— А как я обосную эту трату денег? — задал резонный вопрос Виталий Викторович.
— Скажите, что такая сумма нужна для раскрытия преступления. И возьмите деньги под расписку.
— Но мне за них придется отчитываться, — заметил не очень довольный такой перспективой титулярный советник.
— Не беспокойтесь, отчитаетесь, — заверил его Иван Федорович. — Как добудете деньги, приезжайте к Феодоре Силантьевне. Я вас буду с нетерпением ожидать…
Деньги Виталию Викторовичу дали не сразу и с большой неохотой. В России много проще заплатить деньги за что-либо неправедное, нежели получить их даже и по закону. Замучив титулярного советника вопросами «зачем», «какие предполагаются траты и на что» и «почему вам нужна именно такая сумма», ему все-таки, с разрешения окружного прокурора, выдали под расписку требуемую сумму в размере двухсот пятидесяти рублей. Измученный хождениями по разным кабинетам — а чиновничья бюрократия изматывает человека до полного бессилия, — судебный следователь Песков заявился в дом к Феодоре Силантьевне лишь в два часа пополудни. Он попросил чаю, расположился на самом мягком стуле, который имелся у тетушки Воловцова, и вытянул ноги. А когда чай принесли, приступил к его кушанью. Делал он это медленно, черпая чай из чашки крохотной ложечкой и отправляя ее в рот…
— Я вижу, денежку вы достали, — удовлетворенно произнес Иван Федорович.
— Да, — торжествуя, ответил Песков, отправив очередную ложечку чая в рот. — А теперь рассказывайте, что у вас там за план, — добавил он, приняв шутливое обращение на «вы».
— Мы возьмем его «на пушку», — заявил Воловцов.
— Кого его? Ефимку?
— Да, его, — кивнул Иван Федорович.
— Каким же образом? — заинтересованно спросил Виталий Викторович, отставив чашечку с чаем в сторону.
— А таким…
Воловцов подошел к Пескову и стал быстро что-то говорить. Феодора Силантьевна, копавшаяся на кухне, пыталась прислушаться к словам племянника, да куда там: только и слышно, что одно бу-бу-бу да бу-бу-бу… Хитрый он, Ванька-то Воловцов. Хитрый и умный… Весь в отца!
На предложение Ивана Федоровича Воловцова совершить променаж по модным дамским магазинам города Апполинария Карловна ответила полным согласием, явно смутившись.
— Я уж и не помню, когда последний раз ходила по модным магазинам, — сказала она, с благодарностью посмотрев на Воловцова и вполне благосклонно — на Пескова.
— Вот и славно. Вспомните, значит, — улыбнулся Иван Федорович. — Кстати, какие самые модные магазины в городе на сегодняшний день?
— «Магазин модного дамского платья» Степана Рудакова на Соборной улице и магазин «Французские моды» Хаима Губермана на улице Астраханской, — не задумываясь, ответила Апполинария Карловна. — Да, есть еще магазин «Модные дамские шляпки» Антона Чикина, тоже на Астраханской улице, и лавка «Дамская галантерея» Генриха Гогенштольца на Николо-Дворянской улице…
— Благодарю вас. — Воловцов был сама галантность. — Посещение всех этих магазинов — наша наипервейшая цель.
— А что именно вас интересует? — с любопытством посмотрела на него мадам Перелескова. — С чего это вдруг в вас проснулся такой интерес к дамским нарядам?
— Вам, я думаю, сказать можно, — ответил Воловцов и посмотрел на Пескова: — Верно ведь, Виталий Викторович?
Песков согласно и даже охотно кивнул, чем еще более расположил к себе Апполинарию Карловну.
— Вы ведь хорошо помните, во что была одета та настоящая девица, что приходила к Ефимке просить денег? — поинтересовался Иван Федорович.
