Дон Хуан спросил, не боюсь ли я. Его вопросы почему-то казались бессмысленными. Я ответил, что боюсь. Дон Хуан снова спросил, боюсь ли я «ее». Я не понял, о чем он говорит, но снова ответил утвердительно. Старик засмеялся и сказал, что на самом деле я вовсе не боюсь. Он спросил, вижу ли я по-прежнему красное. Кроме огромного багрового пятна перед собой, я ничего не видел.
Немного погодя мне стало лучше. Судороги постепенно прекратились, осталась приятная усталость и непреодолимое желание спать. Глаза мои слипались, хотя я по-прежнему слышал голос дона Хуана. Я заснул, но и во сне меня обволакивал багровый туман, и даже сны мои были красного цвета.
Проснулся я в субботу в три часа дня, проспав почти двое суток. Слегка ныла голова и болел живот, в остальном все было как обычно. Дон Хуан сидел перед домом и подремывал. Меня он встретил улыбкой.
— Позапрошлой ночью все прошло отлично, — сказал он. — Ты видел красное, а это самое главное.
— А если бы не увидел?
— Тогда увидел бы черное. Черное — плохой знак. . '
— Почему?
— Человек, который видит черное, не предназначен для «чертовой травки». Его будет рвать черным и зеленым, пока не вывернет наизнанку.
— Он умрет?
— Нет, но будет долго болеть.
— А те, кто видит красное?
— Их не рвет, они чувствуют себя хорошо, а это значит, что они сильны и агрессивны — как раз то, что нравится «травке». Она соблазняет их и в обмен за силу, которую дает, превращает в своих рабов. Но тут ничего не поделаешь. Человек живет для того,
чтобы учиться; и если ему что-то довелось узнать, такова, значит, его судьба.
— Дон Хуан, что мне делать дальше?
— Посадить отросток, который я отрезал от корня» Половину доли ты принял позапрошлой ночью, а вторую половину надо посадить в землю. Когда «травка» вырастет и даст семена, попробуешь приручить ее.
— А как?
— «Чертову травку» приручают через корень. Шаг за шагом ты должен раскрывать тайны каждой доли корня. Принимая их, ты познаешь тайны корня и обретешь силу.
— Остальные доли готовятся как первая?
— Нет, каждая по-своему.
— Какое действие оказывают другие доли?
— Я уже говорил: каждая из них обучает определенной силе. Ту долю, которую ты принял позапрошлой ночью, может принять кто угодно. Но глубинные доли принимает только брухо. Пока я не скажу, как это делается, потому что не знаю еще, признает тебя «травка» или нет. Надо подождать.
— А когда скажешь?
— Когда твое растение вырастет и даст семена.
— Если первую долю может принимать кто угодно, зачем она вообще нужна?
— В разбавленном виде настой хорош для многого. Он помогает старикам, утратившим жизненную силу, юношам, ищущим приключений, и даже женщинам, которые жаждут страстной любви.
— Ты сказал, что корень дает силу, но, как я вижу, его применяют и для других целей.
Дон Хуан так долго и пристально смотрел на меня, что я смутился. По-видимому, мой вопрос его рассердил, хотя я и не понял почему.
— «Чертову травку» используют только для обретения силы, — произнес он наконец сухо и холодно. — Старику, чтобы вернуть бодрость, юноше, чтобы терпеть голод и усталость, мужчине, чтобы убить врага, женщине, чтобы вспыхнуть страстью, — всем им нужна сила, и «травка» дает ее! Она тебе нравится? — спросил он после паузы.
— Я чувствую подъем сил, — сказал я. Так оно и было. Еще при пробуждении что-то меня беспокоило. Мое тело двигалось и растягивалось с небывалой легкостью, в руках и ногах зудело, плечи, казалось, раздались вширь, хотелось потереться о дерево спиной и шеей. Казалось, я могу свалить стену одним пальцем.
Некоторое время мы молча сидели на веранде. Дон Хуан засыпал. Он несколько раз «клюнул носом», потом вытянул ноги, опустился на пол, подложил руки под голову и заснул.
Я поднялся и отправился на задний двор, где растратил избыток энергии на уборку мусора, который дон Хуан собирался давно убрать.
Позднее, когда он проснулся и пришел за дом, я уже слегка выдохся. Мы сели подкрепиться; за едой дон Хуан трижды осведомился о моем самочувствии. Такое случалось нечасто, и я спросил:
— Почему тебя так волнует мое самочувствие? Уж не боишься ли ты, что от твоего настоя я заболею?
Дон Хуан засмеялся. Он напоминал мальчишку-проказника, который подстроил каверзу и проверяет, удалась ли она. Продолжая смеяться, он сказал:
— На больного ты не похож. Ты даже нагрубил мне.
— Когда? — удивился я. — Когда это я тебе грубил?
