Те рассмеялись. В семь вечера встретились у гостиницы «Метрополь». Светик видела, как Гия дал швейцару двадцать пять рублей. «Ничего себе», — подумала она. В баре было мало света, тихая музыка и много красивых и дорого одетых девиц.
– Проститутки, — шепнула ей Жанка.
Пили вкусные коктейли и танцевали. От трех коктейлей Светика совсем развезло. За столиком Жанка жарко целовалась с Леваном, Гия крепко обнимал Светика и целовал в ухо — нежно и аккуратно. Светик смеялась и откидывала голову. Через пару часов вышли на улицу. Гия поймал такси и открыл перед Светиком дверцу. Светик оглянулась и махнула Жанке рукой.
Ехали долго — Гия снимал квартиру в Теплом Стане. В лифте Гия Светика поцеловал, а открыв дверь, начал ее раздевать — быстро и нетерпеливо. У Светика кружилась голова и дрожали ноги. Что было дальше, она помнила не очень хорошо — подташнивало и хотелось спать.
Утром, когда Светик проснулась, Гии дома не было. Она пошла в ванную. «Боже мой, ну и видок!» — расстроилась она: косметика растеклась, волосы спутались, под глазами синяки. На кухне лежала записка: «Оставь телефон, деньги на такси, дверь захлопни». Под листком бумаги лежало десять рублей. Светик умылась, оделась, написала телефон и взяла деньги. Выйдя на улицу, она подумала: «Щас, на такси! На метро доберусь. А десятка — вполне приличные деньги. Найду, куда пристроить».
Зоя
Зоя грызла гранит науки — в медицинском учиться нелегко, одна латынь чего стоит! А фармакология? Когда на собрании спросили, кто хочет быть комсоргом курса, Зоя подняла руку. Все с удивлением и любопытством на нее оглянулись.
Вечерами Зоя просиживала за учебниками. Мама говорила — инженер может быть плохой, а врач — права не имеет. От него зависят человеческие жизни.
Перед ноябрьскими на курсе был первый вечер — концерт силами студентов и, разумеется, танцы. Зою никто не пригласил. Ей хотелось разреветься и убежать, но она не могла себе это позволить — кто проследит за происходящим? Кто выявит не совсем благонадежных? Кто составит мнение о присутствующих? Комсорг обязан находиться на месте, без учета личных расстройств и плохого настроения. Только скорее бы вся эта вакханалия закончилась! И, кусая до крови губы, Зоя улыбалась и кивала окружающим.
В метро она плакала и рассматривала себя в оконное стекло. Потом твердо решила — надо что-то менять, это наверняка возможно. Ведь она не страшная, а просто никакая. А никакая может быть любой. И красавицей в том числе. Просто нужен грамотный и умелый подход. Мама ей, конечно, в этом деле не помощник. Сама прожила всю жизнь «никакой». Правда, папа ее и такой обожает… Но ей, скорее всего, просто повезло. А тупо надеяться на удачу — глупо. «Каждый — кузнец своего счастья», — говорила бабушка. А бабушка, между прочим, так и осталась главным авторитетом в семье. Хотя, конечно, за эти крамольные мысли она бы наверняка Зою осудила.
Шура
Шура все-таки написала письмо тетке Рае. Через две недели пришел ответ. Тетка была возмущена — Шура, видно, не очень понимает, о чем просит. У нее в деревне забот невпроворот: скотину (тетка перечисляла всю живность по именам) обиходь, в огороде тоже успевай поворачиваться — картошка, капуста, морковь, да и дом почти новый — как его оставить? А сын Валерка? Уедешь — он все хозяйство загубит и сопьется в пару месяцев. А если пьяный уснет с сигаретой? Есть еще дочка, Надька. У той семеро по лавкам, и сама грязнуля. Живет в избушке на курьих ножках. Ее в дом пусти — все засрет, не отмоешь. «Не, Шур, — писала Рая. — У всех своя жизнь. Не получится».
