Современники высоко ценили ученость Гизеля. О нем с уважением отзывались Иван Выговский и Богдан Хмельницкий. Архиепископ Черниговский Лазарь Баранович называл Гизеля «украинским Аристотелем» и отдавал ему редактировать собственные сочинения. Гизеля превозносил св. Дмитрий Ростовский.
Тем удивительнее, что «Киевский синопсис», написанный (а возможно, только отредактированный) Гизелем[657], получился книгой, составленной не просто плохо, но откровенно халтурно. «Синопсис» – краткий пересказ летописей: «Хроники польской, литовской, жомойской и всей Руси» Матвея Стрыйковского, написанной на Черниговщине Густынской летописи и Хроники, составленной игуменом Киевского Михайловского Златоверхого монастыря Феодосием Сафоновичем (Софоновичем) в 1672–1673 годах[658]. Но и эта хроника была компиляцией киевских и волынских летописей. То есть «Синопсис» – компиляция, составленная на основе других компиляций.
События до взятия Киева Батыем (1240) изложены относительно связно, дальше – хуже. Из 124 страниц первой редакции «Синопсиса» 111 посвящены домонгольской эпохе. Вся последующая история уместилась на нескольких страницах, напечатанных очень крупным шрифтом. Литовскому завоеванию Западной Руси посвящены две страницы, превращению княжества Киевского в воеводство Речи Посполитой – две с половиной страницы. Последняя глава, посвященная восстановлению величия «богоспасаемого града Киева» и его переходу под власть русского государя, – две неполные страницы. Завершалось первое издание «Синопсиса» славословием в честь государя Алексея Михайловича, «всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержца, и многих Государств и Земель восточных и западных и северных отчича и дедича и наследника и Государя и Обладателя»[659]. Возвращение «богоспасаемого града Киева» под власть этого государя служит эффектным финалом всей истории народа «славенорусского», изложенной в «Синопсисе».
Два года спустя Алексей Михайлович умер, а на престол взошел Федор Алексеевич. И в 1678-м появляется новое издание, где уже говорится и про государя Федора Алексеевича, «Всея Великия, и Малыя, и Белыя России Самодержца»[660]. В этом издании страниц больше – целых 136. Добавлено оглавление, до семи с половиной страниц расширена последняя глава. Там рассказывается уже о событиях «новейшей» истории – походе Ромодановского и Самойловича на Чигирин.
Наконец, в 1680-м выходит третья, последняя при жизни Иннокентия Гизеля, редакция «Синопсиса». Редакция расширенная. Гизель добавил пространное (до четверти объема книги) повествование о Куликовской битве и несколько глав, которые рассказывали о походах русских и запорожских войск под Чигирин. Тяжелые и кровопролитные войны против турок и татар окончились разрушением Чигирина и отступлением войск Самойловича и Ромодановского. В России радовались, что бессмысленная война за далекий пограничный город окончена. На Украине тяжело переживали потерю первой гетманской столицы. В «Синопсисе» Чигиринские во́йны представлены как блистательная победа. Но эти вставки не исправили всех недостатков «Синопсиса».
В нем по-прежнему ничего не говорилось о походе Тохтамыша на Москву в 1382-м, о завоевании Новгорода Москвой, об историческом стоянии на реке Угре. Покорение Казани и Астрахани Иваном Грозным было лишь упомянуто в одной из вводных глав. Больше о его царствовании ничего не было сказано, равно как и о Смутном времени. Но и важнейшие события западнорусской истории были в «Синопсисе» просто пропущены. Поразительно, но даже о создании Острожской Библии, о борьбе против унии, о походах Сагайдачного, о восстании Хмельницкого (не говоря уж об Острянице, Наливайко и прочих) ничего не говорилось. И великому Петру Могиле, благодетелю Гизеля, тоже места в сочинении не нашлось. Вся история восточной и западной Руси за два с половиной века скомкана в несколько абзацев, написанных весьма небрежно.
Академик Александр Лаппо-Данилевский, выдающийся русский источниковед, считал, что такой образованный человек, как Иннокентий Гизель, просто не мог быть автором «Синопсиса». Если б Гизель в самом деле его писал, то «счел бы нужным подвергнуть его более наукообразной переработке и придать ему более литературную форму»[661].
Наш замечательный историк С. М. Соловьев назовет «Синопсис» «первым младенческим несвязным лепетом русской историографии»[662], но вряд ли это сочинение достойно даже таких слов. «Синопсис», составленный явно в спешке, не давал хоть сколько-нибудь связного представления об истории Руси ни восточной, ни западной.
Выдающийся немецкий русист Август Людвиг Шлёцер писал о «Синопсисе» точнее и жестче: «Это жалкое сочинение, извлеченное не непосредственно из русских летописей, а из их переписчиков, из Стрыйковского…»[663]
Книга, «исполненная ошибок и неисправностей», – так напишет о ней русский историк митрополит Евгений (Болховитинов).
В самом деле, читатель «Синопсиса» узнавал, что слово «Москва» происходит от Мосоха, сына Иафета (Яфета), внука Ноя, славяне получили имя от своих славных дел, а русские, россы – от того, что рассеялись по разным странам[664]. Александр Македонский дал славянам «привилей или грамату на пергамене златом написанную в Александрии»[665].
Но дело даже не в бесчисленных нелепостях, ошибках, фантазиях – историческая мысль XVII века еще не знала критики источника. Хуже другое. Летописцы стремились последовательно и подробно изложить историю, а у Иннокентия Гизеля и этого стремления не было. Между изданиями 1674-го и 1680-го прошло достаточно времени, чтобы хоть сколько-нибудь подробно и последовательно рассказать о событиях восточно– и западнорусской истории, пропущенных в первом издании. Но Гизеля, если не автора, то, несомненно, редактора и заказчика «Синопсиса», последовательное и подробное изложение истории не интересовало. Он уделил внимание не истории, а идеологии. Идеология эта сводится в основном к трем идеям.
1. Народ славянороссийский очень древний, и с древности славный бесчисленными подвигами.
2. Московский царь – единственный законный правитель всех русских земель.
3. Славенороссийский (он же русский, российский) народ един и неделим с древних времен, со времен того самого мифического Мосоха, «прародителя славенороссийского».
Кроме того, Гизель не стал заботиться о том, чтобы рассказать о славных деяниях Ивана III, о правлении Ивана IV и других великих князей и царей, но особое внимание уделил восхвалению современных ему государей – Алексея Михайловича и Федора Алексеевича. По-своему Гизель оказался прав. На Московской Руси «Синопсис» оценят. Он выдержит до тридцати изданий – «Киевский синопсис» можно было легко найти и в монастырской библиотеке, и в лавке книготорговца. Николай Иванович Новиков «считал “Синопсис” одной из любимых книг в мещанской среде»[666]. Академия наук больше ста лет печатала «Синопсис», и тиражи расходились. Убыток от издания научных книг академия долгие годы покрывала прибылью от изданий «Синопсиса»[667]. Но и этих тиражей, по всей видимости, не хватало. Читатели старательно переписывали «Синопсис» в тетради, заказывали для тетрадей дорогие кожаные переплеты.
Успех «Синопсиса» понятен: долгие десятилетия это была единственная печатная (а потому – общедоступная) книга по истории России. Между тем русский народ хотел знать о собственном историческом прошлом. Шлёцер писал о колоссальном интересе русских людей именно к отечественной истории: они собирали и переписывали летописи и хроники, передавали их из рук в руки. «Все монастыри, частные библиотеки, даже многие ветошные лавки были полны рукописных летописей; но ни одна не была напечатана»[668].
Пересыпанный полонизмами язык «Синопсиса» был архаичен и мало понятен уже в XVIII веке. Но, как считал наш ученый Александр Формозов, это не отталкивало, а как будто привлекало читателя. Человек неискушенный полагал, что в его руках оказалась настоящая древняя летопись, а потому старательно вчитывался в рассказ про славеноросского князя Одонацра, который завоевал древний Рим[669].
Это печаталось и читалось в стране, где уже выходили труды Татищева, князя Щербатова, академика Миллера. Увы, даже «Краткий российский летописец» Михаила Ломоносова, сочинение тоже «чудно́е», но всё же более связное, не сумел вытеснить «Киевский синопсис». После 1760-го «Краткий российский летописец» не переиздавался, а новые тиражи «Синопсиса» выходили и в начале XIX века. Только издание карамзинской «Истории государства Российского» положило конец господству «Киевского синопсиса».
Иннокентий Гизель при всей своей эрудиции и европейском образовании не был ученым, исследователем. Труд добросовестного летописца был ему, видимо, тоже неинтересен. Хроника Феодосия Софоновича закончена в 1672–1673 годах, а «Синопсис» вышел из печати в 1674-м. Значит, работа над ним велась не более года. Прежде Гизель интереса к истории и летописанию не проявлял[670]. В Европе он, несомненно, изучал схоластическую философию, ее же и преподавал, разумеется, на латыни. Сохранилась его рукопись 1645–1647 годов «Opus totius philosophiae» («Сочинение о всей философии»), которая состоит из трактатов по диалектике и логике, физике и метафизике. В 1669 году он издал богословское сочинение на церковнославянском «Мир с Богом человеку», однако неясно, был ли Гизель автором этого сочинения или только вдохновителем и редактором. Но и схоластическая философия, и преподавание не были важнейшими занятиями в его жизни.
Иннокентий Гизель при всей своей эрудиции и европейском образовании не был ученым, исследователем. Труд добросовестного летописца был ему, видимо, тоже неинтересен. Хроника Феодосия Софоновича закончена в 1672–1673 годах, а «Синопсис» вышел из печати в 1674-м. Значит, работа над ним велась не более года. Прежде Гизель интереса к истории и летописанию не проявлял[670]. В Европе он, несомненно, изучал схоластическую философию, ее же и преподавал, разумеется, на латыни. Сохранилась его рукопись 1645–1647 годов «Opus totius philosophiae» («Сочинение о всей философии»), которая состоит из трактатов по диалектике и логике, физике и метафизике. В 1669 году он издал богословское сочинение на церковнославянском «Мир с Богом человеку», однако неясно, был ли Гизель автором этого сочинения или только вдохновителем и редактором. Но и схоластическая философия, и преподавание не были важнейшими занятиями в его жизни.
Должность архимандрита Киево-Печерской лавры, с ее немалыми богатствами и большим хозяйством, требовала времени, сил и навыков не профессора, а хозяйственника, администратора, даже дипломата. С дипломатическими поручениями Гизель еще при Хмельницком ездил в Москву, где мог изучить взгляды и настроения и бояр, и русского духовенства. Изучить, учесть, использовать в своих интересах.
Гизель не был беспринципным приспособленцем. Напротив, дошедшие до нас сведения о его жизни показывают, что Гизель стал настоящим патриотом своего нового отечества – Украины, Малой Руси. Твердо и последовательно боролся он против подчинения Киевской митрополии Московскому патриархату, хотя могущественный Никон в середине 1650-х годов уже именовал себя «патриархом Великiя, Малыя и Бѣлыя России»[671]. Гизель грозился даже, что закроет ворота Лавры и будет сидеть там вместе со всеми монахами, но не подчинится митрополиту, поставленному Москвой[672]. И его оппозиция не ограничивалась делами церковными. Гизель называл промосковского гетмана Брюховецкого «злодеем», а в Москве, в свою очередь, хорошо знали, что Гизель «не продаст малорусские вольности не за какие сорок соболей»[673].
Как видим, «Киевский синопсис» не отражал настоящих взглядов Гизеля, не был его идеологической программой. Очевидно, издание такой явно «промосковской» книги было лишь дипломатическим ходом архимандрита Киево-Печерской лавры. В сущности, его поведение мало отличалось от поведения других представителей высшего духовенства Киевской митрополии. Еще в марте 1654 года митрополит Киевский Сильвестр Коссов в письме поздравлял Алексея Михайловича с рождением наследника: «боговенчанного вашего царского величества сына, нашего же российского роду»[674]. Конфликты начались, когда в Киев прибыли русские воеводы и «московские ратные люди». Они по решению государя начали строить новый острог рядом с Софийским собором. Когда русские воеводы напомнили Сильвестру, что он находится под властью русского царя, то митрополит отвечал, что был прежде под властью польского короля, а теперь будет под той властью, под чьею Бог велит быть: «Вы только видите начало, подождите конца»[675], – сказал он, а затем еще и пригрозил: «Почекайте, почекайте! Скоро вам конец будет!»[676]
Малороссийское духовенство не только не стало идеологом объединения Украины и России, но всеми силами ему препятствовало, а если и шло на уступки и даже выпускало промосковские сочинения, то с целями больше дипломатическими.
Историю делают люди, а не бумажки.
Священная война в легенде и в истории
В украинской национальной традиции были святыни скорее национальные, чем православные. К ним относится и Межигорский Спас, то есть Межигорский Спасо-Преображенский монастырь. В этот монастырь запорожцы жертвовали часть добычи от военных походов. Там же, в Межигорском монастыре, доживали свои дни и отмаливали грехи престарелые козаки. В самой Запорожской Сечи в знаменитой церкви Покрова пресвятой Богородицы служили два иеромонаха, непременно из Межигорского монастыря[677]. По преданию, при Межигорском монастыре похоронен Семен Палий, один из любимых народных героев. Не раз появляется этот монастырь в сочинениях Гоголя и Шевченко. Есаулы приносят сыновьям Тараса Бульбы по кипарисовому крестику из Межигорского киевского монастыря. Гетман Дорошенко, потерпев поражение от «москалей» и союзного им «глупого» гетмана Самойловича, отказывается от власти и собирается в монастырь:
Другой национальной святыней если не для всех украинцев, то для жителей южной Киевщины, был Мотронинский монастырь. В этот монастырь весной 1768 года пришел «на послушание» запорожец Максим Зализняк (Железняк).
В урочище Холодный яр казацкая рада выбрала Зализняка своим атаманом, а 18 мая (29 мая по новому стилю) 1768 года в Мотронинском монастыре отслужили торжественный молебен за успех будущего дела[679]. Это было знаменитое «освящение ножей».
В середине XVIII века большая часть правобережной Украины оставалась под властью Польши. В это время расцветали базилианские монастыри и церкви униатов, где служили бритые священники, очень похожие на настоящих ксёндзов. Даже через полвека после Колиивщины, когда униатство на русской уже Украине будет доживать последние годы, путешественники хвалили грамотных и деятельных базилианских монахов и высоко ставили униатское духовенство. Князь Долгорукий, осматривая в 1810 году униатский монастырь в Каневе, заметил: «Монахи здесь не тунеядцы и лентяи: они обучают разным языкам юношество и получают за то жалование»[680]. При монастыре работала школа, куда поляки отдавали «детей своих учиться разным наукам: это заведение подобно Академии»[681]. Но униаты, мирные под властью России, под властью Польши распространяли свою веру не только проповедью, но и силой.
В 1766 году 150 приходских униатских священников на правобережной Украине обратились в православие. Власти и униатская церковь ответили репрессиями. Арестован был игумен Мотронинского монастыря Мелхиседек, который был одновременно наместником Переяславского епархиального правления на Правобережье. Его обвинили в шпионаже. Вступившийся за православных сотник Харько (будущий герой народных песен и дум) был схвачен поляками и убит. А весной 1768 года в Польше вспыхнула гражданская война. Шляхтичи, недовольные пророссийской политикой короля Станислава Августа Понятовского (бывшего любовника русской императрицы Екатерины), объединились в «Барскую конфедерацию» – политический союз, названный в честь города Бара на Западной Украине, где состоялся съезд шляхтичей-оппозиционеров. Если власти Речи Посполитой были заинтересованы в мире и порядке, то конфедераты дали волю своей ненависти к православным, которых считали пособниками России, а потому – врагами.
В поэме Тараса Шевченко «Гайдамаки» восстание предстает общенародной священной войной, которая длилась очень долго, много-много месяцев.
(Перевод А. Твардовского)[683]На самом деле восстание началось в конце мая, а закончилось арестом Максима Зализняка и Ивана Гонты 26 июня (7 июля) 1768 года, то есть продолжалось чуть больше месяца. Основные события развернулись в сравнительно небольшом районе – на южной Киевщине, в округе Канева, Черкасс, Чигирина, Умани. С востока действия повстанцев ограничивал Днепр, с юга и юго-запада – российская и турецкая границы.
В шевченковских «Гайдамаках» на войну с поляками и евреями поднимается вся нация[684]. Вся нация идет в бой с врагом. Даже бабы с ухватами идут в гайдамаки, оставив дома только детей и собак.
Для Шевченко это не литературный прием, не гипербола. Это одна из центральных идей. В отличие от своих просвещенных и гуманных современников вроде Костомарова, Кулиша, он не столько ужасался, сколько восхищался жестокостью предков. Герой повести Шевченко сравнивал Колиивщину с Варфоломеевской ночью, Сицилийской вечерней[685] и Великой Французской революцией. Причем сравнение, как ему казалось, было в пользу украинцев.