Тедди заметил, как он поглаживает переплет книжицы, прижатой к животу. Он улыбнулся, обнажив желтые зубы:
— Господь дал нам землетрясения, ураганы, торнадо. Он дал нам вулканы, извергающие на наши головы огонь и серу. Океаны, пожирающие наши корабли. Вообще природу, этого улыбающегося убийцу. Он дал нам болезни, чтобы на смертном одре мы окончательно осознали: все отверстия в человеческом теле существуют только для того, чтобы через них уходила жизнь. Он дал нам вожделение, и ярость, и жадность, и грязные мысли, дабы мы совершали насилие во славу Его. Что может быть чище бури, которую мы только что пережили? Моральных устоев не существует. Только одно — сумеет ли мое насилие победить ваше?
— Я не уверен, что… — начал Тедди.
— Сумеет?
— Что?
— Мое насилие победить ваше?
— Я не сторонник насилия, — сказал Тедди.
Смотритель сплюнул на землю в сантиметрах от их ботинок.
— Ты тот еще насильник. Уж я-то знаю, потому что сам такой. Не ставь себя в неловкое положение, сынок, отрицая то, что у тебя в крови. И меня не ставь. Если мы сейчас отбросим общественные условности и я окажусь единственной преградой между тобой и пищей, ты размозжишь мне голову камнем и вонзишь зубы в филейную часть. — Он придвинулся вплотную. — Если я сейчас захочу выгрызть твой правый глаз, ты меня остановишь?
В его по-детски голубых глазах вспыхнул огонек. Тедди представил себе, как его черное сердце бьется в грудной клетке.
— А вы попробуйте, — предложил Тедди.
— Достойный ответ, — прошептал смотритель.
Тедди пытался обрести почву под ногами, чувствуя прилив крови.
— Так и надо. — Все тот же горячечный шепоток. — «Сроднился я с моими кандалами».
— Что-что? — Тедди тоже перешел на шепот. В теле возникли странные вибрации.
— Байрон, — прозвучал ответ. — Эту строчку ты запомнишь, не сомневаюсь.
Тедди ухмыльнулся, а его сопровождающий отступил на шаг.
— Похоже, вы тут ломаете все каноны, смотритель.
В ответ такая же ухмылочка.
— Он относится к этому спокойно.
— К чему?
— К тебе. К твоей маленькой игре. Он находит ее достаточно безобидной. Но я так не считаю.
— Не считаете?
— Нет. — Смотритель отошел на пару шагов, скрестил руки за спиной, так что книжица оказалась прижатой к копчику, потом развернулся и, широко, по-военному, расставив ноги, уставился на собеседника.
— Ты сказал, что решил прогуляться, но меня не проведешь. Я тебя насквозь вижу.
— Мы только что познакомились, — напомнил ему Тедди.
Смотритель покачал головой:
— Мы птицы одного полета и давно знакомы. Я знаю тебя как облупленного. В твоих глазах я вижу тоску. — Он выпятил губы и поглядел на свои ботинки. — Это я как-нибудь переживу, хотя в мужчине она вызывает жалость. Переживу, потому что она мне ничем не угрожает. Но ты опасен.
— Каждый имеет право на свое мнение, — сказал Тедди.
Смотритель потемнел лицом.
— Ничего подобного. Мужчины — народ темный. Едят, пьют, испускают газы, прелюбодействуют и плодятся. Последнее особенно прискорбно, ибо мир был бы намного лучше, будь нас меньше. Кого мы плодим? Даунов, уличных подонков, психов, аморальных уродов. Вот кем мы наводняем землю. На юге сейчас пытаются приструнить своих ниггеров, но вот что я тебе скажу. Бывал я на юге, все они ниггеры. Белые ниггеры, черные ниггеры, женщины-ниггеры. Они там повсюду, и толку от них не больше, чем от двуногих собак. Собака, по крайней мере, может по запаху взять след. И ты тоже ниггер, сынок. Ты сделан из плохого теста. Я сразу это чую. По запаху.
Его голос странным образом зазвучал в высоком регистре, почти как женский.
— Что ж, завтра утром я перестану доставлять вам беспокойство, — сказал Тедди.
Смотритель улыбнулся:
— Надеюсь, сынок.
— Я освобожу вас и этот остров от своего присутствия.
Смотритель сделал два шага к нему, и с его губ сползла улыбка. Он приблизил свое лицо, держа Тедди под прицелом глаз новорожденного ребенка.
— Никуда ты, сынок, не уедешь.
— Вот тут я готов с вами поспорить.
— Спорь себе на здоровье. — Смотритель обнюхал воздух рядом с лицом Тедди — слева, справа.
— Что-то унюхали? — поинтересовался пристав.