Шура оформила матери пенсию по инвалидности — гроши, конечно. Еще приходили алименты от отца — тоже копейки. Сразу после выпускного она устроилась в ЖЭК — мыть лестницы в подъездах. Однажды пришла Верка и принесла Шуре деньги — сто рублей, огромную сумму. Верка сказала, что это от нее, Ляльки и Тани. Шура заплакала.
– Бери. — Верка положила деньги на комод. — Жизнь — она круглая. Никто ничего не знает. От сумы и от тюрьмы, как говорится…
Под Новый год нарисовалась тетка Рая. Без предупреждения. Шура открыла дверь — а там она, красавица. Рядом — худосочный и кривоногий сыночек Валерик. Тетка увешана сумками и баулами. Валерик налегке.
– Что смотришь? — Тетка была настроена решительно. — В квартиру-то пусти!
И Шура отступила в глубь коридора.
Рая скинула баулы, сняла пальто, шумно умылась в ванной и плюхнулась в кухне на стул.
– Чайку поставь, с дороги ведь! — скомандовала она.
Шура послушно поставила чайник. Валерик криво усмехался и курил. Они долго пили чай, тетка без умолку твердила, как ей далась эта поездка: и скотину пришлось продать, и дом заколотить — обворуют ведь! Публика вокруг такая! Только смотри.
– Но сестра ведь болеет, — всхлипнула тетка, — как не помочь близкому человеку.
– А посмотреть на нее не хотите? — вздохнув, спросила Шура.
Тетка, шумно кряхтя, поднялась. Вошли к матери в комнату. Тетка подошла к кровати. Мать открыла глаза и вздрогнула, испуганно посмотрела на Шуру.
– Покойники краше, — вздохнула родственница и оглядела комнату: — Сколько добра было! И где все? — Она сдвинула брови и посмотрела на Шуру.
– Что мать пропила, что украли. А что я продала. — Шура опустила глаза.
– Дуры две как есть, — покачала головой тетка. Потом вышла из комнаты: — Ну давай, показывай, где жить будем.
Шура открыла дверь в комнату.
– Маловато будет для нас двоих, — сказала Рая. — Мы в твою переедем, а ты здесь устроишься. Тебе одной в самый раз.
Тетка шумно разбирала вещи, покрикивала на Шуру. Валерик сидел на кухне.
Тетка спросила:
– Ну а ты чего думаешь? В смысле какие жизненные планы?
Шура сказала, что осенью хочет пойти в ПТУ, учиться на портниху.
– Учиться? — возмутилась тетка. — А работать кто будет? Жить-то на что? Моешь лестницы, и мой! А об учебе забудь! Не до учебы сейчас!
Шура поняла, во что превратится отныне ее жизнь и кто будет хозяйкой в доме. Она пошла в ванную и заплакала.
Жить как-то совсем расхотелось…
Новый год
На Новый год отправились большой и шумной компанией к Саше на дачу. Таня взяла с собой Ляльку и Верку, которая поссорилась с Вовкой и была совершенно свободна. Лялька тоже пребывала в гордом одиночестве — Гриша уехал в Кронштадт к родителям. Добирались до места на электричке — шумно и весело. Дача оказалась огромной, с отдельным входом для прислуги, с голландскими печами, обложенными коричневой глазированной плиткой, с камином и огромной террасой с цветными ромбами стекол. Затопили печки и камин. Дом постепенно набирал тепло. Девчонки на кухне резали салаты, жарили кур и чистили селедку, ребята разгребали перед домом снег и наряжали на улице елку. Стол накрыли в гостиной, возле камина. Зажгли свечи. Было уютно и красиво, началось веселье: танцы-обжиманцы и песни под гитару. Потом все вывалились на улицу. Пили из бутылок шампанское и водили дурашливые хороводы вокруг украшенной елки.
Таня предложила девчонкам прогуляться по поселку. Вышли за калитку. Фонари тускло освещали дорогу и дома, стоящие в глубине участков. Таня плюхнулась в сугроб, раскинула руки и сказала:
– Всю жизнь мечтала полежать на снегу, и все никак не удавалось. А это, оказывается, так клево!