Я действительно этого не помнил. Старик никогда еще не вызывал моего раздражения.
— Ты защищал ее, — сказал он.
— Кого?
— «Чертову травку». Твои слова были словами влюбленного.
Я хотел было энергично запротестовать, но сдержался.
— Совершенно не помню, когда я ее защищал!
— Еще бы! Ты, наверное, не помнишь и того, что говорил, а?
— Честное слово, не помню!
— Вот видишь, какая она! «Травка» подкрадывается к тебе, словно женщина, а ты и не замечаешь. Тебе бросается в глаза только твое прекрасное самочувствие и избыток сил: мышцы набухли, кулаки чешутся, ногам не терпится кого-нибудь пнуть. Познавшего «чертову травку» переполняют желания. Мой благодетель говорил, что «травка» удерживает при себе тех, кто жаждет силы, и избавляется от тех, кому с силой не совладать. Но в прежние времена силы было больше, и ее домогались ревностнее, чем сейчас. Мой благодетель был могущественным человеком, а его благодетель обладал еще большей силой. Впрочем, в те времена это имело смысл.
— А сейчас, думаешь, не имеет?
— Для тебя имеет. Ты молод. Ты не индеец. Возможно, у тебя с «травкой» все сладится. Тебе она как будто нравится: с ней ты чувствуешь себя сильным. Я и сам это испытал, и все же она мне не по душе.
— Но почему, дон Хуан?
— Мне не нравится ее сила — что от нее толку в наше время, если ее нельзя применить? В прежние времена, вроде тех, о которых рассказывал мой благодетель, искать силу был смысл. Люди совершали невероятные поступки, их мощью и знанием восхищались, их боялись и уважали. Мой благодетель рассказывал о поистине великих делах былых лет. А теперь индейцам сила не нужна. Они используют листья и цветы «чертовой травки» для натирания, еще для чего-то, лечат ими чирьи... Но им не нужна ее сила, которая действует подобно магниту и становится тем могущественнее и опаснее, чем глубже в землю уходит корень «травки». Если дойти до трехметровой глубины — а, говорят, некоторым это удавалось, — то обретешь источник нескончаемой, безмерной силы. Лишь немногие были способны на это в прошлом; сейчас таких людей вообще нет. Нам, индейцам, сила «чертовой травки» больше не нужна, мы утратили к ней интерес, теперь в ней нет смысла. Я сам не ищу ее, но когда-то, в твои годы, я тоже чувствовал, как сила «травки» бурлит во мне. Я чувствовал себя так же, как ты сегодня, только был во много раз сильнее. Однажды ударом кулака я убил человека. Я швырял огромные валуны, которые и двадцати мужчинам с места не сдвинуть. Я прыгал так высоко, что срывал листья с верхушек самых высоких деревьев. Но к чему все это? Я только пугал индейцев; а те, кто не знал, в чем дело, не верили ничему. Они видели или сумасшедшего индейца, или что-то, промелькнувшее у верхушки дерева.
Долгое время мы молчали.
— Все было по-другому, — продолжал он, — когда в мире жили люди, которые знали, что человек может превратиться в пуму или птицу, что он может летать... Но теперь я «травку» не использую. Зачем? Чтобы пугать индейцев?
Его печаль передалась мне, и я захотел его утешить, хотя бы самыми простыми словами.
— Дон Хуан, может быть, таков удел всех, кто ищет знания?
— Может быть, — негромко ответил он.
23 ноября 1961 года, четвергПодъехав к дому, я не увидел дона Хуана на веранде. Это меня удивило. На мой громкий зов из дома вышла его сноха.
— Он в доме, — сообщила она.
Оказалось, что несколько недель тому назад дон Хуан вывихнул ногу. Он сам сделал себе «гипсовую повязку», для чего смочил полосы материи в кашице, изготовленной из кактуса и толченой кости, и туго обмотал ими щиколотку. Когда повязка высохла, она превратилась в гладкий панцирь, крепкий, как гипс, но не такой громоздкий.
— Как же это случилось? — спросил я. Сноха дона Хуана — молодая мексиканка из Юкатана — ответила:
— Несчастный случай. Он упал и едва не сломал ногу.
Дон Хуан засмеялся, но, прежде чем ответить, дождался, когда женщина выйдет.
— Несчастный случай, как бы не так! Здесь поблизости живет мой враг. Женщина по имени Каталина. Она воспользовалась минутой моей слабости, толкнула меня — и я упал.
— Зачем она это сделала?
— Хотела убить, вот зачем.
— Она была здесь, с тобой? -Да.
— А зачем ты ее впустил?
— Никто ее не впускал, она сама влетела.
— Извини, не понял.
— Каталина — черный дрозд. Она давно уже пытается покончить со мной. Сейчас это ей почти удалось — она застала меня врасплох.
