Полосухин выслушал его с мудрой снисходительной усмешкой.
- Нехорошо, — покачал он головой. — Не умеешь ты, Бронников, жить в коллективе!.. Завидовать другими, на своего товарища но команде клепать… Неспортивно!.. Я был о тебе лучшего мнения.
- Да кто завидует!.. — взвился Володя. Его просто взбесил этот издевательский тон, это лицемерие. Он даже задохнулся от нехватки слов.
- Ядыкин Миша, — продолжал тренер увещевающе, — но крайней море, дистанцию заканчивает. А ты у нас без вести пропавший, со старта ушел — на финиш не пришел.
— Да у меня же исправной машины никогда не было!.. — крикнул Володя. — Это же заколдованный круг получается. Как же я выиграю без хорошей машины?
— Ну ладно, кончили об этом, — сказал Полосухин почти примирительно. — Придут новые машины, получишь, если будет за что.
— Пока травка подрастет, бычок с голоду помрет, — выпалил Володя. Его уже вовсю несло.
— Ишь ты! — удивился Полосухин. — Кто это сказал?
— Это Гамлет сказал, принц датский, когда ему пообещали, что когда–нибудь он станет королем.
— Вот молодежь ученая пошла! — восхитился Аркашка. — Так и чешет по писаному! — но в его иронии уже явно проглядывала злость. — А мы ведь темные. В наше время «Гамлета» не проходили.
- Да ладно, пошли по домам, — сказал кто–то из «старичков». Они были явно недовольны Володей. Только Семанов сидел задумчивый, внимательно слушал его.
- Ты, Бронников, зря икру мечешь, — сказал он. — Ты молодой еще, только три месяца в секции, а у тебя уже хоть плохонький, но гоночный велосипед. Я в твои годы о таком мог только мечтать. Мне уже за двадцать было, когда я на гоночную машину сел.
- Ну вот, может, поэтому мастером так и не стал, выше первого разряда не поднялся.
Повисла нехорошая тишина в подсобке.
— Да я лично против тебя ничего не имею, — осознав, что его занесло, горячо стал оправдываться Володя. — Ты здорово крутишь, я сам у тебя посадке учился. Но есть же которые не тянут, даже не тренируются толком, а имеют отличные машины. Вот Соломин, например. Разно это справедливо?..
Его несло, и он говорил торопливо, сбивчиво, хотя никто но перебивал. Но он в таком состоянии уже не видел, не замечал, как его слушают, он просто думал,» что ему не хватает убедительных аргументов, и, наспех подбирая слова, продолжал:
— Нет, ну правда! Мы что, сюда кататься ходим?.. Тренируемся кое- как, пиво пьем. Некоторые даже курят… Ведь так же неинтересно! Если я сюда пришел, то надо попробовать чего–то добиться. Я не хочу попусту время терять… Это же не только в моих интересах, это и в интересах секции, чтобы я показывал лучшие результаты. В интересах всего нашего спорта, в интере 6 сах страны, наконец!.. А кто развлекаться ходит, тот и на старой машине может ездить. А я не хочу просто так кататься. У меня есть цель. Я, может, чемпионом мира хочу стать! Ну, допустим…
— Вот оно! — вскинул палец Полосухин.
— Маниа грандиоза! — с комическим испугом выдохнул Соломин.
И все засмеялись. Даже не зло, скорее, добродушно, как смеются, когда что–то насторожило, обеспокоило — и вдруг выяснилось, что все это чепуха, простое недоразумение, яйца выеденного не стоит. Но Володя задохнулся от стыда и обиды. Что–то нестерпимо сжалось у него в груди, и, боясь расплакаться или ударить кого–нибудь из них, он опрометью выскочил из подсобки.