— Мммм. — Тот немного отстранился. — Чую запашок страха, сынок.
— Тогда вам, наверно, следует принять душ. Смыть с себя эту гадость.
Оба помолчали, а затем смотритель сказал:
— Вспомни про кандалы, ниггер. Это твои лучшие друзья. Я буду с нетерпением ждать нашего последнего танца. Ах, какое это будет кровопускание.
Он повернулся и зашагал по дороге к дому.
В мужском общежитии было пусто. Ни одной живой души. Тедди поднялся в свою комнату, повесил дождевик в стенном шкафу и осмотрелся в поисках каких-либо признаков того, что Чак вернулся. Не нашел.
Он хотел было сесть на кровать, но понял, что сразу вырубится и проспит до утра, поэтому отправился в ванную, там плеснул в лицо холодной водой и прошелся мокрой расческой по своему «ежику». Ощущения такие, будто с костей содрали мясо, а кровь превратилась в солод. Запавшие глаза обведены красными кругами, кожа посерела. Он бросил в лицо еще несколько пригоршней холодной воды, а затем вытерся и вышел наружу.
Никого.
Теплело, воздух сделался влажным и клейким, загомонили сверчки и цикады. Обходя территорию, Тедди думал о том, что, может, Чак все-таки его опередил и сейчас точно так же бродит по окрестностям в надежде с ним столкнуться.
Если не считать того, что в воротах маячил охранник, а в окнах горел свет, жизнь вымерла. Он дошел до больницы, поднялся по ступенькам и потянул на себя дверь. Заперто. Он услышал скрип петель и, оглянувшись, увидел, что охранник вышел к своему товарищу и ворота за ним закрылись. Тедди развернулся на месте, шоркнув подошвами по бетонной площадке.
Он присел на ступеньку. Вот тебе и Нойс с его пророчеством. Ты остался один как перст. Запертый в этой мышеловке. Хотя вроде бы не под наблюдением.
Он обошел здание больницы и с облегчением вздохнул, увидев сидящего на заднем крыльце санитара с зажженной сигареткой. Это был худой поджарый чернокожий паренек. Он поднял взгляд на Тедди, а тот достал из кармана сигарету с вопросом:
— Прикурить дадите?
— Запросто.
Их лица на секунду сблизились, пока парень подносил зажигалку, Тедди ему улыбнулся, пробормотав слова благодарности, курнул, вдруг вспомнил, что ему недавно говорили в пещере насчет чужих сигарет, и, не затягиваясь, медленно выпустил дым изо рта.
— Как поживаете? — поинтересовался он.
— Ничего, сэр. А вы?
— Нормально. А где все?
Паренек ткнул большим пальцем позади себя.
— Там. Какое-то важное совещание. О чем, не знаю.
— Все врачи и медсестры?
Паренек кивнул:
— А также кое-кто из пациентов и практически все санитары. Я тут торчу из-за этой двери — засов плохо закрывается. А так все там.
Тедди набрал в рот и через мгновение выпустил очередное облачко. Авось паренек ничего не заметит. А про себя подумал: не пройти ли прямо сейчас внутрь, на арапа? Глядишь, паренек примет его за санитара из корпуса С.
Но тут он увидел в окно, что вестибюль заполняется людьми и все направляются к главному выходу.
Он еще раз поблагодарил паренька за зажигалку, свернул за угол и увидел перед зданием толпу. Люди перемещались, закуривали, болтали. Сестра Марино, говоря что-то Трею Вашингтону, положила руку ему на плечо, а он запрокинул голову и захохотал.
Тедди уже направился к ним, но в этот момент со ступенек раздался голос Коули:
— Пристав!
Тедди повернулся, а главврач спустился с крыльца, взял его под руку и повел в сторону.
— Где вы были?
— Гулял. Осматривал ваш остров.
— Правда?
— Правда.
— Что-то любопытное увидели?
— Крыс.
— Да уж, этого добра у нас хватает.
— Как подвигается починка крыши? — полюбопытствовал Тедди.
Коули вздохнул:
— По всему дому стоят ведра для сбора воды. Чердак загублен. И пол в спальне для гостей. Моя жена придет в ужас. На чердаке хранилось ее свадебное платье.
— А где ваша жена? — спросил Тедди.
— В Бостоне. У нас там квартира. Ей и детям надо было сменить обстановку, вот и устроили себе маленький уик-энд. Такое это место, через какое-то время начинает действовать на нервную систему.
— На меня оно уже подействовало, доктор, хотя я здесь неполных три дня.
Коули понимающе кивнул с едва заметной улыбкой.
— Но вы ведь уезжаете.
— Уезжаю?