Рядом с разбегу плюхнулась Верка. Лялька, секунду посомневалась и тоже рухнула на спину.
– Смотрите, какое небо! — сказала Верка.
Девчонки посмотрели наверх. Небо было чернильно-черное, и звезды сияли ярко и четко.
– Большая Медведица, — мечтательно проговорила Таня. — А это Полярная звезда. Самая яркая.
– А это — астроном, — хмыкнула Лялька, кивнув на Таню. — Тебе бы в планетарии лекции читать!
– Дура! — отозвалась Верка. — Как всегда, все опошлишь!
– Вот бы звезда упала, — задумчиво продолжала Таня. — Желание бы загадали!
– Не знаю про звезду, а придатки мы точно застудим. А нам еще, между прочим, детей рожать! — откликнулась Лялька.
– «Девочка плачет, шарик улетел. Ее утешают, а шарик летит», — звонко и чисто запела Таня.
Верка подхватила:
– «Девушка плачет, жениха все нет. Ее утешают, а шарик летит».
– «Женщина плачет, муж ушел к другой, — тихо вступила Лялька. — Ее утешают, а шарик летит».
– «Плачет старуха, мало пожила. Ее утешают, а шарик летит», — чуть тише спела Таня.
– «А шарик вернулся, а он голубой», — быстро допела Лялька.
– Вставайте, дуры! — Верка поднялась и принялась отряхиваться от снега. — Лялька права — жопа уже вся ледяная. Точно — застудим. Все, что можно и нельзя.
Таня и Лялька нехотя поднялись.
– Чаю! Горячего! И с лимоном! И к камину! — крикнула Лялька. — И еще — портки переодеть! Лично я вся мокрая.
Побежали к дому, уютно сверкающему огнями, а там продолжалось веселье. Их отсутствия никто не заметил — все занимались своими делами. Таня села на маленькую лавочку перед камином, глотнула горячего глинтвейна и почему-то подумала, что этот Новый год она не забудет никогда. Странно — такие мысли!
Светик и Жанка готовились к Новому году ответственно. Еще бы! Гия и Леван пригласили их в ресторан, да еще в какой! В Архангельском. Жанка сказала, что это самое модное и клевое место. Ресторан стоит в густом сосновом бору, еда — оленина в горшочках, медвежатина. Старая русская кухня. А какой там ансамбль! Такой мальчик поет! И глаз не оторвать, и поет сказочно. В общем, вечер обещал быть веселым. Поехали в туалет на Кузнецкий Мост. Там, в подвале, была самая модная толкучка, купить можно было все, что хочешь: косметику, шмотки, обувь, бижутерию, американские сигареты. Только плати. Правда, иногда случались ментовские облавы, но это было заботой продавцов. Долго толкались, народу — тьма. Померить заходили в туалетные кабинки — ни черта не понятно, свет слабый, толчея. Вспотели, устали. Но — урвали! Вышли на улицу, перевели дух. Поехали мерить к Жанке. Светик купила платье из вишневого шифона — красота сказочная, сапоги на платформе — черный лак, сбоку цепочка. Жанка отхватила костюм — юбка гофре, пиджачок с кантом, тонкое джерси, цвет небесно-голубой. Черноглазой Жанке очень к лицу. У зеркала крутились пару часов и остались довольны. Пошли пить кофе и курить. Уф, ну и процедурка!