10
После этого собрания Володя решил уйти из секции, навсегда бросить велосипед. Он перестал тренироваться, даже утреннюю зарядку не делал. Да и на чем было тренироваться, если старый восьмискоростник свой оставил там? Целыми днями он валялся с книжкой на кровати или неприкаянно бродил но улицам, изнывая от тоски. Когда встречал по дороге велосипедистов — отворачивался. «Коллектив… ворчал он, вспоминая Аркашкинпу демагогию. — Смотря какой коллектив! Бывает коллектив мошенников или лентяев. Бездарности тоже могут составить коллектив!..»
Все, чем он жил последнее время, потеряло для него всякий смысл. О Гале он старался не вспоминать, о поступлении в институт даже противно было думать. Он чувствовал себя каким–то отверженным, опустошенным и впереди в своей жизни не видел никаких перспектив. Он был одинок. «Ну и пусть, — говорил он себе, стиснув зубы. — Если я им не нужен, то и мне на все наплевать! На фига стараться, крутить до седьмого пота? Лучше жить попроще, на пляже загорать или на рыбалку ездить!..» Одно только мучило его: что так пошло и глупо все кончилось, что никому он делом не доказал, на что способен. А мог бы. Вот доказать бы — и уйти, хлопнув дверью!..
Он ни с кем не встречался. После выпускного все одноклассники как–то сразу потерялись из виду. Одни куда–то уехали, другие с головой погрузились в зубрежку, готовясь в институт. Матери о своих неудачах Володя не говорил. Когда она приставала, отчего он такой расстроенный, то огрызался, даже грубил. Потом стыдился своей грубости, но исправить ее не умел. Он любил мать и сочувствовал ей, но по–прежнему общего языка с ней не мог найти. Поэтому он был даже рад, когда матери дали на работе путевку в дом отдыха и она хлопотливо засобиралась в дорогу.
Мать никогда не ездила в отпуск, а в последние годы, стараясь сэкономить, даже не брала его. Она и на этот раз хотела отказаться от путевки, но он уговорил ее поехать отдохнуть. И все- таки, уже решившись, она каждый день все вздыхала, рассчитывая расходы, прикидывая, что из позарез необходимого можно было бы на эти деньги купить.
В субботу она уезжала ип, собирая чемодан, ужо с утра так охала и суетилась, что наконец Володю это стало раздражать. Он взял книжку и уткнулся в нее у окна.
— Господи, хлопот–то с этой поездкой, — приложив ладонь ко лбу, озабоченно говорила мать. — И то не забыть, и это… Только больше устаешь с этим отдыхом.
— Тебе надо отдохнуть, мам, — сказал Володя, не отрываясь от книги. — Столько лет уже не отдыхала — так нельзя.
- Надо–то надо, — вздохнула она. — Да с этими хлопотами небось похудею, а не поправлюсь там… Тебя как одного оставить? Испереживаешься там… Тебе ведь еще документы в институт подавать надо… Что это ты в последнее время расстроенный такой? — спросила она. — И на велосипеде не гоняешь…
- Да так, — невесело усмехнулся Володя. — Бросил я это дело…
- Ну и правильно, — сворачивая и укладывая платье в чемодан, одобрила мать. — Ничего хорошего в этих гонках нет. Так чего ты решил? В финансово — экономический подавать будешь?.. — осторожно спросила она.
- Буду, — мрачно сказал Володя. — Какая разница…
- Вот и хорошо, — обрадовалась мать. — Я тебе плохого не посоветую. Завтра и начинай справки собирать. Чего тянуть–то, — торопливо добавила она. — Может, пораньше оно и лучше. Заметят там скорей, глядишь, преимущества какие дадут. Значит, стремится человек, скажут…
Володя поморщился, не отрывая глаз от книги, но ничего не сказал. Закрыв чемодан, мать достала из сумочки кошелек.
— Денег–то с этой поездкой сколько уйдет! — вздохнула она. — Я тебе, сто рублей оставляю. Тридцать дяде Паше отвезешь — я у него в долг брала. Двадцать рублей за квартиру заплатишь. Пятьдесят тебе останется. Я холодильник набила, так что должно хватить… Деньги, деньги… — опять вздохнула она. — Текут как вода. Ты уж побереги их… Знаю, лишнего не истратишь, а все–таки… На отца–то твоего, вишь, какая надежда, а тебе еще в институт поступать.