— Домой, пристав. Ведь Рейчел нашлась. Обычно паром приходит сюда около одиннадцати утра. Так что к полудню, я полагаю, вы уже будете дома.
— Было бы хорошо.
— Еще бы. — Коули провел ладонью по волосам. — Хочу вам сказать, пристав, только вы не обижайтесь…
— Было бы хорошо.
— Еще бы. — Коули провел ладонью по волосам. — Хочу вам сказать, пристав, только вы не обижайтесь…
— Так, снова приехали.
— Нет, нет. Никаких личных оценок вашего эмоционального состояния. Просто хотел сказать, что ваше присутствие возбудило многих наших пациентов. Кое-кто здорово завелся. Как если бы в город приехал Джонни Лоу.[17]
— Мне очень жаль.
— Тут нет вашей вины. Дело не лично в вас, а в структуре, которую вы представляете.
— Ну, тогда все не так страшно.
Коули прислонился к стене. Он вдруг показался Тедди бесконечно усталым в своем измятом лабораторном халате и распущенном галстуке.
— Сегодня днем прошел слух, что в корпусе С, на этаже, где расположены больничные палаты, появился неопознанный мужчина, одетый как санитар.
— Правда?
Коули смотрел ему в глаза:
— Правда.
— Как интересно.
Коули стряхнул пушинку с галстука.
— Этот неизвестный явно обладал опытом укрощения особо опасных индивидов.
— Не может быть.
— Может, может.
— В чем еще был замечен упомянутый неизвестный?
— Гм. — Коули стянул с себя халат и перебросил его через руку. — Я рад, что вам это интересно.
— Кто же не любит слухи и сплетни?
— И не говорите. Упомянутый неизвестный — доказательств, прошу заметить, у меня нет — имел продолжительный разговор с параноидальным шизофреником по имени Джордж Нойс.
— Гм.
— Представьте.
— Так этот, э…
— Нойс.
— Ну да, Нойс. Он что, бредит?
— Не то слово, — сказал Коули. — Своими россказнями и небылицами он возбуждает других…
— «Возбуждает». Кажется, вы повторяетесь.
— Извините. Скажем иначе, выводит людей из равновесия. Две недели назад он довел больных до того, что его избили.
— Надо же.
Коули пожал плечами.
— Такое случается.
— И какие же россказни? — поинтересовался Тедди. — Какие небылицы?
Коули покрутил рукой в воздухе:
— Обычный параноидальный бред. Весь мир ополчился против него, и все в таком духе. — Он встретился взглядом с Тедди, глаза заблестели. Он закурил. — Значит, уезжаете.
— Похоже, что так.
— Первым паромом.
Тедди холодно улыбнулся:
— Если нас вовремя разбудят.
Коули ответил ему улыбкой:
— Мы постараемся.
— Отлично.
— Сигарету? — спросил Коули.
Тедди поднял ладонь протестующим жестом:
— Нет, спасибо.
— Пытаетесь бросить?
— Хотя бы подсократиться.
— Это правильно. Если верить журналам, табак провоцирует страшные болезни.
— Правда?
Коули кивнул:
— В частности, рак.
— В наши дни существует множество способов умереть.
— Да. Но и все больше способов вылечиться.
— Вы так считаете?
— Иначе я бы не занимался этой профессией. — Коули послал вверх струю дыма.
— У вас есть такой пациент, Эндрю Лэддис? — спросил Тедди.
Главврач снова опустил голову.
— Это имя мне ничего не говорит.
— Ничего?
Коули пожал плечами:
— А должно?
Тедди помотал головой:
— Я знал этого парня. Он…
— Где?
— Не понял?
— Где вы его знали?
— На фронте, — пояснил Тедди.
— А-а.
— В общем, до меня дошел слух, что у него поехала крыша, и его послали сюда.
Коули не спеша затянулся.
— Это ложный слух.
— Выходит, так.
— Бывает. — Главврач сделал паузу. — Вы сказали «нас» минуту назад.
— Что?
— Вы употребили множественное лицо.
— Говоря о себе? — Тедди приложил руку к груди.
Коули кивнул:
— Вы сказали: «Если нас вовремя разбудят». Нас.
— Ну да. Сказал. Вы его, кстати, не видели?
Главврач вопросительно поднял брови.
— Ну полно. Он здесь?
Коули рассмеялся, глядя на него.
— Что такое? — спросил Тедди.
Коули пожал плечами:
— Я немного озадачен.
— Чем?
— Вами, пристав. Это такая оригинальная шутка?
— Шутка? — переспросил Тедди. — Я просто поинтересовался, здесь ли он.
— Кто? — В голосе Коули прозвучала нотка нетерпения.
— Чак.
— Чак? — тупо повторил Коули.
— Мой напарник, — сказал Тедди. — Чак.