Гия и Леван заехали за ними на такси. Дорога шла вдоль заснеженного леса. Красота! Ресторан светился огнями, у входа стояла огромная наряженная елка, по всей округе раздавалась музыка. Зашли, разделись, сели за стол. Внутри — полный аншлаг. Люди солидные — мужчины представительные, дамы разодетые, сверкают бриллиантами. Светик и Жанка оробели, а ведь не из пугливых. Но началось веселье, выпили шампанского — и понеслось! Танцы до упаду, опять шампанское. Вышли прогуляться на улицу, подышали — и опять в зал. К шести утра язык заплетался, подкашивались ноги. В такси на обратном пути Светик прислонилась к Гии и тут же заснула. Жанка пела песни и все никак не могла угомониться. Светик проснулась — машина у Гииного подъезда. Поднялись на лифте. Снять сапоги не было сил. Гия смеялся и раздевал Светика. Перед сном в мыслях пронеслось: «Какой клевый Новый год! Вот это — настоящий праздник. Не то что дома с родителями». Потом вспомнила, что забыла им позвонить. Да ладно, успеется. Через десять минут она крепко спала.
Гия вышел на кухню. Попил воды. Закурил. Подумал: «Хорошая девка. Красивая. А что толку?» Докурил сигарету и тоже пошел спать.
Зоя помогала маме накрывать на стол. Салат оливье, селедка под шубой, пирог с капустой, жареная курица, советское шампанское — вкусное, полусладкое. К чаю торт «Прага», папа выстоял в кулинарии на Арбате два часа. Сели за стол, проводили старый год. Подняли тост за бабушку — она, как Ильич, строго и мудро смотрела с портрета. Посмотрели «Голубой огонек» и в три часа пошли спать, перед этим, конечно, убрав со стола и перемыв всю посуду. Просыпаться приятно в чистой и проветренной квартире.
Тетка Рая напекла пирогов — больших и кривоватых, с толсто защипанными краями. Шура нарезала винегрет, почистила селедку. Валерик, как всегда, с кривой и дурацкой ухмылочкой, довольно крякнув, поставил на стол литровую бутылку водки. Шура накормила мать бульоном, принесла чай и пирог. Мать помотала головой, заплакала, сжала Шурину руку и отвернулась к стене. Шура поцеловала ее.
– С Новым годом, мамочка.
Мать головы не повернула. Шура плотно укрыла ее одеялом и, чуть приоткрыв форточку, пошла к себе. Не включая света, легла на кровать и заплакала. Вспомнила, как совсем недавно — всего-то три года назад, так же, под Новый год, — мать крутилась на кухне, варила холодец, пекла малюсенькие, тающие во рту пирожки и свой знаменитый многослойный «Рыжик» с медом — язык проглотишь. Отец накрывал на стол — кружевная скатерть, хрустальные бокалы, отсвечивающие синими искрами под ярким светом сверкающей люстры. Расставлял стулья. Шура носилась из кухни в комнату — с салатницами и блюдами с закуской. Поглядывала на часы — скоро, совсем скоро придут гости. Мама переодевалась в спальне и выходила нарядной и надушенной красавицей. Отец обнимал ее и говорил, как вкусно она пахнет, а она вырывалась и ворчала, что он испортит ее прическу. Раздавался звонок в дверь, и Шура бежала открывать. На пороге стояли красивые и нарядные люди с подарками в руках — друзья родителей. Шуре что-нибудь приносили обязательно. Она проскальзывала в комнату и разворачивала шуршащую бумагу. Все рассаживались за столом, и отец открывал шампанское. Пробка выстреливала в потолок, и женщины пугались и кокетливо вскрикивали. Мама качала головой и, смеясь, говорила, что отец так и не научился открывать шампанское. Потом включали телевизор и хором считали удары курантов, громко кричали «ура», шумно чокались, целовались и поздравляли друг друга. Нахваливали мамины блюда, танцевали, разбрасывали конфетти и пели песни. Расходились под утро, когда открывалось метро. Все это было совсем недавно и — миллион лет назад. В другой жизни.
Дверь в Шурину комнату распахнулась. Тетка включила свет.
– Что улеглась? Или мы тебе не компания?
Шура вздохнула и встала с кровати.
Теперь все по-другому. Надо привыкать. А куда деваться? Разве у нее есть выбор?