— Дон Хуан, ты сказал, что Каталина — черный дрозд. Как это? Она что, птица?
— Ну вот, опять ты со своими вопросами! Она — черный дрозд, точно так же, как я — ворона. Так кто я, человек или птица? Я — человек, который умеет превращаться в птицу. А вот Каталина — ведьма! Едва от нее отбился. Черный дрозд ворвался в мой дом, и я не смог его остановить.
— Ты можешь стать птицей, дон Хуан?
— Конечно. Но об этом поговорим в другой раз.
— Почему она задумала тебя убить?
— О, это старая история! Здесь уж ничего не поделаешь: видно, придется мне ее прикончить, пока она не добралась до меня.
— Ты будешь колдовать? — спросил я с надеждой.
— Что за чушь! На нее никакое колдовство не подействует. У меня другой замысел; как-нибудь расскажу тебе о нем.
— Твой гуахо может тебя защитить?
— Нет, дымок только советует, что делать. А защищаться я должен сам.
— А Мескалито?
— Нет! Мескалито — учитель, а не сила. Его нельзя использовать в личных целях.
— Ну а «чертова травка»?
— Я уже сказал, что должен защищаться сам по указаниям своего гуахо — дымка. Дымок может все. Что бы ты ни захотел узнать, он все скажет и при этом даст тебе не только знания, но и оружие. Самый лучший помощник!
— Он для всех лучший? .
— Нет, многие избегают его, боятся к нему прикоснуться и даже близко подойти. Дымок, как и все на свете, создан не для всех.
— А что это за дымок, дон Хуан?
— Дымок ведунов!
Такого почтения в его голосе я никогда раньше не слышал.
— Начну с тех слов, которые произнес мой благодетель, когда начал учить меня о дымке, хотя я в то время, как и ты сейчас, еще не созрел для понимания. «Чертова травка» — для тех, кто ищет силу. А дымок — для тех, кто хочет смотреть и «видеть». По-моему, дымок не имеет себе равных. Стоит лишь однажды войти в его мир — и любая сила к твоим услугам! Это чудесно, но на это уходит вся жизнь. Несколько лет потребуется только на то, чтобы познакомиться с двумя важнейшими его частями: трубкой и курительной смесью. Трубку мне подарил благодетель, и за много лет она так привыкла к моим рукам, что приросла к ним, стала моей. Передать ее, скажем, тебе будет нелегкой задачей для меня и великим достижением для тебя, если это вообще нам удастся. Трубке неприятно, когда ее держит чужой; и если кто-то из нас допустит ошибку, она сама по себе переломится или выскользнет из рук и разлетится на части, даже если упадет на кучу соломы. Случись это — и мы оба пропали, в первую очередь я. Дымок станет моим врагом.
— Каким же врагом, если он твой гуахо? Этот вопрос как будто изменил ход его мыслей.
Долгое время дон Хуан ничего не отвечал.
— Природа составных частей такова, — неожиданно продолжил он, — что курительная смесь — крайне опасная материя. Без должной подготовки ее не составить. Она смертельно ядовита для всех, кроме того, чей гуахо — дымок. И трубка, и смесь требуют заботы и внимания. Тот, кто хочет курить, должен подготовить себя к этому строгой и спокойной жизнью. Дымок действует так мощно, что даже небольшую затяжку выдерживает только очень сильный человек. Сначала все кажется ему страшным и бессмысленным, но с каждой затяжкой окружающее проясняется — и внезапно мир открывается заново! Если с кем-то это случится, дымок станет гуахо такого человека, ответит на любые его вопросы и откроет ему дверь в невообразимые миры.
Таково главное свойство дымка, его величайший дар. При этом он не причиняет ни малейшего вреда: вот почему я называю дымок верным союзником.
Как обычно, мы сидели перед домом, где земля плотно утрамбована и чисто подметена. Неожиданно дон Хуан поднялся и вошел в дом. Через несколько минут он вернулся с небольшим свертком, опять сел.
— Моя трубка, — пояснил он.
Дон Хуан вынул трубку из зеленого холщового чехла и, наклонившись, показал ее мне. Длиной она была сантиметров в двадцать пять, с простым, без всяких украшений, деревянным мундштуком красного цвета. Чашечка трубки тоже была деревянная, но по сравнению с тонким мундштуком казалась довольно громоздкой; она была темно-серого, почти угольного, цвета и отполирована до блеска.
Дон Хуан поднес трубку к моему лицу. Решив, что он подает ее мне, я протянул руку, но дон Хуан быстро отдернул трубку.