— Да, я хорошо помню, что на ней было платье малинового цвета с корсетом. Еще — не длинная, до икр, черная шелковая тальма с розовым подкладом и кружавчиками вот здесь и здесь. — Апполинария Карловна указала на воротник и подол. — Потом, лаковые черные ботинки с черными же шнурками, шелковые коричневые перчатки и коричневая шелковая шляпка с мантоньерками…
— Так вот, то, во что она была одета, нам надлежит сегодня купить, — произнес Иван Федорович, глядя на Апполинарию Карловну. — Того же цвета, фасона и размера. То есть один в один…
— У нее еще был ридикюль, — неожиданно произнесла мадам Перелескова. — На шелковом шнуре…
— Про него вы тогда ничего не говорили… — покачал головой Иван Федорович.
— Ну, вы спрашивали только, во что она была одета, а ридикюль к предметам одежды не относится…
— Это верно, да. Это мое упущение, прошу прощения, — извинился Воловцов. — А какого материала и цвета был ридикюль?
— Из коричневого бархата, — ответила Перелескова. — Без вышивки и прочих деталей, просто благородный коричневый бархат.
— Я вас понял, — прикинул что-то в уме Иван Федорович. — А больше ничего не хотите добавить? Зонтик там, какие-нибудь украшения…
— Нет, больше ничего, — сказала Апполинария Карловна. — Только ридикюль. Он висел у нее на руке…
— Ну, тогда поехали?
Ах, милостивые государи. Вы сами знаете, что это значит — ходить с женщиной по магазинам и лавкам: мука несусветная. Нужно иметь большое терпение, чтобы, плетясь в хвосте дамы, следовать за ней по разным отделам магазина и смотреть то, что смотрит она. Даже если вы пошли в магазин за какой-то определенной вещью, кроме нее будет высмотрено все, что имеется в продаже, нужно это вашей женщине или не нужно. И далее вы будете нести за ней все эти коробки, коробочки и свертки, имея одну-единственную мысль в голове: скорее бы закончился этот променаж, дабы вернуться домой, улечься на свой любимый диван, вытянуть ноги и уставиться в потолок, наслаждаясь тишиной и спокойствием…
Воловцов и Песков впали в тоску уже после посещения «Магазина модного дамского платья» Степана Рудакова, что был расположен на Соборной улице. Полтора часа! Полтора часа провели они в нем вместе с Апполинарией Карловной, которая, не уведи ее Иван Федорович из магазина почти силком, так бы и оставалась в нем до самого закрытия. Правда, платье малинового цвета с корсетом они все же приобрели, но ведь сделать это можно было всего-то за десять минут, ну, пусть за четверть часа, а не потратить на это целых полтора часа.
Такая же история повторилась и в магазине «Французские моды» Хаима Губермана. Здесь они с ходу приобрели лаковые черные ботинки на черной шнуровке, которые, по словам Апполинарии Карловны, были «точь-в-точь как те…». Но потом дело застопорилось. Она столь долго выбирала тальму, зачем-то затребовав для осмотра мантильи и манто, что Воловцов и Песков были вынуждены выйти на улицу подышать.
— Вот ведь, а? — беспомощно произнес Иван Федорович, уныло глянув на Виталия Викторовича. На что тот безрадостно протянул:
— Да-а-а…
В конце концов нужная тальма была куплена. Песков, как и в предыдущие разы, попросил у приказчика товарный чек, что нужно было ему для отчета. Оставалось прикупить лишь шляпку, перчатки и ридикюль. А на улице уже начинало темнеть…
В магазине «Модные дамские шляпки» Антона Чикина они пробыли относительно недолго: всего-то минут сорок — сорок пять. Апполинария Карловна быстро нашла нужную шляпку, а потом стала примерять на себя все остальные, которые имелись в продаже. Приказчик даже вспотел, исполняя приказания Перелесковой подать «вон ту шляпку, не, вон ту, а лучше вот эту…». Наконец, насмотревшись на себя в зеркало в самых разных шляпках, Апполинария Карловна осталась в шляпке, похожей на турецкий тюрбан, украшенной тремя высокими перьями какой-то экзотической птицы, цветами и бантами из шелка. На боку сверкала стразами серебряная пряжка…
— Как вам? — повернулась она к Воловцову, демонстрируя, скорее, не шляпку, а себя в ней. — Правда, замечательно?