— Ладно, — сказал Володя, все так же не отрывая глаз от книги, — поберегу…
Проводив мать на вокзал, он бездумно вернулся домой. В прихожей он машинально оторвал вчерашний листок на календаре, перевернул следующий. Красная цифра 12 бросилась в глаза. «Завтра гонка. Двенадцатого, в воскресенье, гонка», — вспомнил он, и на душе сделалось тоскливо и горько. Сколько времени он ждал этой гонки, сколько старался ради нее, сколько надежд связывал с ней — и вот завтра все выйдут на старт, кто–то будет азартно бороться за победу, кто- то, ликуя, первым пересечет финишную черту, а он будет здесь, в гнетущей тишине опустевшей квартиры, валяться в одиночестве, неудачник, проигравший еще до старта.
Он прошел в комнату, сел у стола. Оставленные матерью десятки веером лежали на газете. Это был вчерашний, еще не читанный номер, который он вчера принес с собой. Собирая деньги, он машинально развернул его. На последней странице в самом низу был помещен снимок гоночного велосипеда в рекламной рамочке. «Магазинами Главспортторга, — гласила реклама, — продаются за наличный и безналичный расчет велосипеды гоночные десятискоростные марки «Чемпион»… Снабжены набором комплектующих запасных частей, двумя шелковыми однотрубками… Цена 135 рублей…»
Володя отбросил газету и пошел к буфету, чтобы положить деньги. Он выдвинул ящик буфета, но помедлил, задумался, глядя на пачку денег в руках. «Еще тридцать пять рублей, и хватило бы на новенький гоночный десятискоростник». Эта мысль мелькнула и погасла, будто ее и не было. Он положил деньги, закрыл ящик и с книжкой в руках лег на диван.
Володя отбросил газету и пошел к буфету, чтобы положить деньги. Он выдвинул ящик буфета, но помедлил, задумался, глядя на пачку денег в руках. «Еще тридцать пять рублей, и хватило бы на новенький гоночный десятискоростник». Эта мысль мелькнула и погасла, будто ее и не было. Он положил деньги, закрыл ящик и с книжкой в руках лег на диван.
Через минуту он поймал себя на том, что не читает, а лишь скользит рассеянным взглядом по строчкам. «Еще тридцать пять рублей — и новенький, работающий, как часы, гоночный велосипед. И можно показать класс в завтрашней гонке…» Это прозвучало в нем как бы помимо сознания, будто кто–то невидимый, неосязаемый бесстрастно, но с чуть заметным нажимом сообщил. «А долг? А за квартиру?.. А жить на что?..» — задал он себе вопрос. Ответа не последовало — словно тот, невидимый уже замолчал и исчез. Володя отложил книжку и прикрыл глаза. Но веки его подрагивали, губы то складывались в горькую улыбку, то твердели в какой–то внезапной решимости. Он отдавал себе отчет, что это нелепо, почти невозможно, купить новый велосипед, но мысль упрямо возвращалась к тому же: «Какие–то тридцать пять рублей… Но где взять?..»
И еще не додумав до конца, толком не решив ничего, он внезапно вскочил, взял из ящика все деньги и, сунув их в карман, выскочил за дверь.
На звонок открыл сам дядя Паша. Он был в майке и в семейных трусах, по- домашнему. Из кухни доносился в прихожую парной запах щей.
- А-а, Вовка! — сказал дядя. — Ну что, проводил мать? Да ты проходи! Чего мнешься–то у порога?..
- Я только на минутку, — торопливо сказал Володя, глядя в сторону. Врать было ужасно противно, но он пересилил себя. — Мама велела отдать вам тридцать рублей, а деньги оставить забыла…
- Ну, велика беда! — хохотнул дядя. — Потом отдаст.