Коули отлепился от стены, рука с зажженной сигаретой повисла в воздухе.
— У вас не было никакого напарника, пристав. Вы приехали сюда один.
19
— Подождите… — начал Тедди и осекся.
Их лица сблизились. Он ощущал кожей теплый летний воздух.
— Расскажите мне о нем, — попросил главврач. — О своем напарнике.
Такого холодного любопытства в глазах Тедди видеть еще не приходилось. Испытующий, проницательный и убийственно вежливый взгляд. Взгляд водевильного актера, который с абсолютно серьезным лицом делает вид, будто он знать не знает, откуда последует убойная реплика.
Коули — это Стэн, а он — Олли.[18] Такой шут гороховый со спущенными подтяжками и колом стоящими штанинами, до которого соль анекдота доходит в последнюю очередь.
— Пристав? — Главврач сделал еще шажок к нему, как человек, подкрадывающийся к сидящей бабочке.
Если он начнет протестовать или требовать ответа, где же все-таки Чак, или станет доказывать с пеной у рта, что Чак действительно существует, это будет вода на их мельницу.
Глаза Коули смеялись.
— Сумасшедшие отрицают, что они сумасшедшие, — сказал Тедди.
Еще шажок.
— Простите?
— Боб отрицает, что он сумасшедший.
Коули скрестил руки на груди.
— Следовательно, Боб сумасшедший, — закончил Тедди.
Коули откачнулся на пятках, на губах появилась улыбка.
Тедди улыбнулся в ответ.
Так они стояли друг против друга какое-то время, в то время как ночной бриз шуршал кронами деревьев.
— Знаете, — начал главврач, опустив голову и ковыряя носком траву. — Мне удалось здесь кое-что создать. Но такие вещи редко когда сразу оцениваются по заслугам. Все хотят скорых результатов. Мы устаем от страхов, мы устаем от депрессии, мы устаем от избытка чувств, мы устаем от усталости. Мы хотим вернуться в прошлое, которого уже не помним, и, парадокс, отчаянно подгоняем будущее. Терпение и воздержанность — первые жертвы прогресса. Ничего нового. Так было всегда. — Он поднял голову. — У меня много влиятельных друзей и не меньше влиятельных врагов. Тех, кто мечтает отнять у меня мое детище. Но без борьбы я его не отдам, понятно?
— Все понятно, доктор.
— Вот и хорошо. — Коули разъял скрещенные руки. — А что до вашего напарника…
— Какого напарника? — удивился Тедди.
Трей Вашингтон лежал на кровати и читал старый номер журнала «Лайф», когда Тедди пришел в общежитие.
Тедди бросил взгляд на койку Чака. Она была заправлена, а простыни и одеяло в струнку натянуты, и не догадаешься, что еще недавно в ней кто-то спал.
Его пиджак, брюки, рубашка и галстук, вернувшиеся из прачечной в полиэтиленовом пакете, висели в стенном шкафу. Он снял с себя униформу санитара и стал надевать свою одежду под шорох переворачиваемых страниц глянцевого журнала.
— Как дела, пристав?
— Нормально.
— Это хорошо.
Он заметил, что Трей избегает встречаться с ним взглядом, а уткнулся в журнал, чисто механически листая страницы.
Тедди переложил во внутренний карман пиджака учетный листок Лэддиса вместе с блокнотом, потом сел на койку Чака, прямо напротив Трея, завязал галстук, шнурки и молча застыл.
Трей перелистнул очередную страницу.
— Завтра будет жара.
— Да?
— Настоящая парилка. Пациенты не любят жару.
— Не любят?
Трей покачал головой и перевернул страницу.
— Нет, сэр. Становятся беспокойными и все такое. А завтра к тому же полнолуние. Совсем беда. Нам только этого не хватало.
— Почему?
— Что «почему», пристав?
— Почему вы заговорили о полнолунии? Вы думаете, оно действует на психику?
— Я не думаю, я знаю. — Трей обнаружил загнутый уголок и расправил его указательным пальцем.
— Это как же?
— Прикиньте. Луна влияет на прилив, так?
— Так.
— Она действует на воду, как такой магнит.
— Предположим.
— А человеческий мозг больше чем на пятьдесят процентов состоит из воды.
— Серьезно?
— Серьезно. Если старушка Луна такое вытворяет с океаном, прикиньте, что она может сотворить с нашим мозгом.
— Как давно вы здесь работаете, мистер Вашингтон?
Трей, разгладив уголок, перевернул страницу.
— Да уж давно. Как дембельнулся в сорок шестом.
— Отслужили в армии?
— Отслужил. Пришел за пушкой, а получил поварешку. Вместо немцев травил своих плохой стряпней.