— Прелестно, — ответил Иван Федорович хрипловато-тусклым голосом, глядя на женщину полузакрытыми от усталости глазами. — Просто чудо какое-то…
— Правда? — благодарно посмотрела на него Апполинария Карловна.
— Сущая правда, — голосом засыпающего портового грузчика, весь день разгружающего тяжеленные мешки и баулы, проговорил Воловцов.
— А может, мне лучше пойдет вон та шляпка? — указала Перелескова пальчиком на шляпку с круто загнутым в одном месте полем. — Или вон та, похожая на мексиканское сомбреро?
— Нет, эта! — уже в отчаянии бросил Иван Федорович и посмотрел на Пескова: — Позвольте, в знак благодарности за помощь, мы вам ее купим?
— О, господа, мне кажется, это уже лишнее… — не очень уверенно произнесла Апполинария Карловна.
— Не лишнее, не лишнее, — заверил Воловцов и быстро позвал приказчика, веля ему упаковать модифицированный турецкий тюрбан в шляпную коробку и перевязать ее подарочными лентами…
Последнее из нужного — перчатки и ридикюль — они купили в лавке «Дамская галантерея» Генриха Гогенштольца на Николо-Дворянской улице. И когда Воловцов с Песковым, вздохнув и повеселев, что дело, наконец, окончено и можно расходиться по домам, ринулись было к выходу из лавки, Ивана Федоровича остановил голос Перелесковой:
— Посмотрите, господа, какой великолепный ридикюль!
— Где? — подошел к ней Воловцов. Пескова рядом с ним не было: он предпочел все же покинуть лавку и подождать снаружи.
— Да вот же! — указала она на холщовый мешочек.
— А-а, — протянул Иван Федорович. — На солдатскую котомку похож. Только маленькую.
— Да что вы, это же последний писк моды! — едва не возмутилась «солдатской котомкой» Перелескова.
— Писк? — удивленно посмотрел на нее Иван Федорович.
— Да, — ответила Апполинария Карловна.
— И в какую цену этот писк? — перевел взгляд на приказчика Воловцов.
— Семнадцать рублей с полтиною, — последовал ответ.
— Сколько?!
— Семнадцать рублей с полтиною-с, — учтиво повторил приказчик.
Такие деньги у судебного следователя по наиважнейшим делам имелись, поэтому он кивнул со словами:
— Я покупаю!
— Может, не стоит, Иван Федорович? — нерешительно промолвила Апполинария Карловна.
— Стоит, — безапелляционно произнес Воловцов.
Когда они вышли из лавки, Песков, увидев их, просиял:
— Ну, что, все?
— Все, — устало произнес Иван Федорович. — Может, ко мне? Поговорим про завтрашний день…
— Нет, я домой, — попробовал улыбнуться Виталий Викторович, но у него не получилось. — Сегодня был слишком трудный день.
— Понимаю, — согласно кивнул Иван Федорович и покосился на светившуюся радостью Апполинарию Карловну. — Встречаемся завтра в десять в околоточном участке…
— Хорошо, — произнес Песков и, быстро распрощавшись с Перелесковой и Воловцовым, ретировался, растворившись в вечерней мгле.
А Иван Федорович, взяв извозчика, еще долго выслушивал щебетанье довольной проведенным променажем и подарками Апполинарии Карловны.
«Да, нет», — машинально отвечал он на вопросы Перелесковой, трясясь рядом с ней в коляске. Он чувствовал себя каторжанином, только что вернувшимся из забоя шахты и мечтающим как можно скорее улечься на свою шконку и забыться сном. И когда они подъехали к дому Кокошиной, Воловцов, подав руку Перелесковой, дабы помочь ей выйти из коляски, так же, как до этого Виталий Викторович, поспешил ретироваться.
— Ты чего такой измученный? — спросила Феодора Силантьевна, когда племянник с усталым видом ввалился в дом. — Как будто весь день на тебе пахали.