- Она, и мне, понимаете… и мне не оставила, — избегая смотреть ему в лицо, сказал Володи. — А надо чем–то питаться… Вы не займете мне на время еще тридцать пять рублей?
Дядя Паша перестал улыбаться и поскучнел лицом.
— А ты ходи к нам обедать пока, — предложил он племяннику.
— Нет, — умоляюще сказал Володя, мечась взглядом но тесной прихожей. — Я не могу… Понимаете, у нас тут соревнования скоро, в институт готовиться и все такое…
Дядя задумчиво почесал свою жирную грудь, недовольно хмыкнул, но пошел за деньгами.
- Может, сейчас хоть пообедаешь, — отдавая деньги, предложил он.
— Нет, сейчас не могу! Очень спешу, — торопливо сказал Володя. — Спасибо. Мама приедет — отдам…
И, закрыв за собой дверь, он стремительно сбежал вниз по лестнице.
Магазин «Спорттовары» уже закрывался, когда, запыхавшийся, он подскочил к входу. Дородная сторожиха, встав грудью у двери, последних покупателей выпускала, но никого уже не впускала.
- Куда?.. — закричала она на Володю. — Не видишь, что ли? Закрывается магазин. Завтра придешь.;
- Но мне сейчас надо! — умоляюще сказал Володя. — Очень надо, а завтра выходной.
- Ну послезавтра явисся! — отрезала сторожиха, решительно выпирая его грудью па улицу.
- Да послезавтра поздно будет! — закричал Володя. — Мне уже завтра утром велосипед нужен гоночный…
- Во приспичило! — удивилась сторожиха. — Ну там бутылку кому или хлеба — это я понимаю. А тут велосипед гоночный ему вынь да положь…
— Да пусти, Антоновна, если за велосипедом! — крикнул из зала продавец. — Он уж который месяц стоит — никто не берет…
Ночью Володе приснился счастливый сон. В красной майке лидера с золотыми буквами СССР на груди, уже зная, что все соперники позади, он мчался на своей новой гоночной машине и вдруг взлетел, плавно воспарил над дорогой… И тут же вспомнил, что да, велосипед так устроен — ведь это первый экспериментальный летающий велосипед, и ему доверили испытать эту машину. На большой скорости при хорошем педалировании велосипед должен плавно взлететь и какое–то время свободно парить над землей… Он глянул вниз. По ярко- зеленой, усеянной цветами обочине, задирая головы, восторженно крича и размахивая руками, бежали люди. Там были ребята из секции вместе с Полосухиным, там была Галя с сияющими глазами, и даже футболисты Заикин и Сева, задрав головы, бежали в толпе. Еще больше людей, стоя вдоль дороги и прикрыв глаза ладонями от солнца, следили за его полетом. Среди них были и те, кто придумал и сделал эту чудесную машину. Они махали и показывали жестами: мол, давай, крути, лети как можно дальше! Он счастливо засмеялся и сделал знак рукой, что понимает их, и поднял большой палец: все отлично, все в лучшем виде!
Он парил, он восхитительно легко парил, раскручивая педали, плавно набирая высоту и скорость, а перед самой финишной чертой его велосипед опять плавно опустился на шоссе и, стремительно накатив на белую финишную черту, он бросил руль и в победном ликующем приветствии вскинул обе руки вверх…
11
Он проснулся с таким ощущением, будто ему предстоит не тяжелая изнурительная гонка, а интересное приключение. Полон загадок и неясностей был сегодняшний день до вечера, даже приблизительно нельзя было угадать его исход, но именно это ему и нравилось. Он не знал, что выпадет ему в сегодняшней гонке, и даже не думал об этом. Важны были не трудности, которые его ждут, а настрой. Настрой был хороший. Он чувствовал, что готов к борьбе, что хочет ее. Он поставил на карту все и необъяснимо остро, всем существом своим чувствовал, что победит, что выиграет сегодня.