Таня
Пора было как-то объясниться с мамой, но духу не хватало. Таня уходила утром — как будто в институт, иногда, если Верка или Лялька были свободны, ехала к ним. Бывали дни, когда она просто шаталась по улицам, ходила в кино, совсем изредка ездила к Саше — она понимала, что продолжения их романа нет и не будет, но надо было куда-то деваться. Дома тоже дела были, мягко говоря, неважные. Да что там — неважные! Дела были просто отвратительные. Отчим пил уже всерьез, скандалы каждый день. Мать приходила с работы еле живая, а он начинал «кордабалетить», как говорила бабушка. Ночью пытался уехать на своей машине, разумеется пьяный. Мать прятала ключи, бабушка держала оборону у входной двери, Женечка начинала плакать. Таня брала ее к себе в кровать и крепко обнимала. Так и сидели — Женечка на руках у Тани. Потом она засыпала, и Таня осторожно ложилась с краю. А утром маме надо было вставать и к девяти ехать на работу. На другой конец Москвы, между прочим. А он отсыпался — до часу дня.
И как же сказать маме, что она, Таня, бросила институт? Верка посоветовала Тане найти работу, хотя бы на полдня. А где? Помог Гарри — устроил ее курьером в детское издательство. Работа Тане нравилась — катайся по всей Москве, времени свободного навалом. И еще — какие-то деньги, тоже нелишние. Иногда авторы, которым она привозила гранки на вычитку или документы, предлагали выпить чаю и перевести дух. Иногда, не очень этого скрывая, напрямую проявляли к ней мужской интерес — кадрились, одним словом. Таких писак Таня опасалась и от чая отказывалась. К чему лишние проблемы? С Сашей она к тому времени окончательно рассталась, компании теперь у нее не было. Верка, кроме Вовки, ничего не видела — правда, кое-как училась. Лялька после училища пропадала у Гриши. В компанию медиков без Саши идти не хотелось, да и встречаться там с ним тоже желания не было. К тому же Таня знала, что у него новая девица и новые отношения.
Однажды, выходя из метро, Таня обратила внимание, какой у идущего перед ней мужчины аккуратный и красивый затылок. Просто идеальный какой-то затылок и коротко подстриженные волосы. «Господи, на ЧТО женщина может обратить внимание?» — удивилась она сама себе. Обогнав незнакомца, она пошла медленно, слегка красуясь. Он поравнялся с ней и завел какой-то незначительный разговор. Впрочем, какой еще разговор может быть в подобной ситуации? Оказалось, они почти соседи — он живет в доме напротив. Предложил ей зайти, выпить чаю. Таня неожиданно для самой себя согласилась. Квартира была однокомнатная, скромная, но очень чистая. Выпили чаю, поговорили о жизни. Смолянский — так звали нового знакомого — рассказал, что ему тридцать пять лет, дважды был женат и дважды разведен. В обоих браках — по ребенку. Первая жена — красавица, вторая — умница. Во втором браке шел от противного. Но не сложилось ни там, ни там. Врач, работает на «Скорой». Родители живут в Подмосковье. Отец — инженер, мать учительница. С ними живет сестра, тоже врач и к тому же старая дева, удивительной чистоты человек. Было видно, что своих стариков и сестру он нежно и трепетно любит. С болью говорил о детях: первая жена общаться с сыном не дает — она в новом, вполне успешном браке, и его общение с сыном — только помеха для их счастливой семьи. С девочкой, совсем маленькой, двухлетней, общаться дозволено, но в той квартире на Старом Арбате есть еще теща и тесть, которые его, мягко говоря, презирают за малодушие, и видеться с ними и с бывшей женой, у которой глаза побитой собаки, почти невыносимо. Еще он доверительно сообщил Тане, что пишет роман о нелегких буднях врачей «Скорой помощи» и об их личной жизни, что вполне понятно. Роман обещали взять в один приличный журнал, и это огромная радость и победа. Теперь он занимается правкой рукописи, и это занимает все его свободное время. Счастье еще, что работа на подстанции сутки через трое.