— Сегодня был слишком трудный день, — ответил Иван Федорович слово в слово, как перед этим ответил ему Песков. И, не раздеваясь, повалился на свою кровать…
В участок Воловцов приехал не один и в закрытой коляске. Околоточный Петухов, посвященный в план Ивана Федоровича, самолично открыл черный ход, и Воловцов с человеком в мужской накидке с капюшоном вошел в участок, никем не замеченный. Оставив своего таинственного попутчика в кабинете Петухова, Иван Федорович медленно прошел по длинному коридору участка к арестантским комнатам. Их было несколько. В самой ближней к выходу сидел Калмыков, а самую дальнюю занимал дворник Ефимка, так что переговариваться, даже азбукой перестукивания, они не имели никакой возможности. Да и не знали они таковой азбуки… Пройдя до конца коридора и, похоже, считая шаги, Воловцов вернулся в кабинет к Петухову и таинственному посетителю участка.
В половине одиннадцатого из дежурной комнаты протопал в самый конец коридора полицейский стражник. Он подошел к двери последней камеры, глянул сначала в дверной глазок на безучастно лежащего и неотрывно смотрящего в потолок Ефимку и лязгнул отпираемым запором:
— Давай, выходь на допрос к господину околоточному надзирателю! А то, ишь, разлегся, будто это ему не участок полицейский, а санаторий какой.
Ефимка вышел, сделал шаг по коридору, другой. И тут из кабинета околоточного надзирателя вывели барышню в черной шелковой тальме и повели к выходу. Лица ее Ефимке разглядеть не удалось, поскольку мешала спина стражника, поэтому он стал выглядывать из-за нее и даже толкнул в спину полицейского, чтобы разглядеть барышню получше. Стражник обернулся и гаркнул в самое лицо Ефимки:
— А ну, малец, не балуй! Не то… — И сунул ему под нос огромный кулачище с толстыми рыжими волосами на пальцах.
В это время Ефимка ясно увидел знакомый профиль: Лара! На ней была та самая шляпка, в которой она приходила к нему в последний раз, купленная в магазине «Модные дамские шляпки» Антона Чикина на Астраханской улице. Из-под тальмы выглядывало знакомое платье малинового цвета, на руках были коричневые шелковые перчатки, а в руке — о боже! — барышня держала ридикюль благородного коричневого бархата на шелковом шнуре, что Ефимка купил ей месяц назад на скопленные им деньги.
Лара! Несомненно, это была она! Но как им удалось найти ее! Ведь он наказал ей сидеть дома и никуда не выходить!
Верно, не послушалась его…
Сволочи… Сволочи!
Сдавленный рык вырвался наружу сам собой. Ефимка боднул стражника в грудь и, обойдя его, бросился вперед по коридору. И тут из кабинета околоточного надзирателя вышел Воловцов…
— Ты?! — вскричал Ефимка.
— Я, — спокойно, с легкой усмешкой ответил Иван Федорович.
— Ненавижу! — ринулся на него дворник, но тут его схватил за шкирку подоспевший полицейский стражник и приподнял. Какое-то время Ефимка висел над полом, извиваясь, ругаясь самыми непотребными словами и брызгая слюной в бессильной злобе.
— Извиняйте, господин околоточный надзиратель, — виновато произнес стражник, когда Петухов, проводив барышню до самого крыльца участка, вернулся к своему кабинету. — Не углядел малость…
— Смотри у меня, — строго сказал Петухов и добавил: — Давай его в мой кабинет.
Стражник поставил Ефимку на пол и втолкнул в кабинет околоточного надзирателя. Следом за дворником вошли Петухов и Иван Федорович. Сидевший в кабинете титулярный советник Песков поднялся с кресла и, как радушный хозяин, широко раскинул руки:
— Добро пожаловать, Ефим Афанасьевич!
Допрос был недолог…
— Ефим Афанасьевич, вы признаете себя виновным в убийстве вашей хозяйки Марьи Степановны Кокошиной и похищении у нее денег, серебряных часов и процентных бумаг на сумму восемнадцать тысяч рублей? — спросил Виталий Викторович.
Ефимка молчал.
— А вы знаете, что ваш родственник Иван Ерофеич Калмыков, обманным путем вовлеченный вами в совершение указанного выше преступления, дал против вас признательные показания? — продолжал делать свою работу судебный следователь Песков.