Прежние неудачи казались теперь пустяковыми. У него было такое чувство, что начинается новая жизнь, близится разрешение всех проблем. Сегодня там, на шоссе, соберутся многие: и гонщики, и тренеры, и судьи, и толпы болельщиков. У всех на глазах будет вершиться гонка. И когда он, Володя, в хорошем стиле пройдя дистанцию, будет на финише среди первых, среди лучших гонщиков области, все будут удивлены, все обратят на него внимание. И тогда прощай, Полосухин! Прощайте все, не поминайте лихом!.. У него будет другой тренер, настоящий, понимающий толк. И он будет, наконец, тренироваться с теми, кто, подобно ему, влюблен в велосипедные гонки, кто готов ради победы на тяжкий труд и риск на шоссе, кто таит в душе дерзкие замыслы.
Вся комната была пронизана ярким солнечным светом. Свежий утренний ветерок влетал через открытую балконную дверь, прозрачным парусом надувал кисейную штору. Солнечные зайчики скользили по стенам, играли на полированной дверце шкафа, вспыхивали в стеклянном графине на столе. И как продолжение сна, как чудо, у стены стоял, сияя перламутровой краской и ярким блеском хромированных частей, его новенький десятискоростной «Чемпион».
По дороге к старту каждой жилкой, каждым мускулом он чувствовал под собой новую машину. Стараясь побыстрее привыкнуть к ней, он пробовал ее на разных скоростях, то резко тормозил, то перебрасывал цепь с одной шестерни на другую — и все узлы работали хорошо, а переключатель просто идеально. Мчась на этой красивой, сверкающей свежим лаком и блеском новеньких спиц машине, он чувствовал себя совершенно другим человеком, словно вдвое прибавилось сил и уверенности. И вправду, как в этом сегодняшнем сне: не катил — а летел.
У новой машины оказалась чуть длиннее рама, больше вынос руля, и потому посадка значительно ниже. Оттого ход ее был особенно стремительным и накатистым. Еще вчера, когда ехал из магазина, Володя это заметил. Это было прекрасно, но делало ее несколько непривычной в управлении. Со старым велосипедом он успел сжиться, почти не ощущая его в езде, как не замечаешь на ноге старых, разношенных тапочек. А новая машина походила на резвую, но норовистую лошадку — временами она будто сама несла его, не очень–то слушаясь руля и педалей. Ее нужно было побыстрее объездить, и Володя старался приноровиться к ней и приручить ее, используя для этого каждый новый участок шоссе, каждый поворот по дороге к старту.
Место старта можно было издали определить по многолюдству на шоссе и множеству стоявших там машин. Судейские «газики», разномастные автобусы, машины ГАИ, приехавшие обеспечивать порядок на трассе, выстроились вдоль обочины ломаной линией. Замыкала строй карета «Скорой помощи» с красными крестами на боках.
По обе стороны шоссе, обозначив стартовый коридор, протянули веревки с красными флажками — они весело трепыхались, пощелкивали на ветру, придавая всему какой–то ярмарочно–балаганный вид. Из судейского автобуса с «колоколом» на крыше рвалась бесшабашно- веселая музыка, а две лоточницы в белых передниках бойко торговали в стороне пирожками и лимонадом.
Гонщики со своими машинами, тренеры и болельщики вольным табором, в живописном беспорядке расположились по правую сторону шоссе. В сегодняшней гонко гонке участвовали только юноши, но поболеть за своих пришли все. И даже не столько поболеть, сколько потолкаться в этом многолюдном оживленном сборище спортсменов из разных городов. Болельщики казались мешковатыми рядом с гонщиками, по- особому подтянутыми, поджарыми в своих плотно облегающих трусах и велорубашках. Кто с ключом в руке в последний раз проверял и регулировал машины, кто подкачивал однотрубки, кто просто сидел или отрешенно лежал на траве. Знакомые перекрикивались, сходились, расходились.