— Я получил ее от своего благодетеля, — сказал он, — ив свою очередь передам тебе. Но сперва ты должен с ней подружиться. В каждый твой приезд я
буду давать ее тебе. Начнешь с прикосновения и на первых порах, пока вы не привыкли друг к другу,i будешь держать ее совсем недолго. Потом положишь в карман или за пазуху и, наконец, медленно и осторожно поднесешь ко рту. Все это надо делать вдумчиво и неторопливо. И только когда между вами возникнет приязнь, начнешь курить. Если послушаешь меня и не будешь спешить, дымок может стать и твоим гуахо.
Дон Хуан вручил мне трубку, по-прежнему не выпуская ее из рук. Я протянул правую руку,
— Обеими, — велел он.
Я коснулся трубки двумя ладонями; дон Хуан держал ее так, что я мог лишь дотронуться до нее, но не взять. После чего он убрал ее в чехол.
— Сначала надо полюбить трубку, это дело долгое, — сказал дон Хуан.
— А может она меня невзлюбить?
— Нет, не может; но ты должен научиться любить ее, чтобы она помогла тебе преодолеть страх, когда ты начнешь курить.
— Что ты куришь, дон Хуан?
— Вот это!
Он расстегнул ворот рубахи, и я увидел у него на шее небольшой мешочек вроде ладанки. Дон Хуан снял мешочек, развязал его и очень осторожно отсыпал из него чуть-чуть себе на ладонь.
С виду курительная смесь напоминала тонко истертые чайные листья, от темно-коричневых до светло-зеленых, с редкими ярко-желтыми крупинками.
Дон Хуан ссыпал смесь в мешочек, завязал его кожаным шнурком и снова надел на шею.
— Что это за смесь?
— Состав у нее очень сложный. Добыть все ее части нелегко, приходится побегать. Например, гри-
бочки. Они растут только в определенные дни года и в определенных местах.
— Для разных целей составляют разные смеси?
— Нет! Дымок — один; и подобного ему нет. Дон Хуан погладил мешочек на груди и поднял над головой трубку.
— Эти двое — одно, ни одному из них не обойтись без другого. И трубка, и секрет курительной смеси принадлежали моему благодетелю, которому их передали точно так же, как благодетель передал мне. Секрет смеси — в ее составных частях, в способе их приготовления и соединения. Курево трудно составить, но все-таки можно восполнить: а вот трубка — одна на всю жизнь. Обращаться с ней следует очень осторожно. Она прочна и крепка, но ударять ее все равно нельзя. Хранить трубку нужно в сухом месте, никогда не браться за нее потными руками, а курить следует в одиночестве. И никто, ни один человек, не должен видеть трубку, за исключением того, кому ты собираешься ее передать. Так учил мой благодетель; именно так я обращался с трубкой всю жизнь.
— Что случится, если ты ее потеряешь или сломаешь?
Дон Хуан медленно покачал головой:
— Тогда я умру!
— А у других колдунов такие же трубки?
— Вообще-то трубки есть не у всех, но мне известно, что кое у кого они имеются.
— А ты сам можешь сделать такую? — поинтересовался я. — Допустим, у тебя нет трубки. Откуда бы ты ее взял, чтобы передать мне?
— Не было бы трубки, я дал бы тебе что-нибудь другое.
Дон Хуан был явно чем-то недоволен. Он осторожно спрятал трубку в чехол, по-видимому, с мягкой
подкладкой внутри: с трудом войдя в чехол, трубка легко скользнула внутрь. Дон Хуан ушел в дом.
— Ты сердишься на меня? — спросил я, когда он вернулся. Старик удивился моему вопросу.
— Нет. Я никогда ни на кого не сержусь. Меня трудно вывести из себя. На людей обычно сердятся, когда их поступки чем-то тебя задевают. А меня уже давно ничего не задевает.
26 декабря. 1961 года, вторникТочный срок для пересадки «деток», как дон Хуан называл корни, не был установлен, хотя подразумевалось, что это — следующий мой шаг в укрощении «чертовой травки».
Я приехал к дону Хуану 23 декабря, в субботу, вскоре после полудня. Как обычно, мы немного посидели молча. День был теплый и облачный. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я принял первую долю корня.
— Пора вернуть «травку» земле, — внезапно прервал молчание дон Хуан. — Ты будешь охранять ее, и никто, кроме тебя, не должен ее видеть. Да еще я. Это не совсем хорошо: как ты знаешь, я не люблю «чертову травку», мы не соединяемся с ней в одно целое. Но моя память долго не проживет, я слишком стар. А от других ты обязан ее скрывать, ибо, пока кто-нибудь будет помнить увиденное, сила ее защиты будет недостаточной.
Он пошел в свою комнату, достал из-под старой соломенной циновки три небольших свертка и, вернувшись с ними на веранду, сел.
После долгого молчания дон Хуан развернул один сверток. В нем оказалось женское растение дурмана, которое он выкопал вместе со мной. Все листья, цветы и семенные коробочки, аккуратно им сложенные, высохли. Дон Хуан взял длинный раздвоенный корень и снова завернул пакет.