— Дурак он, этот мой родственничек, — наконец разлепил губы Ефимка. — Если бы он не стал деньгами сорить да процентными бумагами перед шлюхами хвастать, хрен бы вы до чего докопались, псы легавые! — Он повернул перекошенное злобной гримасой лицо и в упор посмотрел на Воловцова: — Повезло вам просто. Ничего, оттуда, куда вы меня упечете, я сбегу обязательно. И тогда, — криво ухмыльнулся Ефимка, — мы с тобой поквитаемся. Так что ты жди, — зловеще добавил он.
— Хорошо, — спокойно ответил Иван Федорович. — Буду с нетерпением тебя поджидать. Только сначала в очередь встань…
— Так вы признаете себя виновным в организации и убийстве Марьи Степановны Кокошиной? — продолжал гнуть свою линию судебный следователь Песков. — Ваша подружка, да вы ее видели, оказалась весьма разговорчивой и много чего интересного о вас рассказала. К примеру, поведала нам, что вы…
— Плевать мне на то, что она вам тут рассказала! — взорвался дворник. — Да, я это! Я убил, пишите… Задушил ее сначала, а потом облил керосином и поджег. Живую еще… — Он обвел присутствующих дикими от бессильной ярости глазами: — А зачем старухе деньги? Она уже одной ногой в могиле. Что, с собой она их возьмет? А мне — жить! Я молодой. Другие вон — гуляют! А мне что, хорошая жизнь заказана?!
Говорить что-либо далее было бесполезно. И тошно было на него смотреть. Даже непробиваемый Петухов отвел взгляд в сторону: брезговал.
Когда убийцу увели, все трое какое-то время угрюмо молчали. Потом стражник, тоже принимавший участие в пьесе, придуманной Иваном Федоровичем, привел Наталью Квасникову, выряженную барышней. Песков посмотрел на нее, затем на Воловцова и, не удержавшись, спросил:
— А как это тебе пришло в голову выдать Наталью Григорьевну за барышню Ефимки?
— Да, — поддакнул околоточный надзиратель Петухов. — Я тоже хотел у вас спросить.
— Да как-то само в голову пришло. — Кажется, Ивану Федоровичу было немного неловко. — Ведь барышня эта, что приходила к Ефимке просить денег сразу после убийства Кокошиной, наверняка знала про него все. Кто он таков, чем дышит, что собой представляет. И что это он убил — тоже знала. Иначе зачем ей просить денег у нищего дворника?
— Ну, это-то понятно, — промолвил озабоченно Песков. — Но почему тебе понадобилась именно Наталья?
— Когда я спрашивал у нашей общей знакомой, Апполинарии Карловны, — Воловцов насмешливо посмотрел на Виталия Викторовича, и тот невольно сморщился, — приметы барышни, которая приходила к дворнику, и во что она была одета, то Перелескова обмолвилась, что барышня эта такого же роста, как Наталья, и чем-то на нее похожа. И будет еще более похожа, если ее, как она выразилась, «приодеть». Тогда я не придал этому особого значения. Ну, похожи люди между собой… Бывает. Но вот еще один факт. После совершения преступления дворник, когда пришло время поднимать шум, побежал именно к ней. А почему к ней? Ведь она живет во флигеле. Ближе, да и логичнее для него самого, было бы постучаться к отставному унтеру Кирьяну Петровичу Корноухову, или к той же Апполинарии Карловне, или к фартовому парню Попенченко, наконец. Но дворник пошел к Наталье Квасниковой. Так почему же? Потому что она похожа на его барышню, которую он скрывал. А барышня эта — единственный человек, которым дворник в большей или меньшей степени дорожит. Ведь то, что он совершил, его все же страшило. И ему была нужна поддержка. А у кого ее найти? У Корноухова? Перелесковой? Попенченко? Нет, поддержку находят только у близкого человека. А в нашем случае — у человека, похожего на самого близкого человека. Вот он и пошел к Наталье. За поддержкой. Просто сработал инстинкт…