляясь за ускользающее сознание, потому что остались вопросы, которые он еще должен задать, вещи, которые он должен знать. Вдруг Беверли здесь не будет, когда он очнется снова.
– Что такое Заплутавшие Сосны? – вопросил Итан.
Сев рядом с ним, Беверли проговорила:
– Когда вы очнетесь, я…
– Нет, скажите мне сейчас. За последние два дня я навидался невозможных вещей. Вещей, заставляющих усомниться в собственном здравомыслии.
– Вы не сумасшедший. Вас просто пытаются в этом убедить.
– Зачем?
– Вот этого я не знаю.
Гадая, можно ли ей верить, Итан заключил, что, учитывая все обстоятельства, пожалуй, будет мудрей ошибиться с перекосом в скептицизм.
– Вы спасли мне жизнь, – выговорил он, – и спасибо вам за это. Но я должен спросить… почему, Беверли? Почему вы мой единственный друг в Заплутавших Соснах?
– Потому что, – улыбнулась она, – мы оба хотим одного и того же.
– Чего это?
– Вырваться отсюда.
– Дороги из города нет, так?
– Да.
– Я приехал сюда несколько дней назад. Так как же такое вообще возможно?
– Итан, просто поддайтесь действию наркотика, и когда очнетесь, я поведаю вам все, что знаю, и как, по-моему, можно вырваться. Закрывайте глаза.
Итан не хотел, но не мог помешать этому случиться.
– Я не сумасшедший, – пробормотал он.
– Знаю.
Дрожь пошла на убыль, жар его тела создавал под одеялом тепловой карман.
– Скажите мне одно, – попросил он. – Как вас занесло в Заплутавшие Сосны?
– Я была представителем «Ай-Би-Эм». Приехала сюда с коммерческим визитом в попытке оснастить компьютерную лабораторию местной школы нашими «Тэнди-1000». Но на въезде в город попала в ДТП. В мою машину врезался выскочивший ниоткуда грузовик. – Ее голос притих, словно отдалившись, уследить за повествованием стало труднее. – Мне сказали, что я перенесла травму головы и отчасти потеряла память, и потому первое, что я помню об этом городе, – это как очнулась однажды под вечер у реки.
Итан хотел ей поведать, что то же самое случилось и с ним, но не мог открыть рта, чтобы заговорить, – наркотик нахлынул на организм девятым валом, захлестнув его с головой.
У него не больше минуты.
– Когда? – выдохнул он.
Беверли не расслышала, была вынуждена наклониться поближе, поднести ухо к его губам, но даже так ему пришлось вложить в вопрос все силы до капли:
– Когда… вы… приехали… сюда? – прошелестел он, цепляясь теперь за ее слова, как за спасательный круг, способный удержать его на плаву, в сознании, но все равно соскальзывал во тьму, отделенный от беспамятства считаными секундами.
– Мне никогда не забыть день приезда, – промолвила она, – потому что в каком-то смысле он был подобен дню моей смерти. С той поры все для меня переменилось. Было чудесное осеннее утро. Бездонная синева небес. Желтая листва. Было третье октября тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Фактически на следующей неделе у меня годовщина. Я провела в Заплутавших Соснах целый год.
Глава 08
Не осмелившись открыть дверь, она вместо того выглянула через одну из выбитых панелей витражного окна. Не увидела сквозь полуночный дождь совершенно ничего, ничего не услышала, кроме шелеста капель по траве и листве деревьев над крышей мавзолея.
Итан, побежденный наркотиком, отключился, и отчасти она ему позавидовала.
Во сне к ней приходят видения.
О Прежней Жизни.
О мужчине, за которого она, скорее всего, вышла бы замуж.
Об их общем с ним доме в Бойсе.
Планах, которые они строили вместе.
Детях, которых она надеялась в один прекрасный день произвести на свет – порой ей даже снились их лица.
А пробуждалась она в Заплутавших Соснах.
Этом красивом аду.
Когда она едва прибыла, окружающие скалы наполнили ее благоговением и изумлением. Теперь же Беверли ненавидит их за то, чем они есть, чем они стали – тюремной решеткой, ограждающей этот очаровательный городок, покинуть который не дано никому, а немногие попытавшиеся…
Эти ночи до сих пор являются ей в кошмарах.
Звук пятисот телефонов, звонящих одновременно.
Вопли.
Не сегодня… сегодня ночью этого не случится.
Стащив свое пончо, Беверли подошла к Итану, скорчившемуся под одеялом у стены. Когда его натужное, учащенное дыхание наконец сменилось длинными, спокойными вздохами, подобралась к дорожной сумке и выудила из наружного кармана нож.
Складной, ржавый и тупой, но другого ей отыскать не удалось.
Стащив одеяло прочь и задрав больничную сорочку Итана, она повела ладонью вдоль его левой ноги, пока не наткнулась на шишку на задней стороне бедра.
Позволила ладони задержаться там чуточку дольше, чем следовало бы, но боже, как же давно она не касалась мужчины и не чувствовала прикосновения мужской руки.
Она думала сказать Итану заранее, но его ослабленное состояние этому помешало – да, может, оно и к лучшему. Как бы там ни было, ему повезло. Проделывая это с собой, она была лишена такой прелести, как анестезия.
Беверли положила фонарик на каменный пол, чтобы тот освещал тыльную сторону бедра